— Нет, вы не все припомнили, дорогой Амазасп Асату-рович! — заявил один из гостей. — Мы уважаем вековую традицию и знаем, что тамада непогрешим. Но, кажется, сегодня придется нарушить традицию. Мы хотим сказать, о чем умолчал тамада! Ведь многие не были приглашены отметить такие события, как назначение Виктора на пост редактора журнала «Доклады Академии наук Армянской ССР»…
— Верно! Правильно!
— Это не все. Был еще повод: многие не участвовали в торжестве по случаю награждения Виктора орденом Трудового Красного Знамени.
— Оштрафовать тамаду!
Тамада хитро улыбается. За столом царит веселье. Отец встает, чтобы ответить на упреки.
— Вы правы, друзья! Я кое о чем умолчал. Может быть, нечаянно, а может быть, умышленно. Предвижу, что после того, как вы разойдетесь, сын и так попеняет мне за столь пышный тост в его честь. Но так или иначе, вы правы. Мне остается произнести классическую просьбу: «Судите меня не по прегрешениям моим, а по милости вашей!» А пока в соответствии с принятой процедурой нам предстоит выслушать «последнее слово обвиняемого». Не так ли?
Но «последнее слово» не состоялось. Виновнику торжества не дали говорить. Его шумно приветствовали и поздравляли. Он смущенно улыбался, благодарил.
Когда гости ушли, Виктор прочел поздравления. Больше всего его тронуло коротенькое письмо на листке из школьной тетради и скромный букетик цветов. Их прислали бюраканские школьники.
Строительство Бюраканской астрофизической обсерватории началось осенью 1946 года. А уже в 1947 году…
Нет, это случилось не так быстро. Где-то из крохотных капель, скрытых под мхами, возникает едва приметная струйка. Она становится заметнее, полноводнее. Этот ручеек превращается в небольшую реку. Вот она пробежала сотню километров — ее нанесли на карту. Еще тысяча километров, и о ней пишут поэмы. Скрыт от глаза человеческого удивительный путь от первого движения в недрах зерна до ростка, до всхода. И только ученые знают, как сложно происходящее таинство. Есть нечто подобное и в научном творчестве.
«Часто спрашивают: кто открыл? И так редко сходятся в ответе, — говорил академик Ферсман. — Открытие почти никогда не делается сразу. Оно лишь последняя ступенька той длинной лестницы, которая создана трудами очень многих… Законченная мысль есть последняя капля, собиравшаяся долгие годы в десятках умов…»
Довольно скоро обнаружились дефекты в шестнадцатидюймовом телескопе. Таких трудов стоили доставка и установка этого телескопа, а теперь телескоп нужно демонтировать и отправить на доработку заводу-изготовителю. Печалит и другая новость: на стройке ранило рабочего. А доложили об этом случае по-казенному — сам, мол, виноват; упал, сломал руку; врачи грозят ампутацией.
— Кто сказал, что невозможно обойтись без ампутации? — взорвался академик, обычно очень спокойный.
— Смотрел наш фельдшер. Говорит, что дело плохо. Это — Гагик, колхозник из села Бюракан. Все просился к нам на работу. Вот и допросился!
Амбарцумян вскипел:
— Бездушие! Где пострадавший? Уже увезли в Ереван? Он же просился к нам на работу. Это нужно ценить.
Академик дозвонился до больницы. Его заверили, что примут все меры, чтобы избежать ампутации. Но вот уже полчаса ученый не может успокоиться.
— Вы решили прогуляться? — спросил Веник Маркарян, один из ближайших сотрудников директора. — Позвольте составить вам компанию.
— Это будет кстати, нужно поговорить…
Сотрудники обсерватории знали привычку директора совершать одиночные прогулки по окрестностям. Он мог подолгу любоваться пейзажами, закатом солнца, звездами. И в это время размышлял. Так сочетались отдых и работа. В такие минуты с ним можно было о многом побеседовать. Нередко он сам искал общения. Особенно, когда напряженно работал над трудной проблемой. И бывал очень рад, когда попадался упорный оппонент. Это позволяло убедиться в своей правоте или признать, что нужно кое-что пересмотреть или начать заново. Многие знали его привычку выступать в роли противника самого себя. Он критиковал свои работы и выводы, а спутник их защищал.
Но сейчас речь пошла не о делах, не о телескопе — о людях. Амбарцумян рассказал, как его возмутило бездушное отношение прораба к пострадавшему рабочему.
— Завтра у нас открытое партийное собрание. В повестку дня необходимо включить еще один вопрос: забота о человеке, — добавил Амбарцумян. — Я выступлю. Надо еще раз позвонить в больницу!
— Непременно, — согласился Маркарян. — А таких людей, как прораб, нужно воспитывать. И прежде всего на этом примере.
Где собирается молодежь, всегда шумно и оживленно. До начала занятий, в перерывах между лекциями в коридорах и аудиториях вузов шума, смеха, может быть, чуть меньше, чем в начальных школах. Но как удивительно быстро наступает тишина, едва в аудитории появляется профессор Амбарцумян.
Вот и сейчас он говорит об очень важном для него, ученого.
— Наука сильно выиграет, если сумеет освободиться от инертных людей. Умный руководитель должен не только подбирать умелых, дельных сотрудников, но и уметь освобождаться от неисправимо ленивых, безразличных. Бездушие в работе надо решительно вытравлять…
16 января 1947 года общее собрание Академии наук Армянской ССР удовлетворило просьбу академика Иосифа Абгаровича Орбели об освобождении его от обязанностей президента. Он решил целиком посвятить себя работе в ленинградском Эрмитаже. Орбели внес огромный личный вклад в создание ведущего научного центра республики. И его просьба была удовлетворена. Новым президентом стал Виктор Амазаспович Амбарцумян…
Очень многие пишут академику в Бюракан.
На конвертах — радуга марок, из разных стран. Перевод не требуется. Виктор Амбарцумян хорошо владеет европейскими языками.
— Я не помешаю? — спросил, входя, заместитель директора обсерватории профессор Людвиг Мирзоян.
— Нет, нет. Вот посмотрите, статья нашего немецкого коллеги Вейцзеккера. Неискушенному читателю может показаться, что еще две-три такие статьи, и все проблемы астрофизики будут легко разрешены. После этого нашей науке нечего будет делать.
— Может быть, не нужно даже достраивать нашу обсерваторию? — пошутил Мирзоян.
— Нет, Людвиг, — оживился Амбарцумян, — достраивать нужно. У природы еще много неразгаданных тайн. Вы заметили, что наши идейные противники явно пытаются отвлечь внимание от раскрытия происхождения Вселенной и её развития то статьями, какие пишет Вейцзеккер, то сенсационными предсказаниями о скорой гибели нашей планеты и всей Вселенной. Тепло постепенно превратится в холод, материя растратит себя в излучении — так говорят Максвелл, Больцман, Гиббс и другие ученые-идеалисты. Нильс Бор, утверждающий, что внутри звезд, по-видимому, не соблюдается ни закон причинности, ни закон сохранения энергии, выглядит по сравнению с ними оптимистом. В его представлении каждая звезда сама собою, из ничего создает энергию. Звезда — это некий «перпетуум мобиле», вечный двигатель, немыслимый на Земле.
— А вы читали, что пишет Норберт Винер?
— Он меня удивил. Ведь он, по существу, утверждает, что важна битва за знание, а не победа. Что это такое? Ведь если бы кто-нибудь сказал: «Важно сеять, а урожай — ничто!» — такого человека сочли бы безумцем. А Винер, талантливый ученый, заложивший фундамент кибернетики, утверждает, что за каждой победой, то есть за всем, что достигает своего апогея, сразу же наступают «сумерки богов».
— Какое-то крайнее выражение пессимизма!
— Может быть, еще не крайнее, но близкое к нему. Во всяком случае, это хуже, чем пессимизм Огюста Конта, который за несколько лет до открытия спектрального анализа говорил, что нет таких способов, с помощью которых мы могли бы узнать химический состав звезд. И мы никогда его не узнаем. Это было на уровне мышления людей того времени. А мы подходим к середине двадцатого века.
Нет, Людвиг, — продолжал Амбарцумян, — не уничтожение материи, о которой твердит почтенный Джеймс Джинс, а сложнейший процесс развития, не самодовольно-окаменелое воззрение на природу, которое сквозит в статьях Вейцзеккера, а смелое проникновение в ее тайники, вот что нам нужно. Наблюдениями астрономов горы фактического материала уже добыты. Я вспомнил сейчас о «стеклянной библиотеке» Шайна. Ее многие годы собирали в Симеизской обсерватории он, его жена и сотрудники. Каждую безоблачную ночь они фотографировали небо и накопили горы фактического материала. Конечно, наблюдения неба нужно продолжать, совершенствовать методику и технику. Но не запаздываем ли мы с созданием школы астрофизиков-теоретиков? Что значит обобщать данные астрономических наук? Это прежде всего теоретическая работа.
Сам Амбарцумян не раз думал о том, что иногда ему нужно отключаться от всяких дел — от академии, заседаний и других хлопот. Тогда можно полностью отдать себя самому важному — астрономии.
ЭВРИКА!
С 1937 года Амбарцумяна стала интересовать проблема возникновения и развития звезд. Эта работа завершилась в 1947 году открытием… Были собраны материалы множества наблюдений, сделанных в разных странах. Бюраканская обсерватория еще строилась, а здесь уже изучались тысячи фотографий звездного неба.
Ученый должен обладать удивительной способностью познавать, о которой английский поэт Уильям Блейк писал:
Небо синее — в цветке.
В горстке праха — бесконечность;
Целый мир держать в руке,
В каждом миге видеть вечность.
За первыми намеками на изменения в состоянии звезд и звездных систем последовала «цепная реакция». Теперь Амбарцумян постоянно думал об этих изменениях.
Наступила длительная полоса поисков в звездном мире неустойчивых объектов, явлений перехода небесных тел из одного состояния в другое. В непосредственных наблюдениях, фотографиях, спектрограммах, звездных каталогах — всюду искал он то, что прямо или косвенно относилось к эволюции звезд.
Иногда ученый бывал целыми днями хмур и замкнут. Значит, какие-то теоретические выводы не согласуются