— Что вы еще от меня хотите, что вы мучаете меня?
— Ты должна его покормить. Один раз. Всего одни раз, и все. Сейчас же, немедленно.
— Не стану!.. — глухо, будто простонала, Валя.
— Он в тяжелом положении, Валентина. Он может умереть. А если и выживет — будет хиленьким.
— Неправда!
Валя почти крикнула. Конечно же, ее обманывали. Хотели заставить. Но перед собой она увидела глаза пожилой женщины. Глаза, которые не могли лгать.
А докторша сдержанно продолжала:
— Он даже наверно выживет. Мы постараемся. Нам это в десятки раз труднее, чем тебе, но мы сделаем что можем, и ты его никогда не увидишь. Но разве тебе не хочется, чтобы он вырос здоровым?
Валя резко повернулась, уткнула лицо в подушку. Вера Акимовна все еще стояла возле ее койки. И тогда Валя опять метнулась в постели, скинула простыню и с решительным отчаяньем проговорила:
— Давайте, раз вам это так надо.
Новорожденного принесли удивительно быстро. Он не кричал, наверное еще спал. Сестра приблизила его к Валиной груди. Вера Акимовна опять оказалась рядом. Валя зажмурила глаза. Тяжеленькое, перепеленатое существо дали ей в руки. Валя его не видела, не хотела видеть. Лишь слегка приоткрыла щели глаз. Сквозь опущенные ресницы расплывалось красненькое пятнышко. Мягкими губами новорожденный ухватился за ее сосок и неожиданно засосал так жадно, будто делал это уже не впервые. Валя слышала его почмокивание и чувствовала какое-то необъяснимое облегчение и вдруг пришедший покой.
Через несколько минут сестра сказала:
— Теперь другую грудь, мамаша.
Ребенка переложили, и он как ни в чем не бывало принялся высасывать молоко из другой груди. Каким же он оказался ненасытным. Но другую грудь он сосал недолго и скоро оставил сосок, откинув головку.
И тут Валю внезапно охватила тревога. А вдруг ее обманули и сунули ей чужого ребенка? Может быть, такого, чья мать сейчас не могла кормить. Эта нелепая мысль заставила ее открыть глаза в тот самый момент, когда она уже должна была передать новорожденного в руки сестры.
Тому, что произошло дальше, стала свидетелем вся палата — освободившиеся от своих младенцев матери, сестры и доктор Вера Акимовна.
— Вадим!.. Вадим!.. — не помня себя, закричала Валя.
До чего же был похож на него этот крохотный человечек, с обмотанной, как у матрешки, головой. Никогда бы она не поверила, что бывает этакое сходство с отцом у новорожденного. У него был нос Вадима, рот и даже лобик.
Сестра еще не успела принять у Вали ребенка, и Валя теперь прижимала его к себе и, совсем не обращая внимания ни на кого, жарко шептала:
— Мой, мой!.. Родной, милый!.. Никому не отдам ни за что. Мой, только мой!
И вот она опять дома.
Теперь они здесь втроем. Втроем, вопреки всему тому, что решила про себя Валя. Они живут втроем: Валентина, ее мама и Малышок. Малышок — так она назвала его про себя, когда еще кормила на больничной койке, — и так же стали называть с того дня, когда мать привезла их домой. И такой была мать в тот день серьезной, сосредоточенной и счастливой. Приняла из рук сестры завернутого в одеяло Малышка и осторожно понесла на руках впереди Вали. Пакет с ним был таким большим, что, казалось, ребенка там не сразу и найдешь. Уложенный в конверт, он спал в своей пуховой постели и первый раз дышал воздухом улицы.
Пока ехали домой в такси, пока поднимались по лестнице, Вале все думалось: как же она будет жить дальше? Как потекут теперь ее, уже материнские, дни?
В комнате увидела — диван потеснился, и у стены стояла аккуратно застеленная, видно у кого-то перекупленная, но еще хорошая кроватка с ножками на колесиках. На кухне на табуретке невероятного размера эмалированный таз — купать маленького. Мать обо всем позаботилась. Сколько ей это стоило хлопот! Если бы мать знала обо всем, что происходило в палате!
Валя взглянула на кроватку. Пакет с маленьким уже лежал в кроватке, где ему было суждено расти. И внезапно ей сделалось страшно. Не будь его в кроватке, если бы он остался там?.. Если бы сына нельзя было вернуть?!
Шли дни. Малышок беспрестанно требовал к себе внимания.
Про фабрику, про девчат Валя сейчас не вспоминала. Работать там больше не собиралась. Пусть ее там забудут, и она забудет про всех.
Но фабрика напомнила о себе сама.
Первой к ним в гости пришла Юлия Федоровна. Она без лишних разговоров поздравила Валю и вручила ей две пары веселеньких, в мелких цветочках, ползунков.
На другой день к вечеру в квартиру позвонили. Малышок спал. Мать хлопотала на кухне. Валя пошла отворять двери и, раскрыв их, ахнула. На площадке стояли Маргарита Горошко и Томка Никитина, а перед ними новенькая детская белая коляска с верхом. Маргарита еще держала в руках что-то завернутое в бумагу, похожее на коробку конфет. У обеих был смущенный и немного растерянный вид.
— Можно к тебе? — спросила Тома.
— Входите, чего же…
Они вкатили коляску и вошли сами. Сразу же Маргарита чуть торжественно произнесла:
— Это тебе фабком и от девчат-комсомолок… И это тоже тебе. — Маргарита торопливо развернула свою ношу. — Книга "Детское питание". Нужная вещь. У меня сестра по такой книге кормила.
— Тут все по науке, — вставила Томка.
Вошла мать, поздоровалась с девушками, пригласила в комнату. Вкатили туда и коляску. Валиной матери коляска понравилась.
Потом девушкам показали спящего Малышка.
— Хорошенький, — сказала Маргарита.
Томка замахала руками:
— Чур-чур!.. Надо говорить — уродец… Моя бабушка всегда так говорила. Чтобы не сглазить. Тогда и вырастет красивенький.
Но это было еще не все.
Дня через два утром, когда матери дома не было, явилась Лера Тараканенко. Вот уж кого Валя не ожидала сейчас видеть, так это Леру. Отворив дверь, Валя не знала, что ей и делать. Лера тоже какие-то секунды молчала, потом, поборов нерешительность, сказала:
— Здравствуй. Я на минутку. Пустишь?
На ней была модная шляпка с полями, из-под которой на плечи падали длинные прямые волосы. В руках Лера держала большой бесформенный пакет.
— Заходи, пожалуйста.
Лера вошла и остановилась в коридорчике, не смея пойти дальше.
— Я вот тебе тут… Не тебе — маленькому…
Она было хотела развернуть пакет, но Валя сказала:
— Не спеши. Раздевайся.
— Можно?
— Да что ты, в самом деле, — не выдержала Валя.
Лера вздохнула свободней и развернула пакет. В нем оказался желтый плюшевый мишка.
— Твоему, — сказала Лера.
— Господи! — воскликнула Валя. — Куда же ему! Он еще и побрякушек не понимает, сам меньше этого…
— Ничего, — заспешила Лера. — Мишка подождет, а твой вырастет. Я думала-думала, что принести?
— Спасибо. Ничего бы не надо.
— Ну да! Скажешь.
Пошли в комнату. Лера с любопытством поглядывала в сторону прикрытой марлей кроватки. Тихо спросила:
— Спит?
— Спит.
— Можно посмотреть?
Подошли к кроватке. Лера шла тихо, на цыпочках и говорила шепотом. Валя сдвинула марлевую накидку Малышок спал, смешно поджав губы.
Лера с какой-то робостью и нескрываемым любопытством разглядывала Валиного сына, а та исподволь наблюдала за ней. Узнает ли? Увидит ли Лера, что похож на Вадима? Если и увидит — не скажет. Лера тихо спросила:
— Как зовут?
— Малышок пока, — рассмеялась Валя.
— А вообще-то?..
— Не знаю. Еще не придумала.
Валя снова прикрыла кроватку спящего, и они обе отошли.
— Молодец ты, Валька, — решительно выпалила Лера. — Знаешь, ты, может, и не поверишь, но я бы так же поступила.
Валя не отвечала. Даже самой близкой подруге теперь не сказала бы, что происходило с ней в больнице. Помолчав, спросила:
— А ты-то как живешь?
Та непонятно улыбнулась, пожала плечами.
— Какая у меня жизнь, Валя… Сама знаешь. — Вздохнув, добавила: — Я решила — никого мне не надо. Ну их всех, дармолюбов. К тебе шла — хотела захватить бутылочку портвейна, да ведь тебе нельзя сейчас.
— Нельзя.
Валя улыбнулась. С чего это Лера Тараканенкс заговорила с ней так открыто? Раньше все скрытничала. Но ведь то было раньше. Теперь уже казалось — давно.
О том, как Валя решила назвать сына, мать ее не спрашивала. Валя даже удивлялась тому, но сама разговора не заводила. И все-таки пришел день. Прошли все сроки. Нужно было идти в загс, регистрировать новорожденного. Тогда мать и спросила:
— Как же назовем-то, решила ты?
Валя взглянула на мать. Конечно, про себя та уже перебрала десятки имен, но Вале ничего не говорила, все ждала и догадывалась, что Валя уже придумала для сына имя. И Валя сказала:
— Вадимом будут звать. Вот так.
Пришла осень. Ветреная и студеная. В садике неподалеку от дома Валя находила заветрие, ставила коляску против себя, усаживалась на скамейку и читала. Как-то она подумала, что, если бы не Вадимушка, она бы, наверно, не прочитала столько интересных книг.
На работу она не спешила. Валина мать не соглашалась отдавать Малышка в ясли и требовала, чтобы Валя побыла с ним подольше.
О Вадиме старшем Валя вспоминала редко. Он не подавал о себе вестей. Иногда ей припоминалось его лицо, глаза и такая не похожая ни на чью улыбка, по и вспомнить их она не могла. Вадимовы черты вытеснялись из памяти Вадимчиком маленьким. Он уже умел улыбаться.
Был холодный день. Валя забрела в глубину скверика к глухой стене дома, где кончалась дорожка. Коляску поставила так, чтобы на нее падали лучи солнца и согревали спящего Малышка. Подняв воротник пальто, уткнулась в книгу. Народу в этот час в садике было совсем мало. Погруженная в чтение, она не сразу почувствовала, что кто-то подошел к ней и смотрит на нее.
Подняв голову, вздрогнула. На дорожке стоял Вадим. Он был в той же знакомой куртке и, как всегда, без кепки. Руки держал за спиной.
Их взгляды встретились. Вадим смотрел на нее опасливо, не решаясь подойти, ждал. Наконец сказал:
— Здравствуй, Валя.
— Здравствуй, Вадим.