Время, когда по её расчётам, Павел должен был позвонить, неумолимо приближалось. О, а вот и звонок! Сосчитав до семи (брать трубку сразу нельзя, ещё подумает, что она прямо-таки ждёт не дождётся звонка), она коснулась зелёного значка. И куда, интересно, Павел её пригласит?..
В субботу с утра мне пришлось принимать меры по устранению последствий вчерашней алкотерапии. А то, понимаешь, пора уже настраивать на Марину охмуряльник и включать его на полную мощность, а как это сделаешь с такой помятой мордой? В порядок себя я, конечно, привёл, и довольно быстро, но сразу же попал в очередную засаду — мне опять попытались испортить завтрак телефонным звонком, и снова эта человеконенавистническая выходка оказалась связана с картиной Малюева.
Позвонил тот самый Авдеев, о котором говорилось в письме из Зухова, сообщил о своём прибытии в Москву и выразил желание встретиться со мной в любое удобное мне время. Я взял небольшой тайм-аут, пообещав Григорию Петровичу перезвонить в течение ближайшего часа, и набрал номер Марины. Изложив новость, я предложил ей присутствовать при нашем с Авдеевым разговоре, сказав, что не хочу, чтобы она потом думала, будто я что-то от неё скрываю. Она скептически поинтересовалась, как я этому Авдееву её представлю, я ответил, что именно как агента конкурирующего покупателя.
— О, предлагаешь устроить неофициальный аукцион? — оживилась она.
— Да вот ещё! — изобразил я возмущение. — Просто у тебя потом будет о чём предметно поговорить с немцем.
— А что, так даже интересно, — увлеклась моей идеей Марина, — тем более Диллингер завтра прилетает в Москву.
Оп-па! Ну, завертелось! Прямо пляски какие-то вокруг небоскрёба, понимаешь. Что ж, вот и посмотрим, чьё желание владеть глюковой картиной окажется сильнее, а главное — удастся ли вообще кому-то из претендентов убедить меня картину продать.
…Григорий Петрович оказался мужчиной чуть помладше меня, чем-то напоминавшим медведя — высоким, полноватым и неуклюжим на вид. Тем не менее, немалая сила, и не только физическая, в нём чувствовалась. Как и большинство людей такого типа, он вёл себя спокойно и даже малость флегматично, говорил негромко и не торопясь, и вообще показывал этакое ленивое добродушие. Однако же я никак не мог понять, чего мне хочется больше — ударить его чем-то тяжёлым по голове или просто спустить с лестницы, уж больно откровенно он пялился на Марину. В итоге я решил остаться в ладах с Уголовным кодексом — кто кого спустил бы с лестницы, это, знаете ли, ещё вопрос, а ударь я Авдеева по башке с той силой, с какой мне хотелось, пришлось бы потом думать, куда девать тело, причём тело крупное и тяжёлое.
Не сильно образумился Авдеев и узнав, что Марина представляет интересы другого потенциального покупателя, первым, кстати, заявившего о готовности приобрести картину. Откровенно пялиться на неё зуховский визитёр всё же перестал, но раздевающие взгляды периодически в ходе разговора бросал, паскудник. Саму Марину, кстати, такое внимание не только не нервировало, но, похоже, даже забавляло, как, впрочем, и вся ситуация в целом.
Торг с самого начала оказался бессмысленным и беспощадным. Бессмысленным он был потому, что стороны не знали цену, предложенную конкурентом, а беспощадным по той причине, что они всеми силами пытались эту самую цену выведать.
— И всё же, Марина Дмитриевна, я бы хотел узнать цену, предложенную вашим поручителем, — настаивал Авдеев. — Павел Сергеевич, может быть вы озвучите? — Вот как, решил, значит, неожиданно оказавшуюся столь упорной блондинку через меня объехать. Ага, щас! Во-первых, мне нужно, чтобы Марина сохраняла интерес к нашим встречам, во-вторых, наблюдать за этим торгом оказалось неплохой забавой.
— Знаете, Григорий Петрович, я тут лицо, можно сказать, самое заинтересованное, — напомнил я ему, стараясь, чтобы в моём голосе не особо сильно звучали издевательские нотки. — Поэтому предпочту выслушать предложения обоих покупателей. Предложение поручителя Марины Дмитриевны я слышал, — беззастенчиво соврал я. — Ваше — пока нет.
Скажу честно: я с огромным удовольствием и интересом наблюдал, как Авдеев и Марина упорно соревновались в попытках заставить оппонента назвать конкретную сумму. Причём бились они на равных, пусть и разным оружием. Авдеев упирал на юридические аспекты, постоянно цепляясь за те или иные крючки законов, даже пытался грозить подвести картину под запрет на вывоз из России, Марина же обращалась к здравому смыслу, постоянно на разные лады напоминая Авдееву, что картину он собирается покупать у меня, а не у неё, значит, мне и должен назвать цену. А что в её присутствии — ну так вот исторически сложилось, уж извините…
— Ну хорошо, Григорий Петрович, — вежливо улыбнувшись, сказала она, когда разговор прошёл очередной круг, я уже сбился со счёта, какой. — Не хотите называть цену — давайте определимся хотя бы с целью покупки. Мой клиент желает купить картину, поскольку для него это будет выгодным вложением денег. А вам-то она для чего?
— Для престижа нашего управления, — с некоторой торжественностью ответил Авдеев. — Вы же понимаете, что картина известного художника, размещённая в здании, которое на ней изображено, такой престиж заметно повысит.
Мы с Мариной растерянно переглянулись и в четыре глаза уставились на Авдеева. Марина справилась с оторопью первой.
— Вы хотите сказать, что этот небоскрёб существует?! — на этот раз ресницами она хлопала явно непроизвольно, исключительно от удивления.
— Конечно, существует, и я в нём работаю, — довольный произведённым на нас впечатлением, ответил Григорий Петрович.
— Вот прямо у вас в Зухове стоит небоскрёб, такой же как московские? — давать городу Зухову определения вроде «занюханный» или «задрипанный» я, конечно, не стал, но недоверия в голос подмешал лошадиную дозу.
— Не совсем такой, — признал Авдеев, — крылья здания у нашего поменьше московских. Но в высоту почти такой же, двадцать один этаж. Зато он построен раньше, чем высотки в Москве.
Как я понимаю, Авдеев сообразил, что ему не поверили, потому что сразу же начал пояснять:
— На нашем небоскрёбе отрабатывались технологии высотного строительства, которые в СССР тогда не были достаточно освоены. И контингент на его строительстве работал очень высокой квалификации.
— Эвакуированные? — спросил я первое, что пришло на ум.
— И они тоже. Хотя в основном пленные немцы, — улыбнулся Авдеев. — Причём на стройку специально отбирали специалистов — строителей, инженеров и так далее.
Мы примолкли, переваривая неожиданную информацию. Да, вот уж, что называется, не ожидали…
— И вот ещё что, — тут Авдеев резко посерьёзнел. — Картина эта не просто так… Она может представлять некоторую опасность. Были, знаете ли, случаи…
Мы с Мариной снова переглянулись, на этот раз встревоженно. Вчерашнее приключение оба помнили.
— Я так понимаю, что-то подобное уже случилось? — нашу встревоженность Авдеев заметил и сделал соответствующие выводы. Соображает…
— Так, — я неопределённо повертел рукой, — сбой в работе межреальностного синхронизатора.
— Вот даже как? — готов спорить, что, сказав это, Авдеев подумал совсем другое, но вслух произносить не стал, соблюдая приличия. — Знаете, Павел Сергеевич, рассказать вам подробности я права не имею, но, поверьте, это серьёзный довод в пользу того, что картина должна находиться в здании, которое на ней изображено. И вам не следует всем и каждому рассказывать о, хм, произошедшем. Вам, Марина Дмитриевна, тоже.
— Нет, Григорий Петрович, извините, не поверю, — усмехнулся я. — Уж больно удобно вы пытаетесь устроиться. Пугать вы меня пугаете, а чем — рассказать не хотите. Так не пойдёт.
— Понимаю, да, — что-то Авдеев спорить даже и не пробовал. — Тогда у меня есть другой вариант: раз уж я подтверждаю приглашение в Зухов, возьмите картину с собой — хотя бы временно выставим её у нас в управлении. А там и с проблемами этими разберёмся… Пока же давайте сделаем в наших переговорах перерыв, скажем, до понедельника? Было приятно познакомиться и с вами, Павел Сергеевич, и с вами, Марина Дмитриевна, но мне сейчас, к сожалению, пора.
— Хорошо, — я решил напомнить, кто тут хозяин картины, а значит, и положения, поэтому и ответил Авдееву, не дожидаясь, пока это сделает Марина. — Только, пожалуйста, не надо звонить мне раньше девяти утра.
Едва Григорий Петрович нас покинул, Марина вперилась в меня горящими глазами.
— Паша, я не знаю, что у них там за дурацкая игра, я даже вспоминать не хочу, что за фигня вчера случилась с нами, но если я не увижу малюевский небоскрёб своими глазами, я же себе всю жизнь этого не прощу!
Ага, уже, стало быть, Паша. Верной дорогой идёте, барышня! Однако ж ничего себе её проняло! Хм, а ведь это прямо подарок судьбы… В Зухов же пригласили меня, а не её, так что увидеть в жизни то, что изображено на картине, Марина сможет только отправившись туда вместе со мной. И плевать тогда на Диллингера, на продажу ему картины, причём очень хотелось надеяться, что плевать не только мне, но и Марине тоже. Так что совместная поездка в Зухов, пожалуй, заменит нам продажу малюевского шедевра в качестве повода для сближения. Ну что ж, осталось только довести это до самой блондинки.
— Так и поехали со мной, раз они меня приглашают, — предложил я. — Уж я найду, как заставить Авдеева оформить приглашение и тебе.
— Да!!!
Прыжок мне на шею Марина выполнила грамотно — и с достаточной силой, чтобы я понял, насколько её обрадовало моё предложение, и в то же время довольно мягко, чтобы не сбить меня с ног. А вот от моих попыток впиться в её губы жадным поцелуем ловко уклонилась. И кто её разберёт, почему? Но пришлось, пусть и с изрядным сожалением, блондинку отпустить…
Глава 5. Строгий Павлик
— Не торопись, — в исполнении Марины это прозвучало обнадёживающе, — пока не надо.
Это самое «пока» и успокоило меня, и вселило уверенность в том, что со второго захода всё получится. Как я понимал, Марина ведёт какую-то свою игру и хочет, чтобы наш первый раз прошёл по её правилам. Ладно, поиграем. Тут главное — не пропустить тот самый момент, когда она будет готова, и ворваться в её игру уже со своими правилами. А то ишь, чего удумала — рулить, понимаешь, собирается.