Надо сказать, что ожидавший нападения на нас флота союзников Корнилов нисколько не ошибался. В десятом часу, когда и над морем рассеялся осенний туман с городского телеграфа стало видно движение неприятельских судов от Качи и со стороны Камышовой бухты.
Царивший на море штиль вынудил неприятельские парусные суда идти на буксире пароходов, отчего выход на позиции затянулся. Было уже около часа пополудни, когда союзный флот занял место у выставленных заранее буйков. После чего их корабли, повинуясь сигналу флагманов, один за другим начали открывать огонь и вскоре всю их линию окутали клубы густого дыма, сделавшие невозможным наблюдение за противником. Впрочем, нас это касалось не в меньшей степени.
Нельзя не отметить, что вражеский флот в этот момент представлял собой поистине величественное зрелище! Занявшие позиции от Херсонеса до Волоховой башни корабли закрыли своими корпусами и мачтами весь горизонт.
Французская эскадра группировалась на правом (для них) фланге, образовав нечто вроде дуги вокруг батареи №10 на расстоянии примерно в 750 саженей. Чтобы не мешать друг другу они выстроились в шахматном порядке. Первым на самой удаленной и безопасной позиции встал новейший винтовой «Шарлемань». Следом за ним заняли свои места в строю «Марсель», «Алжир», «Маренго», «Жан Бар» и «Сюфрен». Затем попыхивающий дымком слабосильной паровой машины старичок [1] «Монтебелло» под флагом самого адмирала Брюа. После него «Фридланд», «Баярд», «Юпитер», «Вальми», «Генрих IV», «Наполеон» и пристроившиеся с краю турецкие или, если быть совсем точными, египетские «Махмуд» и «Шериф».
Поскольку большинство линейных кораблей были парусными, к каждому из таковых был придан пароход, пришвартовавшийся с левого (не стреляющего) борта и помогавший своему подопечному маневрировать. Всего их было одиннадцать «Панама», «Магеллан», «Вобан», «Лабрадор», «Декарт», «Албатус», «Канада», «Ориноко», «Колумб» и два турецких парохода.
Таким образом под началом Брюа находилось пятнадцать линкоров с общим бортовым залпом в шестьсот орудий, вся мощь которых была обрушена сначала на 10-ю батарею, а затем по мере приближения и на Александровский равелин.
Ответный огонь могли вести 33 пушки «десятки», 17 «Александровских», 23 с Южного закругленного фаса Константиновского равелина, а также 16 орудий, перенесенных с укреплений внутри бухты и установленных на временных батареях. Последние, впрочем, вступили в дело позже, когда противник приблизился. Всего восемьдесят девять стволов.
Примерно так же действовали и британцы. Первый отряд, состоявший целиком из парусных судов под командованием самого Дандаса, «Британия», «Видженс», «Куин» и «Беллерофон» с общим залпом в 211 орудий, припомощи пароходов «Циклоп», «Везувий», «Багфлер» и «Фуриос» встали напротив Константиновского равелина.
Отряд под командованием Лайонса, состоявший из паровых «Агамемнона», «Сан Парей», пароходофрегата «Самсон», а также же идущего на буксире за «Спитфайром» двухдечного, «Роднея» подошел к Константиновскому форту с тыла, где на их 137-орудийный бортовой залп могли ответить только пять пушек крепостного ретрашемента.
Туда же били 45 пушек буксируемого «Нигером» «Лондона» и 11 парового фрегата «Террибл», а вот стоящий между ними и отрядом Лайонса фрегат «Аретуза» сосредоточил огонь своих 25 пушек на Карташевской батарее. И наконец, идущий последним в ордере «Альбион» нацелил все 45 орудий своего левого борта на Волохову башню.
Казалось, судьба сражения решена, ведь против менее чем двух сотен наших пушек, лишь сорок семь из которых находилась в казематах, а остальные вынуждены были вести огонь через банкет, или же вовсе находились на открытых позициях, враг выставил почти семьсот орудий. Однако законченное перед самым боем перевооружение внесло свои коррективы.
Как это ни странно, хуже всего пришлось парусным «Альбиону» и «Аретузе». Выставленные против самых слабых наших позиций на Волоховой башне и Карташевской батарее, они рассчитывали быстро подавить их и присоединиться к остальным, однако с самого начала все пошло совсем не так.
Спешивший как можно быстрее покончить с одиноко стоящей башней капитан «Альбиона» приказал буксировавшему его «Файебранду» подвести его как можно ближе к противнику. Но как только расстояние сократилось до 350 саженей, выяснилось, что вместо прежних 36-фунтовых орудий разместились 2- и 3-пудовые единороги.
Тут следует пояснить, что находящееся на господствующей высоте укрепление предназначалось для круговой обороны, для чего окружено со всех сторон валом. На плоской крыше каменной постройки размещалось восемь 36-фунтовых орудий. А поскольку все они были установлены на поворотных платформах, пять из них могли бить в любую точку горизонта.
В другой ситуации это было более чем правильное решение, однако теперь, когда атака с Северной стороны нам не грозила, данная схема была признана неоптимальной. В связи с чем старые пушки были сняты и заменены пятью значительно более мощными орудиями.
Пока британские артиллеристы вели ураганный огонь из 48 участвовавших в залпе стволов, размеренно ухавшие русские пушки крушили ему борта и такелаж, вызывая подчас весьма крупные разрушения. За два часа боя «Альбион» лишился грот-мачты, двух рей, а его квартердек стал напоминать изъеденную корабельными крысами головку сыра. Одна из бомб влетела через открытый порт в орудийную палубу, после чего с ужасным грохотом разорвалась, убив и покалечив разом более двух десятков моряков. Заставив тем самым замолчать все расположенные на деке орудия.
Но самый большой ущерб нанесло попадание, которое сразу никто не заметил. Ударивший ниже ватерлинии русский снаряд не разорвался, и застрял в обшивке. Однако после нескольких залпов, чугунный шар вывалился из своего гнезда, открыв дорогу морской воде. В пылу боя на это никто не обратил внимания, однако время шло и получавший новые удары «Альбион» получил крен.
Как ни странно, раньше всех это заметили, на пришвартованном к противоположному борту пароходе. Обратив внимание что заведенные на буксируемый корабль концы опасно натянулись и вот-вот лопнут, капитан «Файебранда» поднял тревогу, после чего оттащил своего подопечного на безопасное расстояние, дав команде возможность заделать оказавшуюся столь опасной пробоину.
Примерно такой же сюрприз ожидал и «Аретузу». Первоначально Карташевская (она же №12) батарея, чьей задачей было фланкирование Волоховой башни и Константиновского форта, имела три пудовых единорога и два орудия на флангах (36-фунтовая пушка на левом и 1/2-пудовый единорог на правом). Теперь же туда добавили еще два тяжелых орудия привезенных с внутренних батарей, а также 36-фунтовые пушки снятые с Волоховой башни. Разумеется, укрепление пришлось расширить, устроить дополнительные погреба и брустверы. Но, оно того стоило, поскольку число стволов, ведущих по противнику огонь увеличилось с пяти до пятнадцати.
К тому же капитан английского фрегата Томас Саймонд, желая как можно быстрее выполнить порученное ему дело, имел неосторожность сократить дистанцию до трехсот саженей. Расплата не заставила себя ждать. Выпускаемые русскими бомбы и каленые ядра буквально изрешетили вражеский борт, вызвав при этом несколько пожаров. Впрочем, надо отдать должное британским морякам, все они были быстро потушены, после чего «Аретуза» продолжал вести яростный огонь. Однако везение не могло продолжаться вечно и один из посланных русскими чугунных «гостинцев» достиг крюйт-камеры…
Поначалу никто из наблюдавших за боем со стороны даже не понял, что случилось. Окутанный пороховым дымом фрегат посылал в противника залп за залпом, затем окружавшее его облако стало еще больше, после чего прогремел взрыв, наружу вырвались языки пламени. Когда же все стихло на воде осталось лишь несколько обломков, да едва не потонувший вместе с «Аретузой» «Тритон», матросы которого каким-то чудом успели обрубить заведенные на погибший корабль концы.
Впрочем, последнему тоже досталось. Левое гребное колесо практически лишилось кожуха, добрая половина экипажа контужена взрывом, не говоря уж о том, что несколько моряков так и не нашли. К тому же канониры Карташевской батареи не прекращали вести огонь, добившись еще не менее полудюжины попаданий по «Тритону», прежде чем тот сумел отойти на безопасное расстояние.
Гибель вражеского корабля вызвала на русских укреплениях небывалый энтузиазм. Перемазанные пороховой гарью артиллеристы кричали осиплыми голосами – ура! Обнимались и кидали в воздух свои бескозырки, так что ничуть не менее радостным офицером стоило немалого труда вернуть их к орудиям.
И вовремя, ибо сражение и не думало прекращаться. Что для огромного Британского королевского флота гибель одного парусного фрегата? Так, мелкая неприятность! У короля – много!
Так что англичане продолжали наседать, рассчитывая в ближайшее время вернуть несговорчивому противнику внезапно образовавшийся долг с процентами.
Как я уже говорил, отряд Лайонса подошел к Константиновской батарее с тыла, полагая что с этой стороны наше укрепление совершенно не защищенно. Собственно говоря, до недавнего времени так оно и было, о чем разумеется хорошо знала английская разведка. А вот то, что на Северной косе теперь находится спешно возведенная 3-пушечная батарея они узнать не успели.
Конечно, три орудия для четырех больших линейных кораблей не бог весть какая опасность. Однако желая как можно сильнее приблизиться к противнику, их капитаны подвели свои корабли вплотную к берегу, и подставили свои борта, под огонь молчавших до сей поры пушек.
К сожалению для нас ближе всех к новой батарее оказался парусный «Родней». Именно по нему наши артиллеристы и открыли огонь. Промахнуться на таком расстоянии было несколько затруднительно, так что первые же выпущенные им снаряды нанесли британскому линкору изрядные повреждения.
Что еще более важно, на окутанном от собственной стрельбы дымом «Роднее» не сразу сообразили, кто и откуда ведет по ним огонь, так что некоторое время игра шла в одни ворота. Первым внезапно возникшую опасность разглядели на флагманском «Агамемноне» после чего злой как сто чертей Лайонс приказал сначала отойти, после стереть дерзкую батарею с лица земли.