– Света! Подожди, Света! Привет…
Феликс выходит из салона дорогого БМВ с цветами и трусит навстречу, широко улыбаясь. Жаль, что я его поздно заметила – непременно бы свернула с дороги. А так мне приходится остановиться и сощурить глаза от солнца.
– Слушай, Коновалов, а давай я отвернусь, а ты сделаешь вид, что тебя здесь никогда и не было? И цветов не нужно, сколько раз говорила.
– Как всегда шутишь? – старый знакомый преграждает путь, рассматривая меня «воскресную» – без макияжа, в джинсах, с распущенными волосами и веснушками на носу, которые в обычный день не разглядеть.
Ну, посмотри, посмотри. Как будто от этого прицельного взгляда что-то изменится.
– Почему это? – вскидываю бровь. – Нет. Я совершенно серьезно удивляюсь, откуда ты взялся и зачем?
– Оттуда, – Коновалов показывает большим пальцем за спину, важно расправляя плечи. – Налаживаю бизнес. Кстати, отлично справляюсь без отца.
– Да ну? Ну, так и дуй туда, откуда взялся, раз такой молодец. А здесь-то ты чего забыл?
– Тебя, Свет, – Феликс снова норовит всучить цветы, но у него не получается. И не получится – я давно не принимаю подарков от всех подряд. – Целый год ведь не виделись!
– Ой, Коновалов, – я отмахиваюсь от бывшего парня, едва не ставшего моим мужем, как от назойливой мухи. Пытаюсь его обойти, но он не позволяет. – Не начинай, а? – прошу, хотя на самом деле мне безразлично. – Иди лучше жене расскажи, с кем ты не виделся и сколько.
– А я развелся, Светуль! Бесповоротно и навсегда! Я и не хотел ее никогда!
– Да? – я неподдельно удивляюсь. – Надо же! Какая умная у тебя оказалась жена!
Я все-таки обхожу Феликса и иду по тротуару, но он идет рядом. И не думает исчезать, хотя мне не лень еще раз озвучить пожелание о нем забыть. А как хорошо-то день начинался!
– Кусаешься, да, Светка? – обиженно замечает парень. – А между прочим, это не я, а ты сочинила историю о том, что выходишь замуж, когда я за тобой вернулся. Еще и зажималась при мне с другом – разыграла фарс! Может быть, я потому и женился! Тебе назло! Ты об этом не думала?
Да плевать я хотела! Думать еще о нем.
– Какой ужас! Ну, давай, сделай мне выговор в личное дело. И валерьянки попей на досуге, страдалец, а то какой-то ты нервный.
– Я давно знаю, что у него есть семья. У твоего Рыжего, – сердится Феликс, как будто имеет на это право.
Я хмыкаю. Честное слово, могла бы – рассмеялась, а так только усмехаюсь, и то без удовольствия. Год назад я была куда злее и, помнится, без разговора послала Коновалова к черту.
– И дети есть, – подтверждаю. – Кстати, у Витьки замечательные малыши, я их обожаю. Ты это хотел сказать?
Нам все же приходится остановиться и повернуться лицом друг к другу.
Феликс колеблется, но решается сказать, не сумев спрятать вызов в глазах:
– Может быть.
Ну надо же, какой обиженный. Это ведь не он, это я оказалась с браком. Еще и гулящая, ко всему. И после этого я должна чего-то с ним хотеть?
– Хорошо, Светуль, я понял, что приехал не вовремя, – Коновалов примирительно поднимает руки, снова надевая на лицо улыбку уверенного в себе человека. – Но как насчет вечера? Слушай, давай все забудем – мы же взрослые люди, в конце концов! Сходим в ресторан, посидим. Вспомним прошлое. Просто хорошо проведем время вдвоем – у нас же есть о чем поговорить. А?
Вспомним прошлое?
В душе шевелится злость. Ни черта там не зачерствело! Все снова живо и оголено.
Я собираюсь Феликсу ответить прямо и без цензуры. Объяснить, что некоторые события забыть невозможно. Что до сих пор болит. Мне нечего вспоминать и нечего возвращать из тех, наших былых отношений, которые меня чуть не убили. Ну, не воскрешать же в памяти собственные мысли о бесцельности существования, и ощущение пропасти под ногами, когда, узнав о бесплодии и о том, что такая невестка семье Коноваловых не нужна, хотелось взойти на ближайший мост и броситься в реку.
Сходим в ресторан? Хорошо проведем время вдвоем?
Я намереваюсь выдать борову, стоящему передо мной, приличную порцию желчи – я это умею, но вместо этого внезапно вспоминаю другой ресторан, другого парня и другое прошлое, в которое бы мне действительно хотелось вернуться. Черные глаза, голодную улыбку и слова на ухо вместе с движением смелых рук: «Светка, я хочу тебя!»
И ведь хотел, котище, не соврал! Да так, что при воспоминании о близости в животе тут же шевелится горячий узел, а щеки заливает краска. Потому что не стеснялся, потому что брал, как хотел, и потому что не отпустило. Потому что сама хотела, а тело отвечало.
Стоило ждать два года, чтобы забыться в такой ночи. В первой брачной ночи с лучшим другом.
Чертов Шибуев!
И чертов Коновалов! Зачем только напомнил о нем.
Феликс видит изменения в моем лице и понимает по-своему.
– Света, у тебя что, кто-то есть? В этом дело?
Не в этом. Но кому какая разница?!
Надоело. Лимит терпения исчерпан, я отворачиваюсь и ухожу, на этот раз не позволяя старому знакомому усомниться в моем намерении.
– Эй, Уфимцева! Стой!
Но вдруг останавливаюсь, словно слова действительно пригвоздили меня к месту, заставив споткнуться.
Поворачиваюсь к Феликсу – он заметно полысел и раздобрел за эти годы; вспоминаю поджарую фигуру Шибуева – гибкую и сильную, так нравившуюся женщинам, и признаюсь, удивившись сама себе. Давая злости гордо прозвучать в словах.
– Знаешь, Коновалов, а ведь я вообще-то больше не Уфимцева.
– Что?
– Не Уфимцева, говорю. А ты что, думал, я никому не буду нужна?
Весь день я провожу с Андрюшкой, и это замечательное время для нас. Я забираю его из детского дома, и мы гуляем в парке – пока еще по тихим аллейкам и окраинам, где не очень многолюдно, где сочная зелень уютно шелестит молодой листвой, и маленькому Андрюшке несложно ощущать себя спокойно. Мы кормим птиц и белок, повторяем несложную считалочку о цветах радуги, и учимся видеть и не бояться окружающий нас мир.
Сегодня выходной день, на календаре майские праздники, и в парке полным-полно детворы. Она щебечет, смеется, проносится мимо яркими звонкими стайками, и эти правильные, живые звуки наполняют меня надеждой и радостью в ответ на осторожный интерес в светло-карих глазах ребенка, крепко сжимающего мою руку.
Вдалеке виднеется зона аттракционов и кафешек, в небольшом искусственном пруду плавают лебеди и утки. Я подвожу Андрюшку к полосатому лотку с игрушками, предлагаю выбрать любую, но мальчик отказывается от всего. Ничего не говорит, просто опускает глаза и замыкается в ответ на случайное, приветливое внимание продавца.
Это вовсе не стеснение, как предполагает последняя, это знакомый мальчику невидимый кокон, в который ему спрятаться проще, чем побороть страх и оказаться с незнакомым человеком лицом к лицу.
Мне так и не удается побаловать его лакомством, но я стараюсь не показать своего огорчения, иначе малыш расстроится. Несмотря на хитрый схрон, в котором он прячется, он очень чутко настроен на мое настроение и через меня воспринимает большой мир. Это его способ не потерять нить, ведущую к людям, и я не могу спугнуть его первые самостоятельные шаги и не настаиваю.
Мы приезжаем домой и обедаем с девчонками. Квартира моих родителей знакома Андрюшке, и невозможно не отметить положительные изменения в поведении мальчика, произошедшие со времени его первого появления здесь. В этом доме меня любят и ждут, здесь комната, в которой я живу, здесь люди, которых люблю, а значит, это немного и его дом тоже.
Андрюшка уже не сторонится моих родных, и когда мама с папой хлопочут рядом (еще не обращаясь к нему, но упоминая его имя), мальчик уже не жмется к моему боку, как бывало, а прислушивается к разговору. Не сидит, спрятав взгляд, когда любимцы семьи – джек-рассел-терьер Волька и кот Партизан вертятся у ног, а улыбается, пусть пока и не пробует с ними играть.
А еще с любопытством поглядывает на мою младшую сестру Ляльку и на ее парня Костика – недорослей недопанков, считающих себя настоящими готами, уплетающих за столом вместо черного кофе, черного риса и черного шоколада вполне себе белую курицу и рис.
Не уверена, что их увлечение готической субкультурой продлится долго, но сейчас эти два семнадцатилетних чудика – бестолковые и милые, одетые во все черное, шипастое и блестящее, обвешанные цепями и браслетами – представляют собой живописное зрелище, и Андрюшке сложно отвести от них взгляд.
Рядом со мной он учится держаться смелее, и это радует. И как же тяжело на душе от понимания, что, вернувшись в детский дом, оставшись один, он снова спрячется от всех под невидимым колпаком, отказываясь отзываться на звуки своего имени.
Это одна из причин, по которой я хочу поскорее забрать его. Я очень хочу, чтобы он жил и рос обычным ребенком. Хочу увидеть его самостоятельные шаги и услышать открытый смех, пусть даже он никогда не назовет меня мамой.
Это то, что я чувствую.
А вечером я звоню Андрею. Но не сразу. Прежде даю себе долгую минуту времени, чтобы собраться с мыслями и оставить в голосе уверенность. Она мне сейчас очень нужна.
Я все еще не могу простить себе нашу ночь с Шибуевым. Воспоминание не желает исчезать из памяти, какие бы оправдания случившемуся я ни находила, и всякий раз в красках встает перед глазами, когда я слышу или вижу Андрея – утро, пробуждение и мы. Сумасшедшие и жадные, уже осознанно отдавшие на откуп ночи еще одну близость. Несмотря на заключение брака – свободные люди во всех отношениях. Без чувств и эмоций.
Ведь так?
Именно. И Андрею это известно даже лучше, чем мне.
Так, может, и правда, все случилось лишь потому, что у меня давно никого не было? Тело словно с ума сошло, забыв о границах и напитываясь удовольствием. Не уступая в жадных ласках смуглым мужским рукам. И даже сейчас от одного воспоминания о них готово налиться жаром.
Этих мыслей немало, как бы я себя ни уверяла, что мы взрослые люди, и пусть не застрахованы от ошибок, но корить себя за них или нет – только в нашем праве. И в нашем праве переступить через эти ошибки и жить дальше.