– Я и сама не знаю, как это получилось! – Оля прижала ладошки к вспыхнувшим щекам. – Я уже собиралась удрать, а потом вдруг страх исчез, и мне стало смешно… Я собираюсь петь в кабаре! Я! В кабаре! Я никогда в жизни даже не была в кабаре. Видела раз в каком-то фильме, там танцевали канкан и швырялись бутылками. Все это было страшно далеко от меня и нереально… и… я до сих пор не верю, что я – артистка кабаре! – Оля все еще не решалась взглянуть на де Браггу и кусала губы, чтобы не рассмеяться.
Да что это с ней сегодня? Еще немного, и она расхохочется ему в лицо. Совсем с ума сошла!
– Может и мне попроситься к папе Аркаше? – сказал де Брагга. – Я тоже никогда не выступал на сцене.
– Вы хотите танцевать? – Она наконец взглянула на него.
– Танцевать? Ну, что вы! Показывать фокусы.
– Фокусы? Вы умеете показывать фокусы?
– Когда-то умел. Я ведь дипломированный фокусник. В незапамятные времена закончил школу фокусников и кое-что еще помню.
– Покажите!
– Никто не верит в чудеса безвозмездно, все хотят доказательств. Извольте! – Де Брагга показал Оле пустые ладони, затем сжал кулаки, потом разжал. Оля смотрела на его раскрытые пустые ладони круглыми, полными ожидания глазами, приоткрыв рот.
– Ничего? – удивился де Брагга. – Не может быть! – Он снова сжал кулаки. – А сейчас? – Он разжал кулаки. На ладони правой руки лежала новенькая желтая монетка с медальонным ушком. Де Брагга сказал: – Ага! – Подбросил монетку в воздух, поймал и протянул Оле. Монетка была горячей. Она всмотрелась. Выпуклый барашек, стоящий на открытой книге, копытцем придерживал древко с длинной полоской двуязыкого знамени, а вокруг головы с крутыми рожками бежала по кругу надпись «Christo duce, verbo luce» и год: 1648.
– Неужели настоящая?
– Конечно, настоящая! Хотя разве это так важно? Главное – фокус!
– А что здесь написано?
– Христос – вождь, Слово – свет.
– А причем барашек?
– Как, вы не знаете? – удивился де Брагга. – Барашек – один из символов Иисуса Христа. Так же, как и «Слово»!
– Я неверующая.
– Чтобы читать Библию, не обязательно быть верующей. Это вопрос культуры, – сказал де Брагга тоном школьного учителя.
– Вы правы. – Оля улыбнулась и окинула его выразительным взглядом.
Де Брагга тоже окинул себя выразительным взглядом, улыбнулся и сказал:
– У меня нелепый вид, да?
– Вам идет красное, у вас смуглая кожа. – Она вспыхнула, сообразив, что сказала двусмысленность, и поспешно спросила: – А вы верующий?
– В Бога?
– Да! Или… в разумную высшую силу, которую можно условно назвать богом.
– Разумную? По-вашему, то, что происходит в мире, говорит о разумном его устройстве?
– Ну, возможно, что-нибудь иногда выходит из-под контроля… но в принципе разумно. Ведь конечный продукт эволюции, человек, задуман и сконструирован разумом, а не слепой природой. Разве нет?
Знай наших! Ей хотелось поразить его, ей хотелось доказать, что она умеет не только танцевать.
Де Брагга рассмеялся:
– Можно мне еще кофе? С утра я немного… как это сказать? Заторможенный. Плохо соображаю.
– Вы не верите?
– В то, что человек конечный продукт эволюции? Ну… во-первых, человек – не конечный продукт эволюции, никому не дано знать, на ком она поставит точку; во-вторых, человек не был сконструирован, он развился из… трудно даже сказать из кого, ученые все время меняют точку зрения. Знаете, Наташа, оказывается, неандертальцы вовсе не наши предки, у нас ДНК разные, а вот со свиньями мы почти совпадаем… и как вам такая шуточка Создателя? И наконец, никому не известно, разве только антропологам, да и то не доподлинно, сколько тупиковых ветвей методом проб и ошибок наплодила слепая природа, чтобы получить вид, к которому мы имеем честь принадлежать – homo sapiens. Ей некуда было торопиться.
– И нет никого? Просто природа? – Де Брагга развел руками. – Вы разочарованы?
Оля кивнула.
– Знаете, мне кажется, что я постоянно чувствую чье-то присутствие, чье-то влияние… как-будто кто-то наблюдает за мной, как будто подталкивает… Глупо, да?
– В чем же это выражается?
– Ну, вроде интуиция, предчувствие… что-то говорит, не делай этого, сделай то. Иногда я вижу сны…
– Да, интересно, – сказал де Брагга, задумчиво глядя на Олю. «Дамские штучки», – казалось, говорил его взгляд. – Сон, – продолжал он, – это игра функций, предоставленных самим себе, как говорил один мой друг… Вот, например, что вам снилось сегодня ночью?
– Мне? – Оля рассмеялась. – Мне снилось, что я танцую в одеждах, похожих на Риекины – много звенящих украшений, блестки, сверкание парчи, толпа, бубен и дудочки, и мне передают поднос, а на нем что-то, накрытое шелковым платком. Я хотела посмотреть и вдруг проснулась.
– Вы опасная женщина, Наташа. – Де Брагга покачал головой.
– Я? Почему? – изумилась Оля.
– Вы были Саломеей[10] в вашем сне, а на подносе… помните, что было на подносе?
– Голова Иоанна Крестителя!
– Именно! Которого вы погубили, – зловещим тоном произнес де Брагга.
– О господи! Это из-за Риеки! Это все ее танец!
– Риека не причем. Вы приняли во сне некую информацию, а посему ваш сон можно считать вещим.
– Какую информацию? – Оля растерялась. – Во сне? От кого?
– Во сне. – Де Брагга по-прежнему серьезен. – Сон и безумие – два состояния, когда фильтры сознания не работают и человек захлебывается информацией извне. По сути, он превращается в приемник. Информация первозданна и неотфильтрована, сырье, так сказать. А вот как ее истолковать – вопрос.
– А при чем здесь Саломея?
– Похоже, вам принесли жертву.
– Жертву? – Оля пытается рассмеяться. Ее радостное настроение вянет на корню.
– Я пошутил, Наташа, – говорит де Брагга. – Извините ради бога. Какая там информация! Игра функций, вот и все. Без всякого смысла.
– Значит, вы считаете, что не бывает вещих снов? Ученые… философы когда-то считали, что сновидения внушаются…
– О, философы – известные фантазеры. Считали еще до Аристотеля, когда мир был молодым и невежественным.
– И предсказаний во сне не бывает?
– Не думаю. Предсказаний? О чем?
– Ну не знаю… О потопе, например!
– От кого?
– От высшей силы! Чтобы спастись!
– Сомневаюсь. Человек может вообразить себе только то, что способно ощутить его скудное понимание. Плутарх сказал… цитирую достовно: «Когда те, кто всего-навсего люди, берутся судить и рассуждать о богах – это еще большая самонадеянность, чем когда человек, ничего не смыслящий в музыке, берется судить о тех, кто поет». Красиво, правда?
– Он был атеистом?
– Де Брагга улыбнулся. – Нет, я думаю, он имел в виду, что человек сотворяет бога по своему образу и подобию, и никогда ему не узнать, что такое бог на самом деле. Бог или, как вы говорите, высший разум или высшая сила. Мой друг Монтень… воображаемый друг, разумеется, блестяще выразил эту мысль, сказав, что почитать того, кто создал нас, далеко не то же, что почитать того, кого создали мы. Мы сами! И это абсолютно естественно, ибо человеку удобнее мыслить, оперируя конкретными и доступными ему понятиями.
– То есть, вы допускаете, что может существовать некий разум, некая идея, но человеку не дано их понять?
– Допустить можно все, что угодно. Доказать невозможно. Наша ошибка, я думаю, в том, что мы считаем себя центром Вселенной, ее ядром, венцом творения некоего Мастера, считаем, что у нас есть предназначение, ибо тяжело сознавать себя случайным продуктом экспериментов слепой природы, причем не обязательно любимым ее детищем. Мы разумны, и разум наш пытается найти смысл и логику в нашем появлении и существовании… на то он и разум.
– Я чувствую, что могу возразить вам, но не знаю, как… подождите… сейчас… вы сказали, что человек ничтожен…
– Я этого не говорил.
– Ну, не так, а… Вы сказали, что мы считаем себя предназначенными для чего-то, видим особый смысл в нашем появлении… а на самом деле все случайно, и мы, и наша эволюция, так? А гении?
– Что гении?
– Ну, вдруг появляются гении, таланты, люди, наделенные сверхъестественными качествами… вожди, трибуны… почему?
– Почему? – повторил де Брагга, с улыбкой глядя на Олю. В его тоне была мягкая снисходительность взрослого по отношению к ребенку.
– Возможно, им внушена идея!
– Кем?
– Не знаю. Может… чей-то эксперимент! Вы не верите?
– Я могу верить во что угодно. Вера не имеет ничего общего с реальностью, на то она и вера, что недоказуема, иначе, она называлась бы по-другому.
– Господин де Брагга, – сказала Оля торжественно, – а вы, лично вы, верите, что есть нечто… некто над нами? Только честно!
– Извольте. Значит, вы считаете, что нам внушаются некие идеи… причем, внушаются не человеком, а некоей силой… Нет, я в это не верю.
– Почему?
– Существует такая вещь, как физиология. Любая идея, какой бы фантастической она ни была, не выходит за рамки наших пяти чуств. И вопрос в том, наделена ли ваша «некая сила», она же «туманность», «огненный шар», «высший разум» и так далее, теми же пятью чувствами. Если наделена, то мы воспримем ее идеи, если нет – увольте. Согласны?
– А вдруг идеи все-таки внушаются, а мы, в силу неумения понять правильно, искажаем их? И в результате получаются убийцы, преступники… Гитлер, например!
– Вот в это я, пожалуй, готов поверить. Ибо наше сознание как стреноженная лошадь, и это не наша вина. Такими мы созданы. В нашей психике, как в сложной машине, есть предохранители – иногда они перегорают, и вот тут-то и начинаются «нечеловеческие» идеи и фантазии. Если следовать вашей логике, то получается, что выдающиеся люди – те, у кого перегорели предохранители, и они стали принимать и интерпретировать по-своему информацию, переданную кем-то. Интересная теория.
– Значит, вы верите?
– Вы своими вопросами загнали меня в угол, Наташа, и я уже сам не знаю, во что верю. Всю свою историю человечество задает себе вопрос о Боге и с одинаковой убежденностью и страстью доказывает… заметьте, доказывает, что бог есть и что бога нет! Я и сам могу доказать и то, и другое. Человечество верит потому, что ему комфортно с идеей бога.