тва; кроме того, были кое-какие идейки насчет возможного сотрудничества в будущем.
Он зашел в спальню, где Марта, сидя перед зеркалом, красилась. На ней было длинное красное платье на тонких черных бретельках. Свои темные блестящие волосы она заколола на затылке ракушкой. Арнольд критически оглядел жену и остался доволен: красавицей не назовешь, пресновата, но что-то в ней есть… мягкость… женственность, пожалуй, и, главное, никакой тебе стервозности на роже.
– А это что? – спросил он, увидев подвеску на груди жены. – Откуда?
– От тети Леоси, папиной сестры.
– Не помню что-то, – напрягся Арнольд.
– Она умерла прошлой зимой, помнишь, я ездила на похороны? Она меня очень любила. Это от нее.
– Ничего, – одобрил Арнольд, – тебе идет. Но на мой взгляд, великовата. Запомни, – сказал назидательно, – настоящие украшения, как правило, маленькие. Чем меньше вещь, тем больше цена. – Этим исчерпывались его познания в ювелирной области. – А этот красный камень прямо булыжник! – Он взвесил подвеску в руке. – Тяжелый!
Он зажмурился от снопа разноцветных искр, брызнувших от бесцветных камешков, впаянных в оправу белого металла. И снова его чутье ничего ему не подсказало, так как камни и металлы не были его стихией. Они предполагают терпение и образованность, а Арнольд был совсем по другому ведомству, и его потолком была продажа несуществующей собственности или фальшивых туристических путевок.
Он был так увлечен предстоящим разговором с виновником торжества, что не обратил внимания ни на странно-напряженный взгляд Марты, ни на то, как сильно она покраснела: сначала вспыхнули щеки, потом плечи и грудь. Он воспринимал ее настолько, насколько ему было удобно ее воспринимать. Если в периоды затишья он, расхристанный, небритый и жалкий, слонялся по квартире, она жалела его и готовила ему любимые блюда. А когда он, обдумывая очередное жульничество, грыз ногти, уставившись невидящим взглядом в телевизор, она приносила ему крепкий чай или кофе с сухариками и уходила на кухню, откуда вскоре доносился ее тонкий голосок, старательно выводящий: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»
Арнольд нарядился в черный вечерний костюм и нацепил лиловую бабочку. Разноцветные бабочки были его слабостью. Он терпеть не мог черные бабочки, считая, что выглядит в них как распорядитель на похоронах. В его коллекции были темно-зеленая, синяя и клетчатые бабочки, а также в горошек, и еще одна, снабженная крошечной электрической батарейкой, периодически вспыхивающая красными и зелеными огоньками.
Они сели в такси и отбыли. Марта была задумчива и всю дорогу молчала; Арнольд, наоборот, был оживлен и поучал простушку-жену, как вести себя на таком важном приеме.
– К Крыникову подойдем вместе, – говорил он. – Улыбайся почаще, похвали костюм, спроси о детях, у него, кажется, дочка, расспроси о ней, ну, ты сама знаешь… Расскажи, что твой отец был профессор медицины. – Арнольд был уверен, что тесть-профессор придает ему вес. Ни у кого из его знакомых не было тестя-профессора, чьи книжки продолжают издаваться даже после смерти.
– Хорошо, скажу, – рассеянно пообещала Марта.
– Не пей, – продолжал заботливый муж, – ты совсем не умеешь пить, лучше ешь, хотя нет, лучше просто держи в руках бокал с красным вином, к платью, а то будешь жевать в самый неподходящий момент…
Атмосфера праздника, музыка, красиво одетые люди, от которых за версту несло большими деньгами, приятно возбудили Арнольда. Ноздри его раздувались, как у зверя, вышедшего на охоту, а глаза перебегали с одного женского лица на другое.
– Арнольд! Какими судьбами? – спросил Крыников подошедшего Арнольда без особого любопытства. – Сколько лет, сколько зим! Ты где сейчас?
– Везде понемногу. Надо бы сбежаться, дело есть, расскажу при встрече. Знакомься, моя жена Марта.
– Марта, – сказала Марта, протягивая руку. – Мне у вас очень нравится – прекрасный зал и люстра, а паркет… я такого никогда не видела!
– Правда? – обрадовался Крыников и неожиданно для себя стал рассказывать, что паркет ему укладывал мастер-итальянец, единственный в своем роде художник, который работает исключительно для коронованных особ, реставрирует полы в родовых замках, чьи услуги расписаны на пять лет вперед.
Арнольд стоял рядом, держа скрещенные на удачу пальцы в кармане, прислушивался к разливающемуся соловьем Косте Крыникову и радостно думал: «Зацепило! Ну, Марта! Ну, простота святая! Молодец, девочка!» А Крыников, рассуждая о свойствах паркета из ореха и дуба, вдруг заметил украшение на груди молодой женщины. Если Арнольд ничего не понимал в драгоценных камнях, то Костя, который три года назад провернул дельце с камешками совместно со своим лучшим другом Басти, кое-что о них знал. Пришлось узнать. Подчитать литературку, пролистать десяток-другой альбомов, походить по музеям. Имея даже подобное «любительское» представление о камнях и украшениях, он понял, что подвеска Марты уникальна, художественная ценность работы, даже если это подделка, а не настоящий антик, баснословно высока, а камень, рубин, скорее всего, вообще бесценен.
В свое время Крыников был удивлен, узнав, что красный корунд, или рубин, – один из самых дорогих драгоценных камней, и цена его часто превышает цену алмаза того же веса и зависит от интенсивности окраски. Особенно ценится «мужской» рубин, насыщено-красного, глубокого тона, в отличие от «женского» – более нежного, бледно-красно-розового камня. И среди «мужских» рубинов самым ценным считается рубин цвета «голубиной крови»: карминово-красный с едва уловимым легчайшим лилово-голубым мерцанием внутри, заметным в бликах света. Говорят, такой же оттенок имеет кровь только что убитого голубя. «Дельце», которое Крыников провернул с господином де Брагга, заключалось в переброске из Бразилии партии недорогих необработанных рубинов, изумрудов, александритов и алмазов, огранке их на полуподпольной крыниковской фабричке и превращении в украшения-дубликаты из всемирно известных ювелирных коллекций. Не подумайте, что друзья торговали подделками известных украшений, выдавая их за настоящие, нет, упаси бог! Они торговали репликами, прекрасно выполненными, с настоящими камешками, и по сравнительно умеренной цене, благодаря копеечной стоимости труда местных художников-ювелиров. Имея за плечами подобный опыт, Костя смекнул, что за камень украшал грудь Марты.
– У вас красивое украшение, вам очень идет, – сказал он, и это прозвучало иначе, чем просто вежливый комплимент, что-то такое было в его голосе… Арнольд, до которого доходили слухи о ювелирных интересах Крыникова, насторожился.
– Спасибо. – Марта покраснела от удовольствия. – Это мне тетя оставила, сестра отца, она умерла зимой. Мне тоже очень нравится.
– А что еще вам тетя оставила? – шутливо спросил Крыников. И снова в его голосе прозвучало нечто большее, чем просто вежливый интерес.
– Книги по медицине, – улыбнулась Марта. – Она, как и отец, была профессором медицины, только папа занимался костным туберкулезом, а тетя Леося была кардиологом.
«Молодец Марта! Как впаяла этому жлобу про папика!» – мысленно потирал руки Арнольд.
А Крыников с возрастающим интересом смотрел на Марту и спрашивал себя, как удалось этому дешевому жулику снять девочку из профессорской семьи. У молодой женщины, стоявшей рядом с ним, было нежное овальное лицо, темно-серые серьезные глаза и гладкие блестящие волосы, заколотые высоко на затылке костяным гребнем; несколько прядок выбилось из прически… Ничего особенного, но такой искренностью дышало ее лицо, такое тепло было в глазах… Крыников вспомнил свою ледяную половину, вздохнул и сказал:
– Хотел бы и я иметь такую… тетю!
Через несколько минут, высмотрев в толпе гостей своего друга Басти в обществе Елены, он подошел к ним, взял де Брагга за локоть и, бросив жене:
– Извини, я уведу Басти на минутку, – потащил его прочь, объяснив кратко: – Дело есть!
Он остановился, высматривая красное платье Марты. Женщина стояла одна у картины с незатейливым отечественным пейзажем: речка, ивы, луг и лес вдалеке, темное предгрозовое небо.
– Нравится? – спросил Крыников, подходя к ней.
– Очень, – ответила Марта, оглянувшись.
– Мой друг и гость, господин де Брагга, – представил Крыников своего друга. – Из Аргентины.
– Можно просто Себастьян, – сказал де Брагга, целуя протянутую руку Марты и рассматривая ее ладонь. – А я знаю, почему вам нравится эта картина!
– Почему? – Марта смотрела на него, улыбаясь, словно ожидала чуда.
– Напоминает детство.
– Откуда вы знаете?
– Моя бабушка с материнской стороны была известнейшей в Аргентине колдуньей, – сказал де Брагга серьезно, – а у нас в Аргентине, надо вам заметить, каждый второй умеет колдовать, заговаривать болезни или напускать порчу, но всем им, конечно, очень далеко до моей бабушки.
– А она еще жива?
– Боюсь, что нет… к сожалению, – сказал де Брагга печально. – Ее сожгли на костре. Давно уже.
– Правда? – поразилась Марта. Глаза ее недоверчиво перебегали с одного мужского лица на другое.
– Истинная правда! – сказал де Брагга торжественно. – Я и сам немного наследил… нет, наследовал ее талант. Хотите, скажу все про вас?
– Хочу! – сказала Марта, и такое детское любопытство прозвучало в ее словах, что мужчины рассмеялись.
– Это значит, вам нечего скрывать! – воскликнул Крыников.
– Вы замужем, – торжественно начал де Брагга, нахмурясь и внимательно рассматривая ее ладонь. – У вас нет детей, братьев у вас тоже нет, вы с сестрой единственные дети в семье. Я прав?
– Не совсем. Сестер у меня тоже нет! – засмеялась Марта. – Но все остальное верно!
– Неужели нет? Как же это я так? Старею! – Де Брагга шутливо ссутулился, по-стариковски опустил уголки губ, сделал пару семенящих шажков и, тут же испуганно охнув, схватился за поясницу. Марта расхохоталась, запрокинув голову, а потом, словно подбадривая, погладила его по плечу.
– Бывает, – утешил его Крыников, улыбаясь до ушей. – Может, про меня попробуешь?