Идем дальше. Вернулись в типографию, прошли мимо больших машин в комнату охраны.
— Глядите! — Небоглазка указывала на всякую всячину на полках, бутылки, ржавые инструменты, блестящую гальку и отполированные водой кости. Погладила чаячье крыло со слипшимися от нефти и ила перьями. — Глядите, какие чудесные чудесности!
Взяла меня под руку.
— Тут еще много чудесностей, Эрин! Он говорит, что в какую-нибудь лунную и звездную ночь обязательно выкопает мои сокровища. Они выступят на поверхность и полетят в его ведро.
Январь фыркнул. Одну за другой он брал находки с полок. Корчил брезгливые рожи. Все время поглядывал вверх, на завязанные коробки под самым потолком. Полистал Дедулину книгу, лежавшую на столе, чертыхнулся. Потом сел у стены на свое одеяло и принялся ножиком соскребать ил с кроссовок. Небоглазка наблюдала за ним:
— Бедный Янви Карр!
Мыш присел на корточки возле стола и играл с Писклей, пуская ее из ладони в ладонь. Небоглазка улыбнулась:
— Мыш и Пискля счастливые зато! Пойдем! Пойдем посидим!
9
Она повела меня на крыльцо. Сидим перед открытой дверью, плечом к плечу. Я потрогала перепонки у нее между пальцев, тонкие, нежные, пропускавшие свет. В типографию вливалось солнце. Пылинки плясали в его лучах. На стропилах сидели птицы. Сквозь разбитые потолочные окна виднелось ослепительно-голубое бездонное небо. В лицо нам дул легкий ветерок.
— Небоглазка, а мама у тебя была кто?
Ее глаза затуманились. Я улыбнулась и предприняла вторую попытку.
— Твоя мама. Мамуля. Мать.
Она как наморщит все лицо.
— Вы с Янви Карром — вы такое странное, смешное выговариваете…
— Ты не понимаешь?
— Пони? Ты что-то спрашиваешь про пони, Эрин Ло?
Я рассмеялась:
— Погоди, я сейчас.
Пошла к своему рюкзаку, достала оттуда коробку с сокровищами и развязала ленту.
— Моя мама была небольшого роста, с рыжими волосами, зеленоглазая. Носила сережки с попугайчиками. Мы с ней жили в домике у реки. И были счастливы, как в раю.
Небоглазка улыбнулась и вздохнула:
— А, ты рассказываешь сказку. Дедуля тоже рассказывает сказки про Черную Грязь. Я это люблю. Рассказывай сказку, Эрин. Рассказывай дальше.
Она подвинулась и крепче прижалась ко мне.
Я достала нашу с мамой фотографию в саду:
— Видишь, это мы. Это я, когда была маленькая, а это мама.
Она уставилась на фотографию:
— Вы похожи на привидения.
Я улыбнулась. Внутри я слышала мамин смех.
— Нет, — говорю. — Тут мама еще живая.
Небоглазка кусала губы и глядела в пустоту, словно пытаясь разгадать трудную загадку. Я показала ей сережку-попугайчика.
— Мама — это как, Эрин?
— Мамы — это те, от кого мы рождаемся. А еще есть папы.
Она как наморщит все лицо.
Я копалась в коробке с сокровищами.
— Это твои сокровища, Эрин?
— Да.
— Чудно-чудно. Мои сокровища дожидаются меня в Черной Грязи, говорит Дедуля. Он выкопает их оттуда, прежде чем станет недвижней недвижного.
— Недвижней недвижного?
— Недвижней недвижного. Не важно, Эрин! Показывай дальше.
Я достала фотографию из больницы, размытый УЗИ-снимок, где я расту у мамы в животе. Там можно различить мою голову, руки; видно, как я дрыгаю ногами.
— Это я, когда я была у мамы в животе, за несколько месяцев до рождения.
Она рассмеялась. Смотрит то на меня, то на фотографию.
— Это придумка такая?
— Нет, это правда я внутри у мамы.
Она снова задумалась:
— Там темнее темного. Трудно как следует разглядеть.
— Да, — прошептала я. — Темнее темного.
— Ты это помнишь?
— Нет, не помню.
— Я тоже нет.
— Ты тоже нет?
— Я была в Черной Грязи, где все чернее черного. Дедуля выкопал меня оттуда, и стало днем солнце, а ночью луна.
— У тебя тоже была мама. Иначе не бывает, — шепчу.
Она задумалась:
— Значит, моя мама была Черная Грязь.
В восторге от своего открытия, она засмеялась и крепко обняла меня:
— Мама Эрин Ло была темнее темного. Мама Небоглазки была чернее черного.
Некоторое время мы сидели молча. Наконец я спросила:
— Как ты попала в Черную Грязь?
Она вздохнула:
— Это загадка, Эрин Ло. Дедуля говорит, что я, наверное, была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки и плавала в воде.
Она снова посмотрела на снимок, где я у мамы внутри.
И как вся засветится!
— Глазами глянь! Глазами глянь, какие ручки и ножки крохотулечные! Глянь, как маленькая Эрин барахтает ими, будто в воде.
— Да.
— Значит, ты, Эрин Ло, тоже была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки.
Я рассмеялась.
— Да, — говорю.
— Эрин как Небоглазка, а Небоглазка как Эрин.
— Да, — говорю.
Глядим друг на друга, улыбаемся.
— Вроде рыбки, — говорю.
— Вроде лягушки, — откликается.
И тут мы как расхохочемся. Наверное, мы никогда ничего не сможем толком объяснить друг другу. Я обняла ее, крепко к себе прижала, а она только поерзывает, как настоящая маленькая сестричка.
— Ты! — говорю.
— Я?
— Да, ты, ты! Ты! Ну что мне с тобой делать?
— Ничего не делать, Эрин Ло. Просто оставайся тут и дружи со мной. Только будь осторожна!
— Осторожна?
— Да, сестра моя! Потому что тут дыры. Тут есть такие места, где можно провалиться прочь из этого мира и никогда не выбраться обратно.
Я снова рассмеялась, порылась в коробке с сокровищам. Достала духи. Капнула чуть-чуть себе на палец. Приложила палец к своей шее и к шее Небоглазки. И чувствую, что мама стоит рядом с нами. И обнимает нас обеих.
— Чудесно! — шепчет Небоглазка.
— Чудесно! — шепчу я.
— Чудесно! — шепчет мама.
10
Январь мне как врежет ногой по пятке:
— Пошли выйдем!
Я протерла глаза.
— Выйдем, Эрин!
Небоглазка спала, прижавшись ко мне, ухватившись за мой локоть перепончатой ладошкой.
Январь на меня как зыркнет:
— Пошли!
Я осторожно сняла с себя Небоглазкину руку, встала и направилась за ним в типографию. Он прошел между станками, остановился возле огромного бронзового орла.
— Пора сваливать!
Молчу.
— Сваливать пора, на фиг!
— Попозже, — говорю.
Мы двинулись по типографии дальше. Сквозь открытую дверь видно реку и противоположный берег. Дедуля прошел мимо деревянным солдатским шагом. В руках фонарик.
— Надо от них смываться.
— Ну, Январь!
— Он — сумасшедший, а она — выродок. Ты видела, какие у нее, на фиг, руки?
— С ней случилось что-то страшное. Я чувствую, Ян!
— Это с нами случится что-то страшное, если мы не свалим. У него здоровущий топор под столом, на фиг. Ты об этом знаешь?
— Нет.
— Ну так вот.
— Это чтоб ее защищать.
— Ага. И что будет, если ему вздумается защищать ее от нас?
— Он нам ничего не сделает.
— Ха!
Как топнет ногой; металлические литеры со звоном покатились по полу.
— А наш плот? А река? Кто собирался уплыть далеко-далеко?
— Мы и так далеко-далеко. А тебе так не кажется?
— Мне кажется, что я страшный сон вижу, Эрин. Нет, еще хуже. Кажется, что мы вляпались во что-то злое и страшное.
— Ну уж и злое!
Он снова врезал мне по ноге и чертыхнулся. Дедуля снова проследовал мимо, чеканя шаг. Его каска поблескивала на солнце.
— Ты посмотри на него! — шипит Ян.
— Ха!
— Тебя околдовали!
— Ха!
Я засунула в рот конфету, а другую вложила ему в руку. Он швырнул ее об орла. Потом распинал литеры по полу. Потом взял себя в руки.
— А мне кажется, что это смерть, Эрин. Вот что мне кажется. Мне кажется, что, если мы не смоемся отсюда немедленно, нам уже не выбраться.
Глядим друг на друга, не мигая.
— Ха! — сказала я снова, но уже спокойнее.
Потом опустила глаза.
— Мы выберемся, Ян! Выберемся.
Мы немного погоняли ногами литеры на полу.
— Ладно, — сказал он. — Пошли хоть посмотрим, как там наш плот, на случай если понадобится смотать удочки.
Идем к реке. Рядом послышались шаги Дедули. Видим — он выглядывает из какой-то двери. Я жевала ириску. Две чайки ссорились на причале, нацеливая друг на друга острые длинные клювы. При нашем приближении они сорвались в воздух, но и там продолжали драться, стуча клювами, царапаясь и пронзительно крича. Мы дошли до конца улицы.
Я хихикнула.
— Берегись привидений, — говорю.
— Привидения! Да чтоб этих привидений!
Мы придвинулись к краю, заглянули вниз. Черная Грязь была покрыта водой прилива. Плот подпрыгивал на ней, натягивая веревку. Январь вздохнул с облегчением.
— Ну вот видишь, — говорю.
— Ага. Только если его кто-нибудь тут увидит, за нами придут и отошлют обратно к Морин и всем остальным.
— Мы можем вытащить его на сушу.
— Смываться надо отсюда!
Смотрит на плот, глаз не отрывает.
— Я уплыву без тебя, — говорит.
И скосил на меня глаза.
— Правда уплыву.
Я видела в его глазах ярость. А еще я видела в них страх. Ему нужно было, чтобы я сказала: Не уходи. Ему нужно было, чтоб я пообещала бросить Небоглазку и Дедулю и уплыть с ним. А у меня в голове все звучал голос Небоглазки: Сестра моя… Подруга самая наилучшая… Не могла я бросить ее в этой типографии с Дедулей. Какой-то частью души я уже любила ее как сестру. Только не знала, как сказать об этом Яну.
— Мы задумывали приключение для нас двоих, — говорит он. — Только ты да я, плот да река. Потом ты прихватила этого дурака Мыша. А теперь еще дала околдовать себя двум помешанным!
— Ну давай, раз так! — откликнулась я. — Уплывай один.
И тут же потянулась взять его за руку, но не успела. Сзади раздались тяжелые шаги. Чайки снова взмыли в небо. Дедуля надвигался на нас по проулку. В руке — разделочный нож. Он поднял его над головой. Лезвие поблескивало на солнце. Лицо за черной сеткой морщин налилось багровой кровью. Глаза сверкали, и в них была смерть.