– Вика, а где Коля? – спросила Елена Николаевна, когда все расселись вокруг стола. – Ты сказала ему, что все уже за столом?
– Мама, Коля занят, – укоризненно ответила Вика.
– Я ничего не хочу слышать! Немедленно иди и позови его! – В голосе Елены Николаевны послышались стальные нотки.
– Мамочка, Коля занят! – с нажимом сказала Вика. – Он работает. Его нельзя отвлекать.
Мужчины переглянулись. Де Брагга наблюдал сценку с живейшим любопытством, Маренич – с легким беспокойством.
– Но он должен поесть, – сбавила тон Елена Николаевна.
– Я покормлю его потом, не беспокойся, – сказала Вика. – Разогрею, покормлю и все уберу. Не беспокойся.
Елена Николаевна, уступая, слегка пожала плечами и подумала, что дочка становится слишком самостоятельной и упрямой. Она еще не решила, хорошо это или плохо…
Как-то незаметно Елена Николаевна взяла на себя роль домоправительницы в замке господина де Брагги. Она нанимает и рассчитывает прислугу, пытается разобраться в запутанной бухгалтерии обширного его хозяйства. Берет уроки испанского языка. Знание английского очень ее выручает. Прислуга ходит по струнке, вечно нетрезвый садовник бросил пить и починил наконец парники. Зимой к столу у них собственная зелень и овощи.
Она начала ремонт южного крыла замка, где собирается устроить открытый для публики музей. Часами сидит с архитектором и подрядчиком, учится читать чертежи и проверяет счета.
– Мы устроим прием по случаю открытия музея, – говорит Елена Николаевна, – нужно обсудить список гостей и программу.
Она работает в своем кабинете до полуночи. Маренич, проходя по коридору мимо открытой двери – она держит дверь открытой, чтобы быть в курсе всего происходящего в доме, – останавливается и любуется ее вдохновенным лицом, удивляясь, что сухие цифры сумели увлечь такую красивую женщину, как Елена Николаевна. Она по-прежнему очень красива, правда, чуть располнела, и седины добавилось. Но выглядит она моложе, чем раньше, да и улыбается чаще.
Счастлива ли она? А что такое счастье, позвольте вас спросить? Она довольна, скажем так. Она ничего не хочет менять в своей теперешней жизни и ни о чем не жалеет. Она достигла своей гавани и намерена остаться здесь до… долго-долго! Сюда, придет время, будет приезжать на каникулы Вика… Сюда она будет привозить своих детей и оставлять их на лето дышать горным воздухом.
Она любит и глубоко уважает Маренича, а для женщин ее типа уважение не менее важно, чем любовь.
Маренич работает на господина де Браггу, занимаясь тем, чем занимался почти всю жизнь – делом, которое ему интересно и которое он знает.
Риека руководит «Касабланкой», стараясь ничего не менять и сохранить дух той, прежней «Касабланки». Готовит программу в память папы Аркаши. Ввиду того что она находится в интересном положении, свою богиню Майю она репетирует с девочкой из Центральной Азии, смуглой и узкоглазой, которую подобрала прямо на улице, как в свое время папа Аркаша подобрал Орландо.
– Когда же мы поженимся? – время от времени спрашивает Крыников. – А свадебный банкет?
– Когда? – отвечает Риека рассеянно. – Да ты посмотри на меня! – смеется она. – По-твоему, я похожа на невесту? – Выглядит она действительно не наилучшим образом. Даже под обильным гримом видны синяки под глазами, отекшее лицо…
– Давай, лучше устроим крестины, – говорит она. – Уже недолго осталось.
– Но мы хоть поженимся? – настаивает Крыников.
– Конечно! – успокаивает его Риека. – И отметим в узком кругу. Прямо здесь, в «Касабланке». Дай мне закончить программу, еще недельки две-три, лады?
Крыников вздыхает и целует ее в лоб.
Некоторое время назад Иван Цехмистро попросил Риеку вернуть ему свободу. На политическом диспуте он встретил необыкновенную женщину, журналистку, влюбился и…
– Она поразительно умная женщина, – рассказывает он Риеке, – мы с ней проговорили целую ночь!
– А мама знает? – спрашивает Риека.
– При чем тут мама? – обижается Иван. – Мои личные дела я привык решать сам!
…Риека и Крыников поженятся, и брак их будет удачным. Оба – люди зрелые и деловые, лишенные иллюзий реалисты, не ожидающие милостей от судьбы, а берущие ее за шиворот и твердой рукой отнимающие у нее сладкий пряник.
Прекрасный летний день клонится к закату. Старая дача… Снова старая дача. На веранде накрыт стол, вокруг знакомые лица: Глеб в любимой голубой джинсовой рубашке, загорелая Оля в ситцевом сарафанчике, Таиса Леонидовна с шестимесячным Ежиком на коленях, Кирюша, который, несмотря на строгий приказ не кормить собак во время обеда, то и дело сует им куски под стол.
– А что это за чуче… за странная дама? – шепотом спрашивает Борис у брата. Он приехал не один – с ним юная и серьезная девушка-регистратор, твердо решившая выйти замуж за шефа.
– Это Старая Юля, – так же шепотом отвечает Глеб, – тетя Оли. Я тебе рассказывал. Циркачка в прошлом.
– Клоунесса?
– Нет, выступала с танцующими собачками.
Борис исподтишка рассматривает Старую Юлю, нарядную, в кружевах, с черным бантом на макушке и неровно нанесенным на лицо гримом, переводит взгляд на перепачканную манной кашей Таису Леонидовну с безумно-озабоченным лицом, которая поминутно обращается к Оле, называя ее Марточкой, с легкой брезгливостью холостяка смотрит на детей – хулигана Кирюшу и пускающего пузыри из манной каши Сережу, на собак…
Спетая собачья компания – Цезарь, Тинка, Дэзи и новый член коллектива, вертлявый йоркширский терьер Боник – сидит на теплом дощатом полу веранды и внимательно наблюдает за людьми.
«Ни за что не останусь ночевать в этом бедламе, – думает Борис. – Продержусь еще пару часиков, подхвачу Ирку и привет!»
А поздний обед продолжается, плавно переходя в ужин. Текут разговоры обо всем и ни о чем. Старая Юля дребезжащим голоском зачитывает гороскопы всех членов семьи, включая младенца Ежика, которому завтра «предстоит принятие важного финансового решения» и регистратора Ирочки, которая уже почти своя. Озабоченная Оля рассказывает о подруге Риеке с семьей, которую ожидают завтра, и намерение Бориса удрать крепнет с каждой минутой…
Темнеет. Делается прохладнее. На небе проклюнулись крупные и яркие деревенские звезды. Оля приносит свечи, ставит на стол. Глеб чиркает спичкой. Борис с легким чувством зависти отмечает, как они смотрят друг на друга…
Потом молодежь идет на реку купаться. Они идут через луг, ярко освещенный луной. Оглушительно звенят цикады… иногда вскрикивает потревоженная Цезарем спящая птица – и все! Ни звука, ни движения в мире, залитом лунным сиянием! Вода как парное молоко… голоса их гулко разносятся над речной гладью.
Они плавают как странные речные жители, дробя на мелкие осколки отражение громадной оранжевой луны…
Потом еще долго сидят за столом… Старые дамы и дети давно спят. Собаки дремлют рядом.
«Останусь, пожалуй, еще на денек», – думает Борис, зевая…