Он еще раз глубоко затягивается сигаретой и неожиданно выбрасывает ее в урну.
– Когда ты думаешь переехать?
– Раз уж нас предупредили, значит, опека может явиться уже завтра. Просто позвонят и скажут, что через полчаса будут.
– Тогда сегодня?
– Сегодня, если ты согласен. Я возьму только самое необходимое из вещей.
Андрей подходит ближе и достает из кармана ключи.
– Вот, возьми. И сама не носи тяжести. Давай я Витьку попрошу тебе помочь? Я теперь до завтрашнего вечера не вырвусь.
Это беспокойство друга, ведь так? Я грустно улыбаюсь: не очень-то я и привыкла, чтобы обо мне заботились.
– Не смеши, Андрей, – я стараюсь уверенно смотреть в черные глаза. – Какие тяжести? Я же на машине, справлюсь.
Андрей привычно сует руки в карманы брюк и оглядывается в сторону дверей больницы.
– Ну, тогда мне пора. Пока?
Какая-то неловкая пауза. Полчаса назад, в помещении опеки, у обоих было гораздо больше смелости. А сейчас вот стоим и не знаем, как разойтись.
Я ухожу первой. Стараюсь сделать это так легко, как только могу.
– Пока, доктор Шибуев. И береги себя! Смотри, не пей много коньяка и не заигрывай с медсестрами! – улыбаясь, грожу парню пальцем и сажусь в машину. – Буду ждать тебя дома!
Черт, кажется, я сказала что-то не то и не так.
Не важно! Я уже срываюсь с места и уезжаю, оставив Андрея стоять у ворот больницы скорой помощи.
Родители реагируют на новость спокойно – особенно папа. Довольно потирая руки, он ходит по пятам, интересуясь, когда можно заехать в гости к молодой семье?
Да и что они могут мне сказать? Я сама приняла решение.
По дороге к дому Андрея в голове крутится столько мыслей, а в душé столько чувств, что я, не удержавшись, заезжаю в детский дом и на целых полчаса краду Андрюшку у воспитателей. На больше не получается: малышей укладывают спать, и он снова шепчет мне, обнимая руками за шею. Сжимая в ладошке старенького солдатика.
– Ты еще придешь? Я буду ждать!
– Ну конечно же приду, мое солнышко!
В квартире Андрея тихо и пусто, и почти отсутствуют запахи. Я включаю свет, заношу чемодан с вещами, и неожиданно для себя останавливаюсь на пороге спальни, в которой мы с Шибуевым провели ночь.
Всего одна свадебная ночь, я мало что запомнила из обстановки, но меня тянет войти и расположиться именно здесь. Там, где мне было одновременно хорошо и горько.
Я прохожу дальше, открываю дверь соседней комнаты и уже там оставляю вещи. Разобрав чемодан, отношу гель и шампунь в ванную, оставляю в прихожей платок и духи.
Ставлю в гостиную на мебельную тумбу нашу с Андреем общую школьную фотографию в рамке, другой у меня нет. На фотографии вся наша компания – Витька Рыжий, Сонька Грач, Игнат Савин, Юлька Цветова и Ренат Беленко. И мы с Шибуевым. Дурачимся на даче у Рыжего в Новый год, и почему-то Шибуев обнимает меня.
Странное совпадение, раньше бы я и не подметила эту деталь, а теперь это важный для опеки момент, и я ставлю фото на видное место, в надежде, что Андрей поймет мотив.
В кухне тоже пусто. Холодильник и вовсе отключен. Хозяин этой квартиры не обременен готовкой, но мне предстоит какое-то время здесь жить, и я спускаюсь на улицу, éду в круглосуточный супермаркет и возвращаюсь уже за полночь с двумя сумками продуктов.
Здесь должно быть все обжито и уютно. Как в обычной семье. И я старательно все расставляю по полочкам – любимый кофе, чай, абрикосовый джем. Напоминаю себе, что завтра надо бы заехать в кондитерскую – я люблю, когда в доме пахнет сладкой сдобой.
Иду в душ, а затем в спальню. Долго верчусь на чужом диване, пытаясь уснуть под неуютным одеялом, чувствуя себя хитрой гостьей, воспользовавшейся добротой хозяина. А от того нежеланной.
В квартире одиноко и тихо, горит ночник, мысли все время возвращаются к Андрюшке, и я так и не понимаю, удается мне забыться сном или нет.
А следующим вечером Андрей не возвращается.
Целый день я обдумываю, что ему сказать. Как упростить его жизнь, в которую я так стремительно ворвалась, но когда в десять часов вечера мой звонок ему на сотовый остается без ответа, я понимаю, что он способен все решить в своей жизни и без меня.
POV Андрей
Взрыв метана на угольной шахте произошел утром. Двадцать шесть пострадавших, из них судьба восьми шахтеров пока неизвестна, шестеро погибших, остальные получили травмы разной степени тяжести. В час дня вертолет доставил в город первых потерпевших. Из двенадцати – семеро в критическом состоянии. На работу вызывают всех.
Я не помню, сколько времени нахожусь в операционной. Может, шесть часов, а может, двенадцать. Все слилось в один сплошной временнóй коридор, в котором я превращаюсь в холодный механизм, орудующий скальпелем, ножницами и иглой. Приходится чистить обугленную кожу, продувать легкие, сшивать мышцы и сосуды. Троих отвозят в ожоговый центр, но вертолет доставляет еще шахтеров, которых удалось достать из-под обвала, и все продолжается.
Время исчезло, его нет. Как и люди вокруг стали фоном. Реанимационное отделение переполнено, и колоссальное напряжение не отпускает по меньшей мере двое суток. А может, и дольше.
Операции следуют одна за другой. В какой-то момент я просто перестаю следить за временем.
Не помню, когда очутился на улице. Я не курил вечность, и сейчас проглатываю сигарету одну за другой, глядя перед собой невидящим взглядом. Мысли заняты хронологией проведенных операций, фамилиями больных, звонками и разговорами с их родными и близкими людьми. Спорами с коллегами. Всем тем, что еще предстоит сделать.
Рита тоже выходит на улицу. Останавливается рядом и в какой-то момент приваливается к груди.
– Андрей, я так устала. Сумасшедший день! Еле стою на ногах, а ведь ты здесь больше двух суток.
– Иди домой.
– А как же ты? – девушка трется о грудь щекой, отбирает из моих рук сигарету и затягивается. Ее пальцы пробираются под руку и ложатся на спину.
– Я останусь.
– Андрей, дежурство закончилось. Ты не машина, чтобы работать на износ. Тебе необходимо по-спать. Фадеев все равно не допустит тебя в операционную, пока ты элементарно не отдохнешь. Поехали ко мне, а? Ты совсем перестал меня замечать. Поможем друг другу забыться. Мы не виноваты в смерти того парня, его уже нельзя было спасти.
Знаю, не виноваты. Но память еще долго не отпустит почерневшее от огня лицо, изувеченное взрывом тело, и запись от руки в больничном журнале: «Бессарабов Роман Вениаминович, 22 года». Сохранит подробности, чтобы еще и еще раз спросить: а все ли возможное я сделал для того, чтобы он жил?
Я не замечаю Риту. Не чувствую ее ладонь на плече и не вижу глаз. Дальше не слышу ни слов, ни уговоров, ни собственных мыслей. На улице стемнело, но фонари освещают внутренний больничный двор и фигуру светловолосой девушки, что остановилась в нескольких шагах от входа.
Светка.
Она стоит в летнем платье, с распущенными волосами, полуобернувшись в желании уйти, но смотрит на меня.
– Кто это? Кто-то из родственников пострадавших? – спрашивает Рита, тоже заметив девушку. – Хочешь, я сама с ней поговорю? Андрей?
– Нет.
Уфимцева колеблется, но все же подходит ближе. Останавливается передо мной. Не смотрит на Ритку и не замечает рук, которые только крепче цепляются за меня.
– Здравствуй, Андрей.
– Света…
– Извини, не хотела вам мешать. Я бы ушла, если бы ты меня не заметил. Уже поздно, мне дали всего лишь пять минут, а в отделение не пустили. Я не знала, что ты не один.
Голос. Губы и руки. Умные голубые глаза. Вот что мне нужно, чтобы забыться. Она.
Ее запах и ее тело. Ее ответное желание, схлестнувшееся с моим.
Мое собственное тело от ее близости цепенеет, словно попало в аркан.
– Что ты здесь делаешь?
– Ты не вернулся и не отвечал на звонки. Я беспокоилась. Из новостей узнала, что произошло, и захотела убедиться, что с тобой все хорошо. Я приезжала утром, но ты был занят.
– С ним все хорошо, девушка. Вы разве не видите? – вмешивается в разговор Рита, важно поджав рот, но Света ее не слышит. Не смотрит, словно мы одни.
– Тебе ничего не нужно, Андрей? Ты неважно выглядишь, – спрашивает, и по глубине взгляда ясно, что для нее действительно важно знать, как я.
– Нужно.
– Что, скажи? Когда ты последний раз спал? Или ел? Ты хочешь есть?
– В отделении сложилась неординарная ситуация, и Андрей Павлович два дня не выходил из операционной! Нам пообедать некогда, все крайне устали. Сейчас мы как раз сдали дежурство и собираемся домой. Это внутренний двор больницы, девушка. Здесь нельзя находиться посторонним, вам лучше уйти.
Я знаю, что Уфимцева способна ответить. В прямоте и острословии Рита и близко ей не соперница. Все дело в Светке. Ей все равно, кто стоит рядом со мной, но не безразличен я сам.
Как чертов друг.
Меня внезапно душат цепкие руки на груди и задевает тон ответа. Светка его точно не заслужила.
– Рита, возвращайся в отделение. Я сам решу, кому здесь можно находиться, и когда. Это ко мне.
– Андрей Павлович…
– Передай Фадееву, что я буду завтра с утра. Иди.
Рита не сразу уходит. Прежде она поправляет на груди халат и бросает на Уфимцеву холодный взгляд. Нежно проводит ладонью по моему плечу и с тихим вызовом обещает, потянувшись к щеке:
– Как скажешь. Еще увидимся… Андрей!
Увидимся. Но почему именно сейчас мне не по душе то, как именно прозвучало обещание.
Черт, больше никаких связей с медсестрами. Никогда!
Кажется, я стал стар для провокаций и игр.
Но Рита уходит, и мы остаемся со Светой вдвоем.
– Извини, я правда не хотела помешать. Просто переживала за тебя, ты никогда себя не берег. И не ошиблась.
– Ты не помешала. Это все работа. Иногда я забываю с ней, как выгляжу.
– Она у тебя сумасшедшая, Шибуев.
– Да. Но другой уже не будет. Или не будет меня.