Впрочем, уж кем-кем, а мальчиками для битья англичане точно не были, так что «Великому князю Константину» тоже капитально досталось. За четыре часа сражения корабль сделал 3228 выстрелов, лишился всех мачт и получил 65 пробоин. Еще больше ядер застряло в его крепкой обшивке. Людские потери оказались куда меньше и все же значительны. Шестнадцать человек убитыми, 39 — ранеными из числа нижних чинов, и трое офицеров.
Следующей жертвой стал «Маренго», подорванный собственным экипажем, чтобы тот не достался противнику. Стоявший рядом с ним «Алжир» французы просто сожгли. Та же участь постигла отчаянно отбивавшийся «Родней». Зажатый с двух сторон «Тремя Святителями» и «Двенадцатью Апостолами» он вскоре загорелся и погиб в огне.
Последним на дно пошел избитый до состояния полной не боеспособности «Фридланд». Впрочем, состояние его визави также оставляло желать лучшего. Корпус «Парижа» получил настолько серьезные повреждения, что возникли сомнения, сможет ли он вернуться в родную гавань. Но что еще хуже, мы потеряли Нахимова…
Когда я прибыл на его флагман, Павел Степанович лежал в наскоро сколоченном деревянном гробу.
– Как это случилось, Павел Александрович? – спросил я раненого в обе ноги и контуженного близким взрывом командира корабля капитана 2-го ранга Перелешина.
– Как только мы на шпринг встали, – глухо отозвался тот. – Французы как у них водится подняли на марсы стрелков. Вот один из них…
– Сразу?
– Почти. Успел только сказать, чтобы его флаг не спускали, покуда «Фридланда» на дно не отправим…
– Вот ведь судьба, – сокрушенно вздохнул я, и вдруг увидел также прибывшего проститься со своим давним другом и соперником Корнилова.
«А ведь в той истории, Владимир Алексеевич погиб первым» – мелькнуло у меня в голове. – «Стало быть, нет никакой судьбы…»
– Прости, – едва слышно прошептал Корнилов, поцеловав на прощание покойника.
– Тело Павла Степановича и прочих павших следует вернуть в Севастополь. Вот только под силу ли это нашим кораблям?
– Право, не знаю. Повреждения «Парижа» и…, – замялся адмирал, – «Великого князя Константина» очень значительны. Но надобно попытаться дотянуть их хотя бы и на буксирах.
– Признаться, ожидал худшего. Но в любом случае большая часть эскадры уцелела, а корабли Новосильского и вовсе практически не пострадали. К тому же имеются немалые трофеи. Их тоже надо сохранить. По крайней мере те, что можно отремонтировать и поставить в строй. Прочее сжечь!
– А как насчет высадившихся на берег союзников. Будем брать их в плен?
– Зачем? Дармоедов у нас в Севастополе и без того довольно. Пусть остаются.
– Места здесь все же дикие.
– Вот заодно и познакомятся с нравами своих османских союзников. Кстати, который теперь час?
– Без четверти пять.
– Как это? Мы что целый день сражались?!
[1] Командир линейного корабля «Три Святителя» Кутров Константин Синадинович.
Глава 22
Сказать, что новость о невероятном разгроме союзного флота в Синопе произвело ошеломляющее впечатление, значит не сказать ничего! Поначалу этому просто никто не хотел верить, но потом в Константинополь пришел чудом уцелевший «Файербранд», капитан которого и поведал миру поистине леденящие душу подробности этой эпической битвы.
Бросившиеся в порт журналисты так хотели пообщаться с выжившими свидетелями этой трагедии, что иногда по ошибке вместо британского шлюпа попадали на стоящий неподалеку от него американский пароход с поэтическим названием – «Звезда Юга». Нескольких таких неудачников суровые, но молчаливые янки выставили прочь, пообещав разбить физиономии, а одного особенно настырного даже выкинули за борт. Впрочем, корабль скоро ушел, так что обошлось без скандала.
Говорят, что, узнав об этом поражении, королева Виктория едва не слегла, и даже хотела объявить траур. Парламентская оппозиция бушевала, призывая громы и молнии на весь кабинет Тори вообще и лорда Пальмерстона в частности. Французы против обыкновения реагировали более сдержано. Что же касается политиков прочих европейских держав, то мнения разделились. Консерваторы, как правило, торжествовали, либералы же напротив погрузились в печаль, горестно вопрошая, каким образом столь отсталая страна как Россия могла в очередной раз одержать верх над «Просвещенной Европой»?
Мне же, по совести, говоря, было совсем не до того. Возвращение в Севастополь далось нам очень не просто. Несколько дней команды чинили рангоут и такелаж, заделывали щитами пробоины. Работали круглыми сутками без перерывов. 16 ноября флот двинулся на север. Погода снова испортилась, пароходы с трудом тянули поврежденные во время сражения корабли, которые то и дело пытались пойти ко дну, и только невероятные усилия их экипажей смогли уберечь их от столь бесславной гибели.
Но все когда-то подходит к концу и через неделю после окончания битвы наша победоносная эскадра вернулась в родную гавань. Тело Нахимова отнесли в собор, где еще совсем недавно прощались с моим братом. Многочисленных раненых отправили по госпиталям, а я засел за сочинение верноподданной реляции к своему августейшему родителю.
То есть, вчерне она была составлена еще в море, но теперь этот документ следовало тщательнейшим образом проверить, после чего безжалостно сократить для отправки по телеграфу, а полный вариант отослать в Петербург с одним из своих адъютантов или еще лучше с братом.
– И не проси! – взбеленился, услышав об этом Михаил. – На пороге быть может величайшая победа со времен взятия Парижа, а ты хочешь услать меня из армии?
– Успокойся, пожалуйста, – устало отозвался я. – Неприятель уже разбит и не без твоего, кстати, участия. Так что без награды не останешься…
– Да разве дело в орденах?!
– Нет, конечно. Но надобно решить, как нам продолжать эту войну, и именно поэтому ты нужен мне на заседании Государственного совета!
– О чем ты? Какую войну…
– Ту самую, Миша! Которая идет уже больше года и никак не желает останавливаться!
– Но ведь мы уже почти победили…
– Вот именно, почти! Ты думаешь капитуляция Канробера, на которую он, к слову, говоря, еще не решился, что-то изменит?
– Конечно…
– Позволь осведомиться почему?
– Но ведь у союзников нет больше ни армии, ни флота…
– Разве? – криво усмехнулся я. – Как раз с флотом, любезный братец, у них все прекрасно! Сожженные нами в Синопе линейные корабли все до единого были парусными. По сути, мы оказали англичанам и французам услугу, разом оставив их без устаревших судов.
– Ты думаешь, он смогут быстро построить новые?
– Британцам для этого и строить ничего не надо. У них и без того огромный флот. Наполеон через несколько месяцев введет в строй свои новейшие броненосцы, противостоять которым в данный момент не сможет никто.
– Но где они возьмут армию? – не желал сдаваться Мишка.
– Купят.
– Но разве солдаты продаются? – растерялся брат.
– Еще как, мон шер!
– Но у кого?
– Да мало ли жаждущих золотых соверенов в мире? Итальянцы, испанцы, шведы, хотя на счет последних я не уверен. Возможно даже австрийцы с пруссаками.
– Ну, это ты, пожалуй, хватил! – нервно рассмеялся Михаил.
В принципе, скепсис брата можно было понять. В этой истории не было обидных поражений нашей армии, а потому «Черные орлы» [1] продолжали считать себя нашими союзниками и сохраняли более или менее дружественный нейтралитет.
– Ну, хорошо, что ты предлагаешь?
– Выбить из войны ее главную причину. То есть Турцию!
– Но как?
– Все очень просто. Ударить по Константинополю!
– Ты сейчас серьезно?
– Вполне. Более того, произведи мы год назад после прошлого Синопского сражения подобную демонстрацию, султан наверняка пошел бы на попятный и никакой войны, черт бы ее подрал, просто не случилось!
– Это война сделала тебя героем.
– А еще унесла тысячи жизней и сотни миллионов рублей.
– Миллионы, может быть, – с сомнением в голосе протянул Мишка. – Но вот чтобы сотни… неужто так много?
– Боюсь, это еще очень скромная оценка. Впрочем, если угодно, давай посчитаем. Для начала возьмем прошлый год. Совокупный доход казны тогда составил, если правильно помню, 246 миллионов рублей серебром с мелочью.
– Хороша мелочь! – ухмыльнулся великий князь.
– Точнее пусть тебе Брок [2] считает. Ты суть слушай!
– Прости, я весь внимание!
– То-то же! Так вот, на финансирование военных нужд из них пошло ни много, ни мало 98,5 млн рублей. Сумма, согласись более чем значительная, при том, что воевали мы с одной лишь Турцией!
– Однако…
– Это, любезный братец, еще цветочки. В нынешний год, как только к нам пожаловали союзники, траты возросли еще более.
– На сколько?
– Ну, год еще не окончен, но в любом случае никак не менее двухсот миллионов.
– Не может быть!
– Еще как может. Но и это только полбеды. Доходы ведь тоже уменьшились.
– Но почему?!
– Да все потому же. Война, экспорт перекрыт, торговли нет, стало быть, и прибыли. Следовательно, казна пуста, а финансы поют романсы!
– Господи боже. Но на какие же средства мы тогда воюем?
– Во-первых, кое-что мы все-таки продаем. Через посредников вроде той же Пруссии. Львиная доля прибыли, разумеется, достается им, но тут уж ничего не попишешь. Это, кстати, основная причина, по которой наш добрый дядюшка Фридрих Вильгельм ни за что не согласится выступить против нас. Пока денежки капают в казну, война ему не нужна.
– Не густо.
– Добавь к ним еще сборы от государственной монополии на винокурение, или если точнее от откупщиков. Что-то порядка 79 миллионов рублей. Прямые налоги с населения еще 43.
– Но ведь этого недостаточно даже для армии… Как же мы выкручиваемся?
– А никак! Просто печатаем деньги.
– Печатаем?
– Ага. Шлепаем кредитные билеты, как взбесившийся пр… хм, печатный станок.
– Ничего не понимаю… Это же безумие!
– Еще какое. В оборот влито никак не менее 200 миллионов ничем не обеспеченных бумажных рублей, которые закономерно обесценились в полтора раза от довоенного номинала, когда за рубль ассигнациями давали 45 копеек серебром. Теперь только 34. Это мне, Миша, по должности и главы Морского ведомства, и как главнокомандующему Крымской армией хорошо известно, поскольку каждый божий день подписываю накладные на закупки.