– Я постою! – ничего умнее Глеб не придумал.
– Ну, стой! – снисходительно сказал парень. – Один живешь?
И вдруг Глеб все понял и почувствовал, как его обдало жаркой волной – Оля! Он пришел за Олей! Он связал этого человека и Олю своим обостренным чутьем ко всему, что касалось ее, осененный внезапной догадкой о связи этих двоих – они были одной стаи. В глазах и голосе человека, в его неторопливой самоуверенности была беспощадность, а в его присутствии здесь, в месте, затерянном вдали от больших дорог, – явная неслучайность.
Глеб уселся в кресло и спросил:
– Почему вас это интересует? – Ему показалось, слова его прозвучали жалко. Ему было страшно – сейчас придет Оля! Услышав лай Цезаря, он сделал над собой усилие, чтобы не обернуться.
– Ждешь кого? – спросил парень.
«В проницательности ему не откажешь», – подумал Глеб.
Цезарь между тем, бурно радуясь, бросился к нему, ткнулся носом в колено, потом повернулся к чужому, ожидая хозяйского приказа, принять его или немедленно разорвать на мелкие кусочки.
– Умница Цезарь! – сказал Глеб, кладя руку на голову собаки. Он почувствовал, как холодная струйка медленно стекает вдоль хребта – сейчас появится Оля. Ему даже показалось, что он слышит ее голос.
– Ждешь кого? – повторил парень.
Глеб не ответил и пожал плечами. Сердце глухо замерло, а потом словно рухнуло с высоты и забилось… «как овечий хвост», вспомнил он выражение деда. Он поднял глаза на парня, от души надеясь, что взгляд у него спокойный, и сказал:
– Вам что-нибудь еще?
– Угадал, хозяин, – сказал парень, улыбаясь улыбкой, от которой исходила угроза. Угроза исходила от его глуховатого голоса и полусонных, смотрящих в упор глаз. – Скажу, скажу! А ты че увял? Не боись, я хороший! – Он засмеялся неожиданно тонко.
Хамские словечки и хамская интонация подействовали на Глеба удручающе. Он не боялся этого человека и не верил, что тот способен причинить ему вред. Несмотря на многочисленные публикации в прессе о росте «немотивированных» преступлений, нормальному человеку трудно представить, что именно он может стать жертвой.
Оли все не было, и Глеб перевел дух.
«Она услышала голоса, – подумал он с надеждой, – и не решается выйти. А может, она узнала этого типа и прячется? Если через пять минут она не появится, значит, все поняла и уже не придет».
– Я вас слушаю, – сказал он, глядя в светлые зеленоватые глаза парня.
– Я спросил, ты здесь один живешь? Не слышу ответа!
– Говорите мне «вы», пожалуйста, – негромко сказал Глеб. Он начинал приходить в себя, понимая, что Оля уже не придет.
– Я спросил! – Казалось, воздух завибрировал от бешенства, прозвучавшего в голосе парня. – А ты отвечай!
Цезарь, услышав угрожающие интонации в голосе чужого, приподнял голову и заворчал, оглянувшись на Глеба.
– Ты! – Парень ткнул пальцем в собаку. – Иди сюда! Ну! К ноге! Кому сказал! – Он хлопнул себя по колену.
Цезарь снова посмотрел на Глеба. «Не сметь!» – хотел сказать Глеб, но промолчал. Он видел, что пес растерян, и вспомнил, как он появился здесь на даче около четырех лет назад, больной и голодный, как шарахался от него, Глеба, долго не верил ему и прятался под верандой, и как потом, очень нескоро, позволил погладить себя, и он, проводя рукой по густой шерсти пса, почувствовал под рукой зажившие шрамы от побоев.
– Иди, Цезарь, – приказал он негромко, – подойди! – И, обращаясь к парню, сказал спокойно: – Здесь больше никого нет.
Цезарь, неуверенно оглядываясь на Глеба, медленно подошел к парню.
– Да ты не волнуйся так, папаша, нет так нет! На нет и суда нет! – Голос его был ласково-протяжный, с издевательскими нотками. – А вот мы проверим. Не против, папаша?
– Кого вы ищете? – Глеб уже окончательно поверил, что Оля не придет.
Парень почувствовал, как изменился его голос – в нем больше не было неуверенности, и это ему не понравилось. Он любил, когда его боялись. Протянув руку, он собирался погладить подошедшего Цезаря, но пес нагнул голову, прижал уши и негромко зарычал. Парень отдернул руку и выругался.
– Сороку-воровку! – Он поднялся, отшвыривая от себя плетеное кресло, на котором сидел, и направился в дом.
– Позвольте! – начал было Глеб, но тот даже не оглянулся.
Войдя, человек остановился посреди комнаты, привыкая к полумраку, и осмотрелся. Потом подошел к письменному столу, открыл ящик, один, другой, третий, и стал вышвыривать их содержимое на пол… Письма, счета, квитанции белыми бабочками полетели на пол.
– Как вы смеете? – рванулся к нему Глеб.
Парень, не оборачиваясь, отпихнул Глеба растопыренной пятерней:
– Пошел вон!
– Ах ты, подонок! – Глеб, не помня себя от ярости, бросился к парню и ударил его кулаком в плечо, а потом, когда тот повернулся к нему, еще раз – в грудь. – Ах ты, мерзавец!
Парень словно ждал этого. Глаза его насмешливо блеснули.
– А ты, папаша, боец! – похвалил он, уворачиваясь. – А здесь у нас что? – Он взял со стола мобильник Глеба; ухмыляясь, стал просматривать фотографии. – Говоришь, один живешь, паскуда? Один? – Он растягивал удовольствие, заводясь, стоя перед Глебом и тыча мобильник ему в лицо. – Я эту суку нутром почуял! Здесь она! Больше негде… в деревне не знают… некуда ей больше деться! В ментовке говорят: труп не нашли! Я не ментовка, я найду! Хоть живую, хоть труп! – Выплевывая слова сквозь кривую улыбку, он наступал на Глеба. Глаза его стали белыми и бешеными. – И ты мне скажешь, падла! Все скажешь!
Больше Глеб не стал слушать. Разбуженный в нем прачеловек ощерился, вздыбил загривок и приготовился впиться зубами в горло врага. Сильный удар ногой в живот отбросил Глеба назад, но не остановил. Ослепленный яростью, он не почувствовал боли и, сжав кулаки, снова бросился на мужчину. Следующий удар отбросил его к стене. Он сильно ударился затылком и сполз на пол, едва не потеряв сознание. Упираясь руками в пол, он попытался подняться. Еще один удар обрушился на него, затем еще и еще…
Глеб инстинктивно прикрыл голову руками. Тело его вздрагивало от ударов. По лицу, ослепляя, текла горячая и липкая кровь.
«Кровь… – подумал Глеб. – Это моя кровь! Я сейчас умру. Убегай, Оля… уходи, глупая дурашка! Со мной вместе умрет молодая веселая рыба… и тот маленький, с пушистым хвостом, похожий на белку, теплокровный… все умрут… жаль…»
Парень избивал бесчувственное тело Глеба, пьянея, как наркоман, дорвавшийся до вожделенной дури. Ударяя, он издавал короткое «хэк-к». Утомившись, тяжело дыша, он наконец рухнул на диван. На человека, лежащего перед ним на полу, было страшно смотреть. Распухшее, окровавленное лицо, разбитые губы, испачканная кровью разорванная одежда…
«Перестарался, блин! – подумал убийца. – Еще подохнет!»
Он подошел к лежащему без сознания человеку, нагнулся… Жив! Вернулся к дивану, вытер испачканные кровью пальцы о диванную подушку. Постоял с минуту, соображая, и направился в коридор. Дернул одну дверь – оказалось, кладовка, забитая старым хламом, другую – кухня. Открутил кран, подставил кастрюлю. Подождал, пока кастрюля наполнится, оглядываясь вокруг. Заглянул в холодильник. Ого, «Абсолют» имеется!
Глеб пришел в себя, и первое, что он ощутил, была боль – жесткая, пульсирующая в висках, резкая при вздохе, черным спрутом расползающаяся по всему телу. Во рту ощущался сладко-соленый привкус и пронзительный тонкий запах крови. Судорога прошла по его телу, желудок, казалось, рванулся к горлу, и его стало мучительно рвать… Как ни странно, после рвоты Глебу стало легче, и он попытался подняться, упираясь руками в пол. Но от резкой боли в сломанных ребрах снова потерял сознание…
– Твою мать! – выругался убийца. – Ты у меня встанешь!
Глеб пришел в себя от холодной воды, выплеснутой в лицо, и горестного воя Цезаря, доносившегося с веранды. На этот раз ему удалось сесть и привалиться спиной к стене. Словно в тумане, он увидел сидящего на диване человека, который с ухмылкой смотрел на него.
– Ну, что, папаша, поговорим? – сказал человек. В правой руке он держал сигарету, в левой – большую синюю с золотым ободком чашку.
Глеб подумал: «Убийца! Как все просто!»
Ему, который еще вчера не дорожил жизнью, вдруг остро захотелось жить, дышать во всю глубину легких, без боли, уйти по тропинке через луг, умыть лицо ледяной водой из родника… он представил себе, как идет по мягкой хвое… и улыбнулся разбитыми губами…
«У меня сломаны ребра, – подумал он, – и я не могу дышать. Он убил меня… убийца…»
А между тем с его врагом творилось что-то неладное. Он поднес руку ко лбу, словно ему внезапно стало плохо… потом откинулся на спинку дивана и рванул ворот рубахи. Дыхание его стало частым и хриплым…
Глеб сидел на полу, опираясь плечом о стену, различая, словно в тумане, окружающие предметы. Он видел, как тот пил из его чашки, потом прилег на диван…
«Если он будет меня бить, я не выдержу, – вяло подумал он. В какой-то миг он почувствовал, как легкая струйка прохладного воздуха пробежала по лицу… и померещилась ему женская фигура без лица в черной одежде, появившаяся ниоткуда и словно повисшая в воздухе… – Это за мной», – подумал Глеб и протянул руки, умоляя и защищаясь…
Женщина, направившаяся было к нему, нерешительно застыла, потом медленно отвернулась и стала удаляться… Последнее, что увидел Глеб, была ее скорбная фигура, склонившаяся над человеком на диване… Белая тонкая рука выскользнула из широкого рукава и легко провела по лицу того, закрывая ему глаза… Тут Глеб снова потерял сознание. А может, это произошло немного раньше, и женщина в черном была лишь порождением его подсознания.
Очнулся он в кромешном мраке… Была уже ночь.
«Я живой! – с удивлением подумал он. Встал на четвереньки, и, стиснув зубы, попытался подняться. Боль, казалось, стала тише. Он стоял, держась за стену, пережидая, когда прекратится головокружение. Дотронулся до разбитого лица и тут же отдернул руку: – Чем же это он меня? Ногами? – Он попытался, вспомнить, что было у того на ногах. – А где он, кстати?»