— Ты совершенно прав.
— Рад, что ты так думаешь. Научному работнику необходимы острота, упругость, гибкость и сноровка мысли, и поскольку я стремлюсь стать ученым, мне необходимо приобрести эти качества, а приобрести их можно только тренировкой в той же научной работе. Но тренировка, как всякая гимнастика, должна начинаться с малого. И, вооружась терпением, я должен выйти из нее закаленным бойцом. Другого пути я не вижу.
— Ты научился говорить образно!
Брат и сестра рассмеялись.
— Да, Виктор, ты, конечно, прав. Так и ответь папе.
— Непременно!
«…Папа! Ты предостерегаешь меня от увлечения мелочами в научной работе, — писал сын. — Но… эти «мелочи» являются школой для подготовки научного работника. Вот я сейчас определяю фотографические яркости звезд Плеяд и вычисляю затмения. Ведь чтобы научиться определять яркости, говорить или писать об этом, я должен знать, что представляет собой объект исследования. Постепенно я буду браться за работы более высокой научной квалификации — и так я буду подниматься все выше».
«Мироведение» находилось от квартиры Виктора далеко. Поэтому Святский и Мальцев, посоветовавшись, решили, что молодой астроном займется не наблюдениями, что требовало пребывания в обсерватории, а вычислениями, которые можно делать на дому.
— В субботу я дам вам для обработки имеющиеся у нас материалы о падающих звездах, а потом — наблюдения гелиографических координат пятен. В них вы найдете кое-что для своей работы о периодичности солнечных пятен, — сказал Мальцев, дружески прощаясь с Виктором.
Воодушевленный первой деловой встречей с ленинградскими астрономами, Виктор написал родителям:
«Для моих занятий мне необходимы следующие книги, имеющиеся в Тифлисе: Покровский «Путеводитель по небу», Покровский «Звездный атлас» (большого формата), имеющиеся у меня номера «Мироведения», Игнатьев «В царстве звезд и светил» (два тома), Тихов «Астрофотометрия». Найдите их среди моих книг и вышлите немедленно. Эти книги особенно необходимы мне для научной работы».
Перечитав последнюю фразу, отец удовлетворенно вздохнул. А мать тихо прошептала: «Трудно ему придется».
Неделю спустя Виктор сообщил подробный учебный план. Примечательным было то, что начинающий студент не только продумал заранее свой годовой план первого курса в институте. Он сравнил его с университетским курсом и пришел к выводу: «В университете на 1-м курсе проходят три математических предмета: высшую алгебру, интегральное исчисление и описательную астрономию. Все эти три предмета у нас читаются на 2-м курсе. Я думаю их прослушать в университете и летом будущего года перебраться на 2-й курс университета».
Далее сын рассказывал о публичной библиотеке Ленинграда. Сама библиотека тогда была еще закрыта: шел ремонт после наводнения. Работал читальный зал с фондом в три-четыре тысячи книг. В этом зале Виктор прочел книгу Морозова «Принцип относительности в природе и математике». Он пояснял родителям, что это «не та книга, которая у меня есть («Принцип относительности и абсолютное»). Тут Морозов тоже делает несколько возражений Эйнштейну, но меня они не удовлетворили. Относительность пространства и времени он уже признает, со своей точки зрения. Но сама по себе книжка очень интересная».
Тогда же Виктор познакомился с трудами академика Успенского «Введение в неевклидову геометрию», Гаусса «Теоретическая астрономия», трехтомной работой Демабра «Теоретическая и практическая астрономия». Чтобы усовершенствовать знание иностранных языков, он читал в подлиннике произведения Джека Лондона, Пьера Лоти и Оскара Уайльда.
Иногда Виктора можно было видеть в кружке молодых мироведов или за шахматной доской, на протулке, но и в этом случае мысли его были заняты любимой наукой. Так, на Невском проспекте он обращает внимание на интересное новшество того времени — на киоск погоды, установленный Главной геофизической обсерваторией. Виктор так описывал это устройство отцу: «Полая металлическая призма. В четырех боковых стенах сделаны окна, а в окнах видны самопишущие приборы — барограф, термограф и гидрограф. В четвертом окне метеорологическая карта — прогноз на следующий день».
— Мы так весело провели время в Ораниенбауме[6],— говорили ему товарищи. — Завтра едем в Павловск. Не поедешь? Будешь жалеть!
— Некогда, — отвечал Виктор.
Ему хотелось съездить не в Павловск, а в Пулково, в обсерваторию. Но туда пускали только экскурсии. Ожидая из Тифлиса ходатайства от своего бывшего учителя Судакова о разрешении ему посетить обсерваторию, Виктор засел за книги. Он упорно занимался изучением иностранных языков. В одном из более поздних писем есть примечательные строки:
«…Немецким языком я продолжаю заниматься по самоучителю и перевожу сейчас книжку Мессершмитта «Физика звезд». Вообще, всякому желающему заниматься наукой необходимо перевести какое-нибудь произведение из соответствующей области, мастерски изложив содержание книги, ибо каждому ученому необходимо, кроме «школы мышления», освоить и «школу языка» для точного формулирования, или, вернее, фотографирования на бумаге своих мыслей. Ведь как бы ни была продуктивна деятельность научного работника, как высоко ни поднимается и парит его исследовательская мысль, она не может иметь ценности с социальной точки зрения, пока не превратится в кинетическую, а не потенциальную духовную энергию. А превращение это возможно только на основе перенесения мыслей из исследовательской лаборатории — головы ученого — на бумагу. И чем точнее, ровнее и чеканнее передана эта мысль, тем большую ценность она представляет, ибо тем лучше она будет понята и воспринята окружающими. С этой точки зрения представляется вполне рациональным и целесообразным в годы, которые кладут печать на всю дальнейшую деятельность человека, стремиться к выработке в своей специальности умения точно выражаться путем перевода какого-либо образцового сочинения».
На очереди — курс прямолинейной геометрии Шмулевича, сферическая тригонометрия по Гауссу, курс физики Хвольсона и аналитическая геометрия Млодзеевского. Виктор читает их с большим увлечением. А потом образно рассказывает об этом родителям.
«Дорогой папа!.. Скажу несколько слов о моих впечатлениях от книги Кагана «Основания теории определителей». Прежде всего, эта книга носит характер не учебника, а научной монографии. Я ее читал с большим интересом. Никакого напряжения, чтобы понять ее, не надо, ибо она заинтересовывает сама… Во введении вкратце изложена история теории определителей. При чтении ее перед глазами встает великая борьба титанов мысли Коши, Якоби и Кронекера, могучими ударами разбивших преграды на пути к математической истине. Но как ни удивительна их работа, все-таки, как из-под земли, встают новые преграды, истина заковывается в новые цепи, которые новыми порывами человеческой мысли будут снесены, разбиты. Истина будет постоянно расковываться.
Пусть человечеству не суждено познать все. Завоевания его мысли все равно растут, и этим оно гордится, ибо в этом оно должно узреть свою силу».
Не по годам был широк круг интересов Виктора и необыкновенна логика его суждений.
В Ленинграде состоялся съезд физиков с участием иностранных ученых. Одних делегатов было семьсот человек, да еще много гостей. Билеты распространялись только по научным организациям. Виктор досадует, что ему не удалось побывать на съезде. Но можно следить за работой съезда и не будучи на нем. Так он и делает. 22 сентября он пишет отцу о двух взглядах ученых на природу света, в корне противоположных друг другу: «Состоялась целая дискуссия по теории света. И обе теории, несмотря на взаимный антагонизм, существуют на равных правах — явление в физике небывалое».
Виктор усиленно занимался в институте, вел научную работу. Наградой было радостное ощущение, что овладеваешь знаниями, которых вчера еще не имел. В квартире Адамяна в соседней комнате жил студент третьего курса политехникума. Он готовился к зачету по теоретической механике. Когда нужно было дифференцировать какие-либо сложные функции, студент обращался к новичку. И ни разу не случалось так, чтобы тот не мог разобраться в «затруднительном случае».
Конечно, Виктор в свои шестнадцать лет иногда уставал, скучал по дому, по родителям. На звонок почтальона он первым спешил к дверям. И был счастлив, когда видел конверт из Тифлиса. Мать писала реже, чем отец, но ее письма, полные трогательных забот, советов и наставлений, мысленно переносили в родной дом, в годы детства.
Брат и сестра были бережливы, экономя на всем, чтобы покупать интересные книги.
— Покажи, что принес, — встретила Гоар брата, увидав у него под мышкой несколько томов.
— Вот двухтомник профессора Петражицкого «Университет и наука». Это же папин учитель. Надо сообщить в Тифлис о покупке. Затем я нашел книгу профессора Гиссенберга «Сферическая тригонометрия», две книжки о новых идеях в математике и одну о новых идеях в астрономии. А ты что приобрела?
Сестра, сияя, показала свои покупки.
— У нас собирается целая библиотека, — улыбнулся Виктор. — Сделаем так: художественная литература будет общим фондом; туда же можно поставить книги на иностранных языках. Остальное станем хранить раздельно: мои научные и учебные книги в одном месте, а твои чисто математические — в другом.
Гоар, учившаяся на физико-математическом факультете, не раз наблюдала, с каким удовольствием, а вернее сказать с наслаждением и волнением, читал брат книги, казалось бы, предельно сухие, испещренные формулами и цифрами. Он вставал из-за стола, быстро прохаживался по комнате, потирал руки и снова принимался за книгу.
Со временем сестра поняла, что брата особенно волнует та литература, которая вызывает желание спорить с автором. Достаточно было малейшего повода, чтобы Виктор бросался в полемическую схватку, с уверенностью отстаивая свою правоту. Так, поводом для подобного спора явилось упоминание о книге Фосса «Сущность математики».