– Знаю, знаю, если бы не было бога, то его надо было бы выдумать. Вольтер.
– Эпикур, с вашего позволения. За пару тысячелетий до Вольтера.
– Но если человечество верит, то есть я хочу сказать, если существует коллективная мысль… то, возможно, Бог есть?
– Вы хотите сказать, что вера при большом количестве верующих отражает реальность? Я бы не стал полагаться на количество как доказательство – истории известны случаи коллективных истерий, галлюцинаций и психозов.
– Нет, я имела в виду, что скрытая реальность, воспринимаемая на уровне подсознания, интерпретируется в веру.
– Мысль интересная, – сказал де Брагга. Они помолчали, и он добавил: – Наташа, вас что-то мучает? В жизни каждого человека наступает момент, когда он задумывается о смыслах.
– Я часто думаю о добре и зле, о борьбе добра и зла… я всегда была уверена, что добро побеждает… что есть доброе начало, что есть кто-то там над нами, кто-то, кто ведет нас…
– А сейчас вы уже в этом не уверены? Вы уже выросли и поняли, что добро побеждает далеко не всегда. Что есть добро? И что есть зло? Это человеческие категории, и носитель того и другого – человек. Человек борется с человеком, а с точки зрения природы погибнем мы или нет, так же важно, как и то, погибнет или нет какая-нибудь плесень, произрастающая в погребе.
– Значит, мы случайность? И нет предназначения? И раз нет борьбы, то не будет и победы?
– Выходит, так.
– А что будет?
– Не знаю… прогресс, новые технологии, клонирование, законсервированная сперма, человек из пробирки, Интернет, супернет… много чего! Генная инженерия…
– Новая мораль?
– Да, думаю и новая мораль и новые законы – технологические революции меняют человека и его среду.
– Значит, мы одни? Мы случайны? Мы конечны? И нет надежды?
– На что?
– На вознаграждение за праведность, на торжество справедливости… Получается, все равно, хорошие поступки совершает человек или плохие… все равно, потому что некому судить?
– Как некому? Человек судит человека.
– Я не об этом! Я совсем о другом.
– Вы еще спросите меня, в чем смысл жизни.
– А в чем?
– Каждый решает этот вопрос в индивидуальном порядке, я думаю. Творчество, увлечения, работа, семья, дети…
– Любовь к ближнему!
– О, с этим я был бы поосторожнее. Любовь к ближнему – опасная игрушка и рано или поздно вырождается в деспотизм и стремление решать за него… знаете, сколько гнусностей совершается под лозунгом блага человечества?
– Значит, не смысл жизни вообще, а смысл моей жизни?
– Я думаю, это было бы правильнее.
– Значит, нет ни награды, ни возмездия?
– Есть, если тебя застукают.
– Я не шучу!
– Если вы имели в виду высшую силу, то… боюсь, что нет.
– Печально это все.
– Ну почему же? Неужели вы добры и сострадательны исключительно в расчете на награду? А будь вы уверены, что никакой награды не будет, вы… что? Станете хуже?
– Я – нет, но ведь есть и другие.
– Всегда есть те и другие. Антагонизм необходим для успешного эволюционирования… возьмите тот же естественный отбор. Ведь ваше «зло» не что иное, как инстинкт самохранения, который диктует: выжить! Выжить любой ценой! Отнять кусок у слабого. И те, у кого он сильнее, выживают. Мы с вами – результат естественного отбора, ибо наш предок оказался умнее, изворотливее или просто сильнее соседа… Любая война, любое преступление, убийство – это работа нашего инстинкта самосохранения… определяющего количество агрессии в наших генах… Любая война – это попытка отнять кусок у ближнего.
– А идеологические войны?
– Камуфляж, под которым прячется все то же извечное желание оттяпать кусок у соседа. – Он помолчал. Потом сказал: – А можно мне еще кофе? Мне кажется, я никогда в жизни не говорил так много. Да еще утром! Уф!
– Извините! Это я со своими дурацкими вопросами… Я сейчас сварю свежий!
– Так что же вас мучает, Наташа?
– Ничего!
– А кошмары вам снятся?
– Нет! Не помню. Нет, кажется. Только сегодня.
– А есть сны, которые вам снятся постоянно? Я имею в виду один сон.
– Есть… кажется.
– И что же вам снится?
– Черная волна.
– Что значит «черная волна»?
– Громадная волна, вроде цунами… свинцово-черная… я вижу ее на горизонте… и она быстро приближается… она вогнутая, и гребень заворачивается и нависает… светит белое, какое-то мертвое солнце, оно блестит на черной вогнутости… а вокруг очень тихо и безветренно… – Оля задумывается. Де Брагга внимательно смотрит на нее. – Я иногда думаю, почему она бесшумная? Тишина просто ощутима… как тяжесть…
– Вы там одна?
– Нет, там есть другие люди… стоят рядом, смотрят на волну, замерли… и такая тоска, такое отчаяние, такая обреченность охватывает! Ты понимаешь, что еще несколько минут – и все! Накроет волной! И ничего нельзя изменить.
– А вы знаете этих людей? Тех, кто рядом? Нам, как правило, снятся знакомые люди.
Оля покачала головой:
– Нет, кажется. Я не вижу их… я не смотрю на них, просто знаю, что они стоят тут же, рядом. Очень спокойно, с опущенными руками…
– Их много?
– Не очень, небольшая группа, человек двадцать-тридцать…
– А на чем вы стоите?
– На чем? – Оля рассеянно смотрит в пространство, пытаясь вспомнить.
– Ну да, на чем? На берегу? На дороге? На песке?
– На чем-то вроде дощатого настила, знаете, как причалы в портах…
– То есть, это место находится в городе? И вы видите дома? Улицы?
– Дома? Не помню… Нет, погодите! Да, кажется там есть дома… но…
– Что?
– Они необычные, какие-то не такие… – Она снова задумывается, потом говорит удивленно: – Они слепые!
– Что значит – слепые?
Оля беспомощно смотрит на де Браггу и пожимает плечами.
– Это город?
– Не знаю. Дома без окон, как коробки. Рядами. Они даже на дома не похожи. Белые, залитые мертвым светом, продолговатые… и еще что-то в них такое, тоже необычное… Вспомнила! У них нет тени!
– А что потом?
– Ничего! Я просыпаюсь. Я никогда не досматриваю сон до конца. И весь следующий день чувствую себя такой несчастной… тоска страшная… Наша соседка, Марья Николаевна, говорила, что когда человек не находит себе места, мучается и тоскует, это значит, что кто-то ходит по его могиле. Ну там, где когда-нибудь будет его могила.
– Наташа, как вам не стыдно! Воистину, сон разума. Вот уж не ожидал. Умная, образованная молодая женщина! – Де Брагга укоризненно качает головой, протягивает руку и берет монетку с барашком, лежащую рядом с Олиной чашкой. – Пусть это милое животное станет вашим талисманом, сейчас я его заговорю. – Он подносит монетку к губам, хмурится, шепчет что-то, закрывает глаза, словом, совершает некие колдовские действа, после чего говорит: – Ну вот и все! Я уверен, что теперь барашек на вашей стороне и принесет вам удачу. Вы мне верите? – Он смотрит ей в глаза.
– Верю, – говорит Оля серьезно.
– Самое главное – верить. Очень помогает в жизни. – Он поднимается со своего места, обходит стол. Оля чувствует его теплые пальцы у себя на затылке. Она сидит, затаив дыхание, боясь пошевелиться. Де Брагга осторожно расстегивает золотую цепочку у нее на шее, продевает в ушко монетки, снова застегивает. – Никогда с ней не расставайтесь. Обещаете?
– Обещаю! – говорит Оля и улыбается. Она прикасается к монетке и испытующе смотрит на де Браггу, пытаясь понять, не шутит ли он. Но он вполне серьезен, во всяком случае кажется таковым.
– Привет! – слышат они и вздрагивают. – Я сплю, а они тут без меня кофеи гоняют. Интересно девки пляшут! – произносит Риека, картинно появляясь в дверях. Она, по своему обыкновению, едва прикрыта, обернута, на манер саронга, куском цветной ткани, растрепана и босиком. На плече ее сидит Киви, нежно посвистывая и перебирая клювом прядки Риекиных волос. – А еще друзья называются!
– Если бы ты знала, Риека, как нам тебя не хватало! – Де Брагга поднялся с табуретки. – Садись, пожалуйста. А мы тут с Наташей беседуем о снах. Тебе что-нибудь снилось этой ночью? Расскажи!
– Что я, Шехерезада! – Риека хихикнула. – А вы чем тут занимались? Небось кости мне мыли?
– Мы разговаривали о снах, как ты уже знаешь, – сказал де Брагга, наливая ей кофе, – а также о талантах и поклонниках. Знаешь, а ведь у Наташи появился серьезный поклонник.
– Кто такой? – заинтересовалась Риека, усаживаясь за стол.
– Интересный молодой человек, красавец спортивного типа, блондин, все глаза об нее… как это? Обломал… очень странное выражение. Все глаза об нее обломал. Так и сверлил!
Де Брагга пододвинул Риеке чашку с кофе. Риека взяла чашку, улыбнулась, заглянула ему в глаза и погладила ладонью по щеке. Они не смотрели на Олю и не видели, как тоскливо застыло ее лицо…
Глава 12Арнольд и Марта. Финал
Арнольд чувствовал себя именинником. Результаты торга превзошли все ожидания. Изучив копии документов, Крыников согласился заплатить за подвеску, документы и медаль прадеда Маркова сто пятьдесят тысяч долларов. Будет заливать, что подвеска досталась ему от собственного деда, думал Арнольд. Ну и пусть, главное, деньги! Он знал, что отдал бы подвеску и за сто тридцать и даже за сто тысяч, так как вещичка эта, несмотря на громкую историю, все равно была в его глазах предметом несерьезным, на любителя.
– Допустим, – говорил он себе, – допустим, цена ей полмиллиона «зеленых», но попробуй продай! Того и гляди надуют, а то и убьют!
Но в глубине души он испытывал беспокойство, которого не мог объяснить. Его раздражало и вызывало зависть то, что Костя Крыников, этот удачливый проныра, запросто согласился выложить такую сумму и, главное, за что? Значит, у него уже есть все остальное, думал Арнольд, дом, а может, и несколько, и за границей в том числе, удачный бизнес, счета в банках… а он, Арнольд, который ничуть не хуже, вынужден продавать фамильные драгоценности и торговать предками. Правду бабушка говорила – деньги к деньгам. И собственного угла у него нет, а Костя может начать любое дело, у него деньги, вес, связи, репутация, а кто знает его, Арнольда? А те, кто все-таки знает, такие же мелкие жу