– Положим, что так. А если все-таки не получиться больных отправить?
– Да и пес с ними! Как говорят в народе, наше дело петушиное. Прокукарекал, а там хоть не рассветай!
– Ну-ну, – хмыкнул я, понимая, что никакой негативной коннотации на данный момент в его словах нет.
Бог знает, получится из этой затеи что-нибудь толковое или нет, но определенный информационный шум создаст. А мы под это дело кое-что предпримем. Наведаемся к Константинополю... или все-таки к Трапезунду?
Определенный смысл в предложении Муравьева был. Обрушение Кавказского фронта турок поставит противостоящую нам коалицию в трудное положение. В Закавказье армию быстро не доставить, это не Босфор с Дарданеллами. Более того, им на этот театр военных действий вообще наплевать. Они и в моем прошлом палец о палец не ударили, когда Муравьев захватил Карс.
В общем, остается только один вопрос. А с какой, собственно говоря, стати, старик вдруг стал со мной откровенничать? Мы с ним, мягко говоря, не друзья. К поддерживающей меня придворной группировке он тоже не принадлежит. Сыновей, которые могли бы сделать карьеру в моем окружении, насколько я знаю, у него нет, одни дочери… а может это вообще не его мысли? Может он посланник отца?
Пожалуй, нет, Николаю Павловичу такие интриги совсем не свойственны. Он при всех своих недостатках человек прямой и честный. Прислал бы именное повеление и дело с концом. Да и сам Муравьев не самая подходящая кандидатура для тайных посланий.
Утром меня снова захлестнула волна неотложных дел. Во-первых, следовало проводить отбывавшего в Петербург брата. Как я предсказывал, уезжал он не один, а с целой компанией высокопоставленных пленников: адмирал Дандас, лорд Раглан, генерал Канробер, герцог Кембриджский, принц Наполеон. Прочих генералов рангом пожиже, включая Боске, Симпсона и Сулейман-пашу решено отправить немного позже. Чтобы не задерживаться в пути, с собой им разрешили взять только по одному слуге. Пообещав, что остальные вместе с немногими уцелевшими во время бури вещами прибудут позже.
Зато конвой отрядили весьма внушительный – сотню донских казаков из числа наиболее отличившихся и сводный эскадрон из Лейхтенбергских и Веймарских гусар. Это, к слову сказать, была моя идея. Героев доставивших таких важных пленников наградой точно не обойдут. Стало быть, и донцы свое получат, и с полка моего покойного брата опалу снимут.
– В пути нигде не задерживаться! – отдавал я последние распоряжения брату и командовавшему конвоем Тацыне (посланного специально в надежде на царскую милость). – Нечего на них обывателям пялиться, чай не заморских зверей везете. Все же, какие ни есть, а генералы и представители правящих домов!
– Слушаюсь! – шутливо вытянулся Мишка.
– Для меня было честью скрестить оружие с вашим императорским высочеством! – поклонился на прощание Канробер. – Думаю, что выражу всеобщее мнение, сказав, что противостоящие нам русские солдаты ничуть не уступают своим предкам, противостоящим нам на бородинском поле.
– А мне, господа, если уж быть совершенно откровенным, наше противоборство не доставило ни малейшего удовольствия, – огорошил я высокопоставленных пленников. – Нет, правда, кто-нибудь может мне объяснить, ради чего мы сражались? Из-за чего погибло много храбрых воинов с обеих сторон? Оказались на дне прекрасно построенные корабли? Как вообще могло получиться, что христиане выступили на стороне своих извечных врагов, против страны, которая не сделала им ничего дурного?
– Боюсь, что у нас нет ответа на этот вопрос, – развел руками французский генерал.
Британский лорд и оба принца тоже промолчали, зато стоявший неподалеку Трубников все это тщательно записал. Затем мы с Мишкой встали с ними в ряд, после чего нас тут же сфотографировали. Так сказать, на долгую память. Дело это, к слову, в нынешнее время совсем не быстрое, так что гости едва не замерзли, после чего расселись в поданные им кареты. Одну для великого князя и принцев, другую для генералов. Еще на нескольких возках везли захваченные знамена и другие регалии.
Я же, покончив с проводами, снова окунулся в рутину. Первым делом, нужно было посетить мастерские, занятые сейчас ремонтом пароходов. Причем не только трофейных, но и наших. Все-таки паровые машины пока еще не слишком надежны и требует неустанного ухода.
Попутно, произвел награждения отличившихся во Втором Синопском сражении нижних чинов из числа пароходных команд. Дело в том, что нынешний обычай, когда на отличившуюся часть или корабль выделяется известное количество знаков военного ордена или в просторечии георгиевских крестов, которые потом распределяются по жребию, я считаю в корне не правильной и даже вредной.
Чтобы награды доставались действительно отличившимся, я потребовал составлять подробные представления. Непривычные к подобному командиры, разумеется, не торопились, но после животворящего фитиля, опомнились и представили то, что от них требуется.
– Канонир Иван Морозов, – начал зачитывать представление вахтенный начальник, – метким выстрелом поразил вражеский пароход, заставив его остановиться и спустить флаг!
– Экий молодец! – похвалил я зардевшегося матроса, прикалывая ему на форменку крест.
– Рад стараться, ваше императорское высочество! – гаркнул тот в ответ.
– Марсовой Федот Гурьев, видя, что неприятельское ядро сбило кормовой флаг, получив у боцмана новый, невзирая на неприятельский огонь, поднял его…
Дело, в общем, простое, но вместе с тем крайне важное. Для каждого надо найти доброе слово, похвалить ободрить. Если отличившийся находится в госпитале передать награду туда, если же, погиб, передать ее родным, чтобы гордились…
Покончив с награждениями, я направился к выстроившимся для прощания офицера и в какой-то момент почувствовал какую-то неправильность. Все вроде бы как заведено, но что-то все же не так…
– Господа, а где ваш механик?
– Но, ваше императорское высочество, – замялся командир «Херсонеса» капитан-лейтенант Руднев, – Он же не офицер.
– Вздор, Иван Григорьевич! В бой мы шли все вместе, стало быть, его место в строю!
Через минуту прибежал взъерошенный рыжий механик в помятом парусиновом полотнянике и сконфужено встал в конце строя. На так называемый «шкентель».
Пожав всем офицерам руку, я задержался рядом с виновником переполоха.
– Как зовут?
– Иоганн Краузе, ваше императорское высочество, – почти без акцента представился тот.
– Немец?
– Я из Риги.
– Рад знакомству. Полагаю, никто не сомневается, что в успехе нашего сражения немалая доля заслуги механиков и машинных команд?
– Никак нет!
– Вот и славно! – пожал ему руку, после чего наклонился к уху и отчетливо, чтобы все слышали, прошептал. – А мундир все же заведи!
Затем переждав смешки, обратился уже ко всем.
– Благодарю за службу, господа! Полагаю, что могу и дальше надеяться на ваше усердие и храбрость!
– Ваше императорское высочество! – неожиданно обратился ко мне один из офицеров. – Позвольте вопрос.
– Как зовут?
– Лейтенант Шишкин 2-й.
– Изволь.
– Ходят слухи, что вы намерены отправить раненных и больных пленников в Константинополь?
– Желаешь напроситься в сопровождающие? – усмехнулся я, начиная догадываться, откуда ветер дует.
– Никак нет, – смешался Шишкин. – То есть, если будет на то ваша воля, я согласен, но хотел бы спросить об ином. Правда ли, что их отправят на трофейных судах? Коли так, их ведь союзники тут же себе вернут…
– Боишься без призовых остаться? – усмехнулся я. – Если так, то рано беспокоиться начал. Дело это пока не решенное…
– Прошу не поймите меня превратно, – смутился офицер. – Но…
– Никоим образом. Всего доброго господа!
Уже оказавшись в разъездном катере, я немного расслабился и позволил себе пошутить.
– Трубников! Видел, как на тебя господа офицеры косились?
– Нет, а что?
– Кажется, они решили, что автор идеи с передачей пленных ты!
К слову сказать, определенная доля правды в этом была. На совещании флагманов никто из простых офицеров не был, зато воззвание к союзникам Трубникова, где тот изложил совершенно ненужные на мой взгляд подробности предполагаемой передачи, читали многие.
– Но почему? – возмутился журналист. – Это же генерал Тимофеев!
– Ну так, его превосходительству, пардон, по морде не больно-то дашь, а ты вот он.
– Вы, верно, шутите? – разом погрустневшим тоном осведомился Трубников.
– Конечно. Но все же постарайся держаться подальше от наших моряков. Черт знает, что у них на уме!
Подшутив над журналистом, я решил немного развеяться. Все же непосредственная опасность городу больше не угрожает, а значит можно позволить себе небольшой отдых. Хотелось простых человеческих радостей. Прогуляться по улицам, лениво козыряя встречным офицерам и раскланиваясь с дамами. Посидеть в какой-нибудь кондитерской за чашечкой кофе с пирожным. Да так, чтобы за спиной не толпились штабные вместе с адъютантами…
Несмотря на обычную для конца ноября хмурую погоду, настроения в Севастополе царили самые праздничные. Моряки и военные ходили именинниками, принимая поздравления подчас от совершенно незнакомых людей. На Екатерининской площади, перед выставленными на всеобщее обозрение трофейными орудиями из которых еще недавно били по городу, практически каждый день играл оркестр.
Иногда на улицах встречаются бредущие под самой незначительной охраной колонны пленников. В первые дни их появление вызывало неизменный интерес, потом привыкли. Так что теперь, на потерявших всякий лоск европейцев враждебно смотрят только раненные или потерявшие родных и близких.
Как ни странно, лучше всего относятся к пленным туркам. Лишившиеся оружия аскеры вели себя крайне предупредительно и готовы были на любые работы, лишь бы их за это кормили. Тоже можно сказать и про большинство британцев. Узнав, что есть возможность улучшить свое положение, простые ирландцы, шотландцы и даже англичане охотно соглашались трудиться по специальности. А вот французов почему-то недолюбливают. Говорят, мало мы вас били в 1812, раз снова пришли!