— Вы чего?
— Да ничего, хотим пикничок устроить, — отозвался Январь.
— К ужину вернемся, Стью, — пообещала я.
Стью стряхнул пепел. Показал пальцем на небо:
— Видали?
— Что? — спросил Январь.
Стью рассмеялся сухим дребезжащим смехом:
— Летающую свинью, сынок!
Затянулся снова.
— Ладно, до ужина!
Мы подошли к железным воротам. Когда мы проходили через железные ворота, я обернулась. Хотелось увидеть в окне Морин. Чтобы она смотрела нам вслед и плакала. Но там был только Уилсон. Он прижался носом к окну игровой и сквозь толстые очки смотрел на нас — или сквозь нас, на что-то далекое. Солнце скатывалось за крыши. Мы топали между домов. Вот и улица над рекой, где я жила с мамой. Мы прошли мимо нашего дома. Сад совсем зарос. Входная дверь вся искорябана — собака скреблась или еще что. Изнутри доносится музыка. Я отвела глаза, и мы зашагали быстрее. За рекой шумел город. Мосты сверкали на солнце. Поблескивала вода. Мы вышли из Сент-Габриэля на огромный пустырь, где склады и жилые дома давно снесли.
Январь вскинул кулаки и замахал ими. Я топнула ногой, подняв вихрь пыли.
— Свобода! — орем оба. — Свобода!
Мы наперегонки понеслись вниз к реке. И тут раз дался голос Мыша Галлейна:
— Эрин! Январь! Вы чего? Вы куда?
6
Сидит на старом поребрике, копается в грязи сплющенной ложкой.
Январь чертыхнулся:
— Его тут не хватало! Пошли, не обращай внимания!
Мыш как подскочит:
— Эрин! Январь!
И бегом к нам. Руки перепачканы, лицо все забрызгано грязью. Пискля сидит, вцепившись, на плече.
— Смотри, что я нашел, Эрин!
Синий пластмассовый динозаврик.
— А еще вот что! — говорит.
Достает из кармана игрушечную машинку. Без колес, внутри все забито присохшей грязью, краска облезла.
— И деньги! — Так и расплылся, показывает пятипенсовую монету.
— Здорово! — говорю. — Отличные находки, Мыш!
Он вечно копается в земле, выискивая что-то. Его комната забита вымытыми, вычищенными, аккуратно разложенными по полкам и по полу находками. Говорит, что земля полна всяких древних вещей и что однажды он выкопает из холодной темной почвы что-нибудь действительно ценное, настоящий клад.
Январь снова чертыхнулся.
— Пошли! — говорит.
— Возьмите меня с собой! — говорит Мыш. — Вы сбежать решили, я знаю.
— Мы не можем, — говорю.
— Ну пожалуйста, Эрин!
— Это опасно. Мы собираемся плыть по реке. Можем утонуть, на фиг.
— Ну пожалуйста, Эрин!
Январь потянул меня за локоть и еще раз чертыхнулся.
— Отвяжись! — зашипел он на Мыша. — Эрин, пошли!
Мы повернулись и зашагали дальше. Мыш упорно шел за нами. Мы перебирались через огромные завалы щебня — все, что осталось от складов и мастерских. Переступали через пятна почерневшей земли и золу — дети жгли здесь костры. Под ногами было сплошное запустение, рытвины и ямы. Вороны копошились в кучах мусора. Дорогу нам перебежала крыса. Кое-где нас встречала колючая проволока и надпись «Вход воспрещен». Мы перелезали через заграждения и двигали себе дальше.
— Сюда, — командовал Ян. — А теперь сюда.
Мы шли быстрым шагом, размахивая руками. Мыш почти сразу отстал. Мы подбирали обломки кирпичей и цемента, подбрасывали в воздух и слушали, как они с грохотом разбиваются о землю. Солнце скатилось еще ниже. Дальние пустоши темным контуром обозначились на горизонте. До нас доносился шум реки — до нее оставалось метров сто, не больше. Река билась и плескалась о заброшенные причалы. Мерцала в лучах заката. Блестела, как чеканный металл, а неспешные длинные волны катились в сторону далекого моря.
Наконец Ян произнес:
— Здесь.
Скрючился у кучи битого кирпича и щепы. Начал раскидывать ее.
— Давай!
Я подключилась к делу.
— Вот он, — прошептал Ян.
На поверхности показался угол двери, угол плота. Январь засмеялся:
— Ну, покажись, красавец мой!
Копаем. Откидываем мусор в сторону. Потом приподняли плот за угол и наклонили, чтобы остальной мусор просто свалился. Наконец мы вытащили плот на поверхность и с грохотом уронили на землю.
Январь как рассмеется от радости. Стал руками сметать песок с досок.
— Красавец, правда, Эрин?
Плот был сделан из трех дверей, приколоченных к раме. На дверях облупившимися золотыми буквами было написано:
Через весь плот шла красная надпись рукой Яна:
— Красавец, правда?
— Да. — Я отвернулась к темнеющей в сумерках воде. — Красавец!
7
К одному углу плота был привязан швартовый канат. Еще имелись два весла, выпиленные из дверных рам. Мы закинули весла на плечи. Поволокли плот по разбитой мостовой. Откуда-то из развалин появились дети. Стоят на кучах мусора и смотрят. Плот скрипит и трещит. Солнце садится. Я слышу стук своего сердца. Мы вышли к причалам и посмотрели вниз, на маслянистую грязную воду.
— Мамочки! — говорю.
Январь ухмыльнулся:
— Страшно?
— Не то слово. Жутко!
Он рассмеялся:
— Мы сейчас спустим его, а потом прыгнем. И поплывем. Все просто.
— А если он пойдет ко дну?
— Ты умеешь плавать?
— Да.
— Ну вот.
— Ну ты даешь, Январь!
В его глазах замелькали дьявольские огоньки.
— Ну ты даешь, Эрин!
Засмеялся. Пнул плот ногой.
— Сама смотри. Надежный, как скала. Ни за что не потонет.
А я стою, и мне храбрости не набраться. Поглядела на реку, на поднимающийся вечерний туман.
— Может, пешком? — говорю.
— Пешком! И где же твоя тяга к приключениям? Мы придвинулись друг к другу. Он взглянул мне в глаза:
— Что мы теряем?
Жизнь, подумала я. И ответила:
— Ничего.
— У тебя есть я, а у меня — ты. Вместе точно управимся.
— Да.
— Ну вот.
Я набрала побольше воздуха и прошептала:
— Ладно.
И тут у нас за спинами вырос Мыш:
— Возьмите меня с собой!
— Иди домой! — сказал Январь.
Мыш засучил рукав и показал нам татуировку:
— Пожалуйста! — говорит.
Я посмотрела на Яна.
— Ну ты даешь, Эрин! — говорит он.
— Ты плавать умеешь? — спрашиваю.
Мыш покачал головой.
— Ну пожалуйста, Эрин! Пожалуйста!
— Что скажешь, Ян?
Он чертыхнулся. Сплюнул.
— Чтоб тебе провалиться! — шипит.
И как цапнет Мыша за воротник.
— Что у тебя с собой?
— С собой?
— Еда. Деньги. Одежда. Нож.
Мыш вытащил динозаврика, машинку, пятипенсовую монету. Достал из кармана помятую фотографию с футболистами в рабочих комбинезонах. В неплотно сжатом кулаке он держал Писклю.
— Пи! — говорит Пискля. — Пи-пи!
— Супер! — говорит Ян. — Как раз то, что может понадобиться в трудной ситуации!
И как пихнет Мыша:
— Катись домой! Еще успеешь послушать, как Кев рассказывает про привидения!
— Домой? — переспросил Мыш. — У меня нет дома. Я как вы. Я ниоткуда. Мне все равно куда. Пожалуйста!
— Утопнешь, — говорит Ян.
— А плевал я. Вот плевал — и всё. Пожалуйста. Пожалуйста.
Он снова вытащил пятипенсовую монетку:
— Я вам заплачу!
— Ты нам заплатишь! — расхохотался Январь.
— Держи! Ну возьми, пожалуйста! Это будет моя плата за проезд! Возьмите монетку — и меня!
Надвигались сумерки. Солнце превратилось в большой огненный шар, спускавшийся все ниже за болота.
Небо над городом заполыхало. Над рекой сгущался туман. А мы стоим на причале, думая каждый о своем.
— Места на плоту хватит, — говорю. — Три двери. И нас трое.
Тронула Января за локоть.
— Я буду за ним приглядывать.
— Ну ты даешь, Эрин! — откликнулся он.
Потом пожал плечами. Взял у Мыша пятипенсовую монетку, рассмеялся. Снова наклонился к плоту.
— Ладно, — говорит. — Двинули. Отдать швартов! Мы подтащили плот к краю причала. Он качнулся и опрокинулся в воду. Ян держал швартовый канат. Плот исчез под водой. Там и оставайся, подумала я. Не всплывай! Но он всплыл и закачался на поверхности. Ян ухмыльнулся и сжал мой локоть:
— Двинули!
И со смехом повернулся к Мышу:
— Двинули! Ты тоже! Отдать швартов!
8
Сказать, что это была самая страшная минута в моей жизни? Нет. Самым страшным было мгновение, когда мама навсегда закрыла глаза и оставила меня одну. Но голова у меня кружилась. Сердце колотилось как бешеное. Ноги дрожали. Когда я перешагнула через поребрик и полезла вниз по подгнившим столбам причала, я подумала, что карабкаюсь навстречу смерти. Мыш спускался следом. Это придавало мне сил. Он шептал:. «Давай, Эрин, давай!» Январь глядел на нас сверху, удерживая плот у причала за швартовый канат. Но все равно до него оставалось около метра.
— Прыгайте! — крикнул Январь. — Ну, прыгайте!
Мыш прыгнул первым. Приземлился плашмя в самую середку, замолотил ногами по воде. Расхохотался. Перевернулся.
— Давай, Эрин! — зовет.
— Мама! — прошептала я. — Мама, мама!
И прыгнула. Поскользнулась на олифе, на речной воде. Уселась в середке рядом с Мышем. Ян сбросил вниз весла. Потом с громким воплем рухнул прямо на нас. Плот накренился, крутанулся, течение подхватило его и понесло.
Мы уставились друг на друга. Ахаем, вопим от ужаса и восторга. Плот вынесло на середину реки. Закатное небо алело. Река казалась потоком расплавленного металла. Над нами выросли массивные своды моста. Пяти минут не прошло, как мы промокли до нитки. Цепляемся друг за друга. Течение стало быстрее и потащило нас в сгущающийся туман. Тут Январь как подпрыгнет. Задрал руки к небу.
— Ааааа! — вопит. — Свобода!
Плот качнулся, и Ян снова рухнул на нас.
В глазах — безумный восторг. Лицо пылает, как небо над нами.
— Свобода! — шепчет. — Свобода, Эрин!
9
Мы попадали на быстрины и в водовороты. Ветерок нагонял волны, и они захлестывали плот. Течение было неровным. Нас то выносило на середину реки, то снова прибивало к берегу. Мы пытались управлять плотом с помощью весел, но они оказались слишком хлипкими и не очень-то помогали. В какой-то момент нас понесло вверх по реке, и похоже было, что мы скорее очутимся у дальних пустошей, чем у дальнего моря. Но вскоре нас снова подхватило основное течение. Мы продрогли. Мы промокли до костей. Казалось, речная вода затекает в самые кости. Темнота все сгущалась, сгущалась. Город засиял огнями: зажглись яркие фонари перед пабами и ресторанами Нортонской набережной. Было видно, как там собираются люди в яркой и легкой одежде. Какие-то девушки стали тыкать в нас пальцами. Они танцевали джигу и пели «Бобби Шафто». Другие смотрели озабоченно — похоже, беспокоились за нас. Ян подпел девушкам.