Составляя реляцию, я приказал отдельно отметить заслуги гражданского населения, стойко переносившего тяготы осады и по мере сил помогавшим армии и флоту в обороне. Надеюсь, августейший отец не оставит жителей без своей милости.
– Приехали, Константин Николаевич! – отвлек меня от размышлений голос Юшкова.
– Куда? – удивился я.
– Вы же хотели посетить госпиталь, – напомнил адъютант.
– Разве? Впрочем, давай заглянем, раз уж приехали. Тем более, что там, кажется, весело.
Выбравшись из пролетки, мы с Юшковым быстро прошли в никем не охраняемое здание, из которого и впрямь доносились какие-то ужасные звуки, отдаленно напоминавшие музыку. Как вскоре выяснилось, повод для праздника был более чем весомый. Тяжело раненый на Альме капитан Волынского полка барон Александр Христофорович фон Фитингоф-Шель выздоровел и тут же сделал предложение ухаживавшей за ним сестре милосердия мадемуазель Юрловой. В связи с чем, был устроен импровизированный бал.
Роль музыкантов взяли на себя выздоравливавший мичман Полуэктов с мандолиной, а также хромой матрос с балалайкой. За непонятно откуда взявшимся роялем устроился хирург – коллежский асессор Полубаринов, рядом с которым стоял какой-то шотландец с самой настоящей волынкой.
Звучание у этого импровизированного оркестра, разумеется, оставляло желать лучшего, но никого из присутствующих это, кажется, не смущало. Жених с невестой танцевали, все вокруг счастливо улыбались и только мое внезапное появление, едва не испортило людям праздник.
– Ваше императорское высочество?! – попытался вскочить изумленный врач.
– Добрый день, господа, – сделал я успокаивающий жест. – Не хотел вам мешать, но… что здесь происходит?
– Прошу прощения, – вышел вперед главный виновник торжества, на груди которого рядом с Анной III степени сверкал новенький орден святого Владимира IV степени. – Но Татьяна Петровна великодушно согласилась составить счастье всей моей жизни и …
– Ваше высочество, – присоединилась к нему будущая супруга. – Не откажите в милости стать нашим посаженным отцом!
– Э… – немного растерявшись, промычал я, но тут же исправился. – С удовольствием!
– Ура! – обрадовались все.
– Прошу прощения, ваше высочество, – шепотом спросил Фитингоф. – Шампанское у нас было, но, к сожалению, закончилось. Неугодно ли водки?
– Не вижу повода отказаться, барон, – усмехнулся я и, получив рюмку с хлебным вином, сказал тост.
– Милостивые государи и милостивые государыни. Не могу выразить, до чего мне приятно находится теперь в вашем обществе! Здесь в славном русском городе Севастополе, который мы все смогли отстоять от неприятеля. Да, именно, мы все. Армия, флот, а также все жители вплоть до последнего мастерового объединили свои усилия и победили. Но особенно отрадно осознавать, что, несмотря на все горести потерь, и жестокости войны, наши сердца не разучились любить. Вот за это я и предлагаю выпить!
Кажется, мои слова всем понравились, а в особенности, одной из сестер милосердия с медалью на груди, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Вскоре снова заиграла музыка, и она внезапно оказалась совсем рядом.
– Спасибо! – тихо шепнула мне она.
– За что?
– За все. За спасенный Севастополь, за победу, за добрые слова…
– Дуняша? – наконец узнал я ее.
– Слава богу, а то думала, что вы меня не узнаете.
– Как можно-с! Ведь вы с батюшкой приютили меня. Кстати, как он? Может быть, чего-нибудь нужно?
– О, нет, спасибо. С ним все благополучно. Хотя небольшая просьба у меня все-таки есть.
– Слушаю.
– Ужасно хочется танцевать. Пригласите меня?
– С удовольствием!
Эпилог
С чего начинается всякое большое дело на Руси? Разумеется, с совещания высокого начальства. В данном случае меня, Корнилова, Липранди, Реада и конечно же Муравьева. Остальных пока что решили в мои планы не посвящать.
– Господа, – без обиняков начал я. – У нас есть два варианта действий. Первый – провести демонстрацию флотом против Константинополя, оказав тем самым давление на Порту. Либо же высадить десант в Трапезунде, поставив, таким образом, шах и мат турецкой армии в Закавказье. У кого какие соображения, прошу высказываться?
– Гхм! – С трудом прочистил горло не привыкший еще к моей манере вести совещания Реад. – Осмелюсь спросить у вашего императорского высочества, а государь знает о ваших планах?
– Разумеется, нет. Мой августейший родитель – человек весьма занятой, в связи с чем, я не считаю возможным отвлекать его по всяким пустякам.
– Пустякам?!
– Конечно. Сейчас мы разработаем предварительный план и если придем к сколько-нибудь приемлемому решению, тогда доложим его величеству. Но не раньше! Это понятно?
– Вполне-с!
– Чудно! Итак, какие будут мнения?
Мнения ожидаемо разделились. Реад с Липранди находили, что зимнее время мало подходит для высадки десанта. Корнилов в какой-то мере это мнение разделял, отметив так же, что точные силы союзников в Константинополе не известны, а потому демонстрация против него может быть связана с риском, и потому нуждается в тщательной подготовке. Муравьев предпочел помалкивать.
– Ваше мнение понятно. И все же прошу, начать разработку обеих вариантов, из которых мы выберем наилучший. Следующее совещание состоится через три дня в расширенном составе. Надеюсь, никому не следует напоминать, что до той поры все здесь услышанное следует держать в совершеннейшем секрете?
Господа генералы и адмиралы с кислыми лицами выразили усердие, после чего разошлись.
– Мне почему-то кажется, – желчно заметил наместник Кавказа, когда мы остались одни, – что наиболее приемлемый для всех вариант ваше высочество все же не представили…
– Сидеть на жопе ровно и не отсвечивать?
– Как вы сказали? – Удивленно вытаращился Муравьев, после чего не выдержал и разразился резким неприятным смехом. – Чертовски точно сказано!
– Не все так плохо. Корнилов с Липранди понимают необходимость решительных действий, хотя видят их каждый по-своему.
– Сухопутные генералы выступят за демонстрацию на Босфоре, поскольку им не придется в ней участвовать, и в случае неудачи держать ответ, – осклабился наместник. – Но больше всего возражать против десанта будет Реад. Поскольку у него свежий корпус, без которого в данной операции не обойтись.
– Я тоже так думаю.
– Адмиралы же, предпочтут высадку в Трапезунде, ведь там нет для них противника.
– И против этого нет возражений. Сама же высадка, несмотря на не самое подходящее время года особых трудностей не представляет. Ибо проводилась за последние годы многократно. И прежде всего крестным отцом всех нынешних флагманов Лазаревым, добившимся в этом деле немалых успехов.
– Я слышал, ваше высочество тоже участвовал в подобных операциях?
– В Балаклаве-то? Было дело.
– И не только. Про вашу Аландскую бригаду легенды ходят!
– И не напрасно. Лихачеву и его молодцам все по плечу. Он у нас теперь в этом деле настоящий мастер. Можно даже сказать – маэстро!
– Так зачем же дело стало? Кажется, особых возражений со стороны ваших подчиненных не было?
– Это пока. Они ведь у меня люди умные и с августейшими особами без особой надобности в конфронтацию не вступают. Я ведь, собственно говоря, потому и поставил сразу две задачи, чтобы они спорили между собой.
– Камешек в мой огород? – осклабился Муравьев. – Да, молод был, глуп. Не сумел тогда на маневрах себя сдержать…
– Все ты, Николай Николаевич, сделал правильно! Поддаться императору любой дурак сумеет, а вот победить, да так чтобы он тебя не забыл и в трудную минуту вспомнил, тут настоящий талант нужен. Подхалимов у моего отца и без того выше крыши, а вот людей дельных, на которых можно положиться… ну да, ладно. О чем это мы?
– О высадке в Трапезунде. Точнее о возражениях против оной.
– Ну, этого хоть отбавляй! Во-первых, та же погода. Зимой наши моряки предпочитают в открытое море не выходить. Бывали, знаешь, некоторые прецеденты, вроде недавнего урагана.
– Но ведь вы, Константин Николаевич, сидеть флоту в гавани не позволите?
– Нет, конечно. Но есть еще и, во-вторых. Все же Трапезунд от нашей границы достаточно далеко. И единственным путем снабжения для нашего десанта будет морской. Покуда мы владеем морем, оно бы и ничего. Однако же, совокупный флот Англии и Франции до сих пор кратно превосходит все наши военно-морские силы вместе взятые. К тому же они имеют возможность сосредоточить их на любом театре, чего мы позволить себе никак не можем.
– Полагаете, союзники вновь сформируют на Черном море эскадру?
– Черт его знает, если честно! Но мы просто обязаны учитывать такую возможность. И тогда наш десант окажется ровно в такой же ситуации, в какой были союзники пару недель назад.
– Не совсем. Все же не надо забывать о подчиненной мне Кавказской армии.
– Сколько там у тебя штыков, тысяч двадцать?
– Вообще-то двадцать четыре, но дело не в этом. Уверяю, как только ваш десант окажется в турецком тылу, Мустафа Зариф-паша тут же отведет свою армию назад, чтобы избегнуть окружения. И тогда мы сможем наладить снабжение по суше. Более того, после его отступления можно будет разослать фуражиров и заготовить достаточно провианта. Места там, конечно, не самые богатые, но и не нищие. Овладев пространством от Карса до Трапезунда, вы просто вынудите осман пойти на мир.
– А если не отступит? Или султан перекинет туда дополнительные силы? Уж чего-чего, а солдат у него достаточно.
– Солдат хватает, но хорошей армии нет. Как вероятно известно, вашему высочеству, я неоднократно критиковал порядки в нашей армии вообще и в Кавказском корпусе в частности. Очень уж много у нас различного неустройства, нераспорядительности со стороны командования, да и просто злоупотреблений. Но у турок их и того больше. Так что уж с ними то мы сладим, а европейцы в те края свои войска не пошлют. К тому же я слышал, в подчиненных вашему высочеству частях активно перенимают вражескую тактику и используют их оружие?