На укреплениях ни днем, ни ночью не прекращались работы. Нужно было исправлять последствия обстрелов, создавать новые и усовершенствовать старые укрытия. И кто знает, чтобы из всего этого вышло, если бы не один человек – Тотлебен. Свалившиеся на скромного армейского инженера заботы были поистине огромны. Требовалось постоянно объезжать весьма немалый фронт, замечая различные неустройства тут же принимать меры по их исправлению, отдавать приказы, изыскивать средства и множество иных дел, перечислить которые вряд ли смог и он сам.
Правда, с недавних пор у Эдуарда Ивановича появился помощник. Это, наверное, странно звучит, ибо попавший к нему в подчинение уже два года носил генеральский мундир, а сам Тотлебен еще недавно был капитаном. Но великий князь Михаил Николаевич, сумел поставить себя, так, что окружающие не смели на этот счет злословить, а его начальник не чувствовал никакого стеснения от столь высокопоставленного соседства.
Вот и сегодня утром, они отправились на 4-й бастион, чтобы лично ознакомиться с положением.
– Далеко ли продвинулись французы? – спросил у коменданта великий князь.
– За последнюю неделю на двести шагов, ваше императорское высочество! – громко отрапортовал тот.
– Не стоит так кричать, – поморщился Михаил. – К тому же я думал, что Константин отучил вас от ненужного в боевой обстановке титулования.
– Так точно-с!
– Если они каждую неделю будут так продвигаться, то скоро их параллели уткнуться в наш контрэскарп, – задумался Тотлебен, рассматривая вражеские позиции в подаренную ему великим князем подзорную трубу.
– Полагаете, будет штурм?
– Вполне вероятно. Так же возможно, что противник собирается подвести мину. Видите эти отвалы?
– Да. Может это грунт, вынутый из траншей?
– Вы где-нибудь видите там траншеи? – усмехнулся инженер. – Нет, землю, вынутую при открытых работах, они используют прямо на месте.
– Но там ее не так много.
– Верно. Но знаете, что интересно. Я, признаться в прошлый раз не обратил на это внимание, но теперь ясно как божий день, что грунт там всякий раз свежий. Должен сказать, что со стороны господ французов это непростительная небрежность. За такое надобно наказывать-с!
Увы, пока один из моих младших братьев зарабатывал себе авторитет в войсках, другой оказался занят совершенно противоположным. Получив под начало полк, он вовсе не торопился вступать в командование, предпочитая весело проводить время в Севастополе. Спал до полудня, благо грохот от канонады на Северной стороне докучал ему не так уж и сильно. Затем завтракал, после чего в компании адъютантов и штабных объезжал части, где устраивал смотры и отдавал никому не нужные распоряжения.
Вернувшись со вкусом, обедал, потом отдыхал, а вечером устраивал нечто вроде званых ужинов, на которые приглашал местных офицеров. Отказать ему, разумеется, никто не смел, а потому там всегда собирались сливки севастопольского общества.
Но больше всего Николай Николаевич любил раздавать награды, тем более что случалось это совсем не редко. Государь в последнее время на них не скупился, то и дело отправляя в действующую армию милостивые рескрипты, нередко сопровождая их орденами или ценными подарками, вроде драгоценных табакерок с вензелем или портретов с бриллиантами.
Узнавая из первых рук о столь знаменательном для каждого верноподданного событии, великий князь либо приглашал его к себе, либо находил повод встретиться в городе. Не скупясь на любезности и улыбки, он умел очаровать непривычных к такому обхождению людей, после чего объявлял о монаршей милости, скромно добавляя, что государь велел ему поцеловать награжденного и раскрывал объятия. Ей богу, не знай я, что Николаша в свои двадцать с небольшим ухитрился не пропустить ни одной юбки в труппе Мариинского театра, подумал бы о нем нехорошее…
Впрочем, иногда его обаяние давало осечку. Первым, как ни странно, оказался Нахимов. Услышав о намерении царского сына, славящийся своим хладнокровием в бою адмирал, только что не отпрыгнул в сторону, едва уронив при этом присланную государем табакерку.
– Что же вы, Павел Степанович, так неловко… – попытался обратить все в шутку Николай.
– Простите. Не приучен-с! – выразительно посмотрел на царского сына Нахимов, разом отбив у того желание лезть с объятиями.
Другой случай произошел неделей позже в госпитале, где соскучившийся по женскому обществу великий князь обратил свое внимание на одну из трудящихся там барышень.
– Душечка, – предвкушая пикантное приключение, объявил ей Николай. – Перед отъездом государь объявил мне свое непременное пожелание поцеловать самую красивую сестру милосердия. Каковое поручение и возложил на меня…
– Не стоит, ваше высочество, – устало отказалась девушка. – Поцелуйте лучше любого из здешних раненых. Они куда более заслуживают монарших милостей.
А поскольку не привыкшему получать отказы Николаше и в голову не пришло, что его отшили, он попытался отделаться от свиты и снова подкатить к понравившейся ему девице. Но так как платья у всех были одинаковыми, перепутал и…
– Не замай, барин! – выпалила девушка и пихнула незадачливого ухажера так, что тот отлетел в сторону.
К счастью, моему братцу, равно как и немногочисленным свидетелям происшествия достало ума молчать, так что скандала удалось избежать. Как, спросите вы, обо всем этом узнал я?
Дело в том, что понравившаяся моему братцу барышня оказалась Дуней Лужиной, признавшейся во всем отцу. А тот, беспокоясь о любимой дочери, бросился ко мне, умоляя о милосердии…
– Что?! – не сразу сообразил, в чем дело.
– Не губите, ваше императорское высочество!
– Да с какой стати? Ну полез молодой повеса к понравившейся ему барышне, ну получил афронт, что ж с того?
– Оскорбление величества, – простонал отец.
А вот это серьезно. Согласно «Уложению о наказаниях» 1845 года, квалифицированные подобным образом деяния могли привести к самым серьезным последствиям. От заключения под арест, до смертной казни!
– Э… оскорбление словом?
– В том-то и дело, что действием!
– Твою ж maman! – вырвалось у меня с безукоризненным французским проносом.
Волей-неволей пришлось разбираться, в результате чего выяснилось, что главной героиней этой трагикомедии является не ставшая любимицей моего штаба и охраны Дуняша, а дочь погибшего во время Синопского сражения матроса Дарья Михайлова.
– Феденька, – попросил я Юшкова. – Будь другом, слетай в госпиталь и разузнай, что за девица?
– Да я вам и так скажу, – не задумываясь, ответил адъютант. – Ибо личность известная. После высадки неприятеля продала все доставшееся ей от родителей имущество, а на все деньги купила полотно, уксус, хлебное вино и все прочее, что требуется для оказания помощи раненным. Сначала просто помогала страждущим, делала перевязки, поила и кормила страждущих. Потом прибилась к госпиталю…
– Даша Севастопольская?! – наконец сообразил я.
– Вы то же о ней слышали?
– Господи, да за что же мне это…
Был уже вечер и Николаши, как обычно, собралось общество. По большей части армейские офицеры и чиновники, но была и парочка моряков. Великий князь на правах хозяина встречал всех в гостиной, угощал шампанским, вел светские разговоры, не упуская случая подпустить острое словцо, или как говорят аристократы – бон мотс. [1] Судя по всему, братец уже забыл о происшествии или же ему хватило ума не разжигать скандал.
– Добрый вечер, господа! – обвел я взглядом местные сливки общества. – Счастлив узнать, что во вверенном мне городе и крепости Севастополь все настолько хорошо, что у вас появилось свободное время…
Среди гостей великого князя случались люди разного сорта. Военные и статские, чиновники и лица, обличенные саном, карьеристы и даже мошенники. Но вот откровенных дураков среди них не водилось, а потому «салон» Николаши мгновенно опустел.
– Какой неожиданный визит, Кости, – попытался разыграть удивление брат. – Ты так давно у меня не бывал…
– Соскучился?
– Да не то, чтобы… то есть, да. Просто у меня столько дел в последнее время… что-нибудь случилось?
– Угу. Было у отца четверо сыновей. Три умных, а один по гвардейской кавалерии… Коля, какого черта ты торчишь до сих пор в городе, вместо того чтобы командовать полком?!
– Прости, так уж получилось. Слишком много всего навалилось… а почему ты говоришь со мной таким тоном?
– Потому что другого не заслужил! И поскольку намеков тоже не понимаешь, скажу прямо. Все заслуженные люди в нашем гарнизоне уже перецелованы, а потому можешь смело отправляться к Киевским гусарам, пока не сотворил очередную глупость!
– Право, я не понимаю…
– И держись подальше от госпиталей!
– Вот оно что… как ты узнал?
– Работа такая! И хорошо, что знаю я, а не наш августейший папа!
– Надеюсь, ты не собираешься ему сообщать?
– Я-то нет, а вот за твоё окружение не поручусь. Поэтому будь любезен, один раз в жизни поступи как взрослый человек и отправляйся заниматься своими прямыми обязанностями!
Кажется, непутевого братца проняло, и он поспешил покинуть город. Но на самом деле история на этом не окончилась. Через несколько дней государь, решив отметить самоотверженный труд сестер милосердия, прислал самым отличившимся из них золотые и серебреные медали «За усердие». Не остались без наград и Даша с Дуняшей, причем вручать им их, по странному течению обстоятельств, пришлось прибывшему в Севастополь Николаю. Говорят, что он вел себя непривычно скромно и обошелся без поцелуев.
Впрочем, мне было не до того. Свалившиеся на вашего покорного слугу заботы росли с каждым днем подобного снежному кому, требуя все больше сил и времени. К сожалению, обязанности главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами в Крыму это не столько непосредственное руководство войсками и кораблями в сражениях. И даже не стратегическое планирование с рисованием красивых стрелочек на картах и схемах.
Увы, большая часть их это суровая и ежедневная иссушающая душу рутина. Бесконечные совещания, доклады, проверки, по результатам которых нужно принять решения и отдать приказ. Причем с ним еще какое-то время будут работать штабные, умудряясь при этом зачастую полностью извратить не только смысл, но и дух, а потому надо внимательнейшим образом все контролировать. При обнаружении ошибок отправлять на исправление или доработку и только когда все готово, налагать резолюцию с размашистым автографом, превращая лист обычной гербовой бумаги в обязательный к исполнению документ!