Была ли это любовь? Возможно. Любовь может принимать разные формы. Иногда очень странные. Витек тоже ведь по-своему любил ее. Так и она любит Сергея… как собака хозяина. Иногда что-то в ней бунтовало, и ей хотелось кричать и бить посуду. То вдруг просыпался интерес к жизни, и она подолгу рассматривала себя в зеркале, надевала новые платья, купленные на деньги Сергея, по новому причесывалась, становилась надрывно веселой и жизнерадостной. Они шли в ресторан или на концерт. На нее смотрели мужчины, и ей нравились эти взгляды… а потом порыв угасал, на смену ему приходило чувство тревоги и печали. Она казалась себе некрасивой, неловкой, неинтересной. И недоумевала, что же он в ней такое рассмотрел? Сергей был видным парнем, уверенным в себе, сильным и… опасным. Она помнила, как он легко убил Витька… как жука… как муху…
Она не знала, чем он занимается, и не стремилась узнать. Он часто исчезал на несколько дней, а однажды на целых три недели; иногда внезапно, лишь оставив короткую записку или позвонив, что уезжает и вернется через пару дней. Когда ему звонили, Сергей говорил в трубку: «Да. Нет. Понял. Сделаю. Перезвоню, когда вернусь». После чего, словно поднятый по тревоге, хватал спортивную сумку с самым необходимым, всегда стоящую наготове, и уходил. Его собранность, жесткая дисциплина – он делал гимнастику, не пил и не курил, бегал кроссы, был способен просыпаться от малейшего шороха или не спать вовсе, – говорили, что работа его была не для слабонервных. В результате контузии, полученной где-то в «горячей точке», его мучили сильнейшие головные боли, и он часами лежал неподвижно, боясь пошевелиться, бледный, с белыми от боли глазами, ожидая, когда пройдет приступ. Из его друзей к ним приходил лишь один Женя Костенко. Боевой братишка, называл его Сергей. И они позволяли себе расслабиться, напиваясь до потери сознания. Она оставляла их одних, уходя в кино или бродила по городу, если позволяла погода.
Сергей научил ее водить машину; по его звонку она встречала его несколько раз в разных местах. Один раз ей пришлось гнать машину около трехсот километров до другого города, и он до смерти напугал ее, так как вывалился из кустов в условленном месте грязный, страшный, небритый, с окровавленной рукой, перевязанной какой-то тряпкой. Он водил ее в тир, и они стреляли там. Она смотрела на его лицо – каменно-жесткое, и прищуренные глаза… и думала, что точно так же он стрелял по живым мишеням, а может быть, стреляет и сейчас. Иногда она звонила по его поручению и принимала звонки, не понимая смысла сказанного. Он мог на нее рассчитывать, и они оба знали это.
Она жалела его. Да, да, она его жалела! За постоянный риск, за то, что прошел войну, не имел семьи, жил как волк-одиночка. За головные боли. За страшную тайную мужскую жизнь, о которой она не столько знала, сколько догадывалась, изо всех сил пытаясь облегчить ему эту жизнь. А когда-нибудь потом… может, он поймет, что она для него значит, и они, может быть… куда-нибудь уедут и начнут жизнь сначала.
А как относился к ней Сергей? Хорошо, наверное. Он был сдержан и немногословен.
– С тех пор как ты со мной, у меня есть дом, – сказал он ей однажды. – У нас все будет, – сказал он в другой раз, – дай мне немного времени.
И это было равносильно признанию в любви. Просто одному человеку для признания нужно много слов, а другому достаточно двух или трех.
– Ты настоящая жена солдата! – Разве это звучит хуже, чем, допустим: – Я люблю тебя, я схожу с ума по тебе, я готов умереть за тебя!
Он часто делал ей подарки: духи, золотые сережки, кольцо с бриллиантиком… Значит, любил?
…Уже стемнело, когда Оля подошла к дому. Она вошла в аллею больших старых лип. Темно-зеленые их ветки смягчали льющийся сверху тусклый свет уличных фонарей. От самого крайнего дерева отделился человек и шагнул к ней. Оля нерешительно замедлила шаг, но тут же с облегчением узнала Сергея и удивилась – когда же он успел вернуться? Сергей взял ее за руку и потянул к себе.
– У нас неприятности, Заяц, – сказал он вместо приветствия, – нужно уходить. Домой нельзя. Я жду тебя уже около двух часов. Слава богу, ты пришла.
В его голосе, обычно сдержанном, звучали непривычно теплые нотки, словно он сожалел о том, что происходит. Оля испуганно смотрела на него.
– Не бойся. – Он слегка сжал ее плечо. – Мы пробьемся. Ты только помни, я ни в чем не виноват, и ничего себе не выдумывай! Возьми. – Сергей протянул ей большую сумку. – Здесь новый мобильник, твои вещи, не знаю, те ли взял, я в женских вещах не сильно разбираюсь… и оружие, твой сувенирный пистолет. – Он улыбнулся, стараясь подбодрить ее. «Сувенирным пистолетом» они шутя называли бразильский револьвер «Magna Charta», изящную дамскую игрушку белого металла с деревянной рукояткой, подаренную Сергеем на день ее рождения.
– Вот деньги, на первое время хватит, вот ключи от машины, она стоит во дворе шестого гастронома, серый «Шевроле», прокатный, на твое новое имя, права, и, самое главное, держи свой новый паспорт. Отъедешь от центра, остановишься и рассмотришь его. Поняла? Поедешь в Н., это триста километров отсюда. На последней страничке карандашом записан номер телефона, позвонишь оттуда, скажешь, где оставила машину. Ничего не бойся! Я тебя найду! – Он говорил быстро, но спокойно. – Ты вообще здесь ни при чем, не думаю, чтобы тебя искали. Поедешь по Стрелецкой дороге, до Сташевки, затем по старому мосту через Донку… Если остановят, не бойся, документы у тебя в порядке. И помни: я тебя найду! У нас еще все впереди. Будь осторожна! Иди! – Он на короткий миг прижал Олю к себе, и она почувствовала, как гулко бьется его сердце, потом оттолкнул от себя и повторил: – Уходи!
Оля, плохо соображая, что происходит, послушно взяла сумку, сунула деньги и документы в карман плаща и вопросительно посмотрела на Сергея – а как же…
– Иди же! – подтолкнул ее Сергей. – Пожалуйста!
И она пошла. Непослушными ногами. Мимо дома, в сторону гастронома номер шесть. Когда через несколько минут она оглянулась, Сергея уже не было. Хозяйственная сумка, в которой она несла продукты, так и осталась сиротливо стоять под деревом.
…Шоссе было пустым. Редкие автомобили проносились по встречной полосе, ослепляя ее светом фар. Сейчас все ездят по новой объездной дороге. Оля старалась не думать, что ее могут остановить и, не дай бог, обыскать. Деньги, оружие, паспорт на чужое имя… Неужели это она, Оля Никольская? Или это дурной сон, который исчезнет, стоит ей только крепко зажмурить и снова открыть глаза… Она зажмурилась, машину слегка занесло, и Оля испуганно повернула руль. Через открытое окно проникал свежий влажный воздух, пахнущий луговыми травами.
– Я – лист, – подумала вдруг Оля, – и несет меня неизвестно куда.
Ей пришло в голову, что она могла бы поехать к своим, и она уже готова была повернуть обратно, но тут ей пришло в голову – если будут искать, то, чем дальше она будет от них, тем лучше. Она сейчас как птица, отвлекающая лису от гнезда. Куропатка. Она всхлипнула неожиданно для себя.
– Прекрати ныть! – приказала себе. – У тебя нет выбора, а потому, давай, действуй и не вздумай разреветься!
К утру, если все будет в порядке, она доберется до Н., позвонит по телефону, сообщит, где оставила машину. Ключ оставит в замке зажигания и уйдет. Самое главное – деньги! Денег много, целая пачка. Деньги – это свобода, как любит повторять Сергей.
По обе стороны шоссе тянулись поля и перелески. Майская ночь была теплая, мягкая и темная, в воздухе пахло грозой. Май – самый прекрасный месяц года, месяц-обещание, месяц-надежда, когда так много еще впереди… Ее май уже прошел. Ей уже тридцать один. По природному календарю это, наверное, июль, даже конец июля… Тридцать один – и ни семьи, ни гнезда… Оля вздохнула. Но тут же снова одернула себя – не расслабляться! Главное – не наткнуться на дорожную полицию, не попасть в аварию и убраться как можно дальше от города. Скоро полночь, она в пути уже около трех часов. Время работает на нее.
Оле вдруг показалось, что сзади ее догоняет автомобиль, мелькнул и погас свет фар. Ей стало страшно. Остановиться и подождать? Пусть проедет. Она одернула себя – прекрати истерику! Но страх нарастал. Если бы хоть ночь была светлая, а не такая мрачная – вот-вот пойдет дождь. Просто удивительно, ведь день был такой ясный! Крупные капли дождя внезапно забарабанили в ветровое стекло. Оля вздрогнула. Машину слегка занесло.
Сергей часто повторял ей, что в первые минуты дождя дорога делается скользкой и особенно опасной. Оля сбавила скорость, ожидая, что та машина обгонит ее, и, вцепившись в руль, напряженно всматривалась в мокрую дорогу, изредка взглядывая в зеркало – дорога сзади была пуста. Никого.
Рявкнул гром, и она вскрикнула. Дождь полил как из ведра. Первая майская гроза… Олина тревога нарастала. Почему тот не обгоняет ее? Она видела красные огоньки фар. Может, спрятаться в лесу и переждать? Но ведь он прекрасно ее видит! Но если это погоня… он запросто мог ее остановить! Фу, какие глупости! Она полдороги проехала по пустому шоссе, сейчас по этой дороге вообще никто не ездит. А может, грабители? Хотят украсть машину? Выбирают место поглуше? Она нажала на газ, машина рванулась вперед, и ее сразу же развернуло поперек мокрого шоссе…
«Что же делать? – лихорадочно думала Оля. – Я не смогу удрать! Если бы хоть деревня какая-нибудь!»
Но вокруг было темно, как в преисподней. Вспыхивали извивающиеся змеи молний, за ними следовали оглушительные раскаты грома. Одуряюще пахло мокрыми листьями и озоном. Оля старалась высмотреть какую-нибудь рощицу, чтоб нырнуть туда под прикрытием грозы, спрятаться и затаиться, пока не проедет та машина. Но лишь гладкие пустые поля тянулись вокруг. Тут вдруг, к своему облегчению, она заметила, что красные огоньки свернули влево и исчезли…
– Передумал? – шепчет Оля и одергивает себя: – Кто? Что я несу? Кто передумал? Дурацкие страхи!
Ее никто не видел, когда она брала машину, она в пути почти три часа. Найти ее невозможно! Она смотрит в зеркало и при очередной вспышке молнии видит пустую блестящую и мокрую дорогу позади себя. Никого. Новый раскат грома! Оля вздрагивает. И хотя она одна-одинешенька во всем мире и уж во всяком случае – на совершенно пустом шоссе, и бояться некого, она чувствует уже не страх, а ужас. Чудовищная огненная рука молнии с растопыренными пальцами в