Имена их шлюпов и корветов, бригов и клиперов, фрегатов и шхун навсегда запечатлены на картах морских дорог и стали вехами для нас, и смены этим вехам не будет никогда. Писатели нередко покидали Россию, чтобы из зарубежного далека поглубже почувствовать и яснее увидеть Отечество. Мореходам не было в том нужды. Палуба была их «Капри». Возвышенный образ Родины они носили с собой всю жизнь. Раньше японцев пришли на Курилы, раньше других европейцев — на Аляску, раньше китайцев — на Амур...
Нет, не взорван и не затонул фрегат «Паллада» в Императорской гавани. Белые паруса красавца-фрегата будут видны там до тех пор, пока стоят эти берега. Бухты дальневосточных морей полны парусов, белые птицы ждут ветра — их не видит только слепой.
Мореходы всегда в пути. И куда бы они ни направлялись — к Царьграду, Гангуту или Камчатке, — курс их ни разу за тысячу лет не отклонился от выбранной народной дороги. Их белые паруса, как стаю белых журавлей, можно считать символом предопределения — знаком судьбы.
Самое сокровенное народ запечатлевает в песне. Если тема не созвучна чаяниям народа, песня не переживет даже одного поколения. Все этапы дороги к океану отмечены народными песнями, не будь их, любые рассуждения остались бы только отвлеченными умствованиями. Нет, наша дорога песенна, она многоголоса и звучна. Партию Сибири в этом музыкальном исследовании всегда ведет мужской голос, то непреклонный, то задушевный... Поднимаясь на высоту печали и гнева, он всегда окрашен в родные тона среднерусской равнины, где нет места ожесточению. Иначе их не пел бы весь народ. «...И ветры в дебрях бушевали» — Сибирь начинается с Ермака. На сибирской равнине родилась одна из самых красивых в мире песен. Стихи сочинил ямщик Пермской конвойной роты Иван Макаров, а положил на музыку А. Гурилев. Эта песня начинается со слов «Однозвучно гремит колокольчик». Иван Макаров, как и отец его, был ямщиком. Как и отец, замерз в пути, «в степи глухой» на сибирских просторах.
Байкалу, как и Волге, «главной улице России», выпала честь стать национальным символом. В память народную он запал навсегда как «славное море, священный Байкал». Навечно суждено быть и Амуру — Батюшкой. После «Амурских волн» и «На сопках Маньчжурии» оттуда же пришла к нам и тема «Варяга» — бессмертного поединка, воодушевлявшего новые поколения. Не успели отзвучать «Волочаевские дни», как грянула песня «На границе тучи ходят хмуро»...
Много песен родила Сибирь. Где-то в вышине все ее песни сливаются в одну и, сплетаясь с шумом лесов, грохотом волн и вулканов, ревом пурги, гулом городов и дорог, становятся голосом России.
Три свершения за последние двести лет получили титул Великих. Все они связаны с Сибирью. С севера Ледовитый океан, с востока — Тихий, а юг ограничен живым валом русских земледельческих поселений вдоль старой казачьей линии. Мы так легки на подъем, когда дело касается перемен наименований, что молодому человеку для уяснения простых исторических фактов необходимо рыскать в специальной литературе.
Итак, речь о трех Великих кампаниях. Первая из них была начертана самим Петром, называлась она то «Первой академической экспедицией», то «Второй академической», но закрепилась в литературе под именем «Великой Северной экспедиции». По охвату территории, результатам научных данных, привлечению сил и средств она до сего дня не имеет себе равных среди всех экспедиций, когда-либо снаряженных каким-либо государством. Петр умер в тот год, с которого принято датировать начало экспедиции. Она длилась более десяти лет. Многие труды ее не опубликованы на русском языке до сих пор. Инерция столь мощна, что экспедиция в Сибирь не прекращалась ни на один день даже при преемниках Петра. Большинство ученых были молодыми людьми. Они возмужали в Сибири. Многие остались там навеки. Членов экспедиции называли «странствующей академией», она и была, по существу, первой сибирской академией.
Два других предприятия связаны с прокладкой дорог. Как и подобает, они появились после рекогносцировки научных экспедиций. Если Великая Сибирская железная дорога строилась на русские средства и русскими мастерами, то великий Северный морской путь, проложенный после Октября и начавшийся с поморских шитиков, в большей степени, чем Транссиб, можно именовать русской дорогой. И не только потому, что Северный морской путь проходит по нашим окраинным морям. Он был и проложен на русские средства, и пробит ледоколами, изобретенными в России. Ни одна страна не испытывала такой «тирании льдов», зато она же первая их и преодолела. Историческая логика требует, чтобы мы первенствовали и в наземных дорогах, ибо никто не сталкивается с таким сопротивлением пространства, как мы.
Дерзкая идея о сибирской сверхмагистрали вновь становится первоочередной национальной задачей. Если мы пустим поезда к Владивостоку на той же скорости, как сейчас они ходят между Москвой и Ленинградом, дорога от столицы к океану займет всего несколько суток. Такая магистраль сказочно изменит территорию и принесет выгоды поистине неисчислимые.
На каждое столетие приходится по одному Великому свершению. Но это не значит, что остальные предприятия на этой земле были заурядными. Отнюдь. Они под стать им: Комсомольск, Кузбасс, каскад электростанций, целина, тюменская нефть, кимберлитовые трубки, золото, корабли и порты, Сибирская академия, БАМ, наконец, — это этапы усилий только трех последних поколений. А сколько еще не упомянуто свершений!
Землепроходцы бросили вызов потомкам, махнув до Великого океана. Наследники приняли богатырский вызов и оказались достойны своих предшественников. Следующее поколение, говоря нынешним языком, «перевыполнило план». Разбег был столь могучим, что они и не заметили, как, перешагнув океан, «привели под высокую государеву руку» всю Аляску, добрались аж до Калифорнии. Как хотите, а в изначальную Сибирь был заложен здоровый и веселый дух. Только безнадежно унылый человек этого не понимал. К примеру, во времена Радищева в Иркутск на ярмарку прибывало сто тысяч подвод. Как, по-вашему, можно ли на такой грандиозный торг собрать людей вялых и угрюмых?
За два столетия (XVII и XVIII века) в Сибири сложился характерный русский сибирский тип людей. Этнографы, историки, путешественники, краеведы единодушно наделили сибиряков следующими чертами: «Хороший рост, сухопарость даже в старшем возрасте; характер настойчивый, смелость в сочетании с осмотрительностью, отсутствие поспешности в действиях, но без следов вялости, хорошая ориентированность в обстановке, живость без склонности к повышенной чувствительности».
Три столетия Россия отдавала Сибири лучшие силы. Территория от Урала до океана стала гигантской национальной школой, своеобразным историческим полигоном, где проходили испытание на прочность поколения русских людей. Мы говорили о трех Великих предприятиях, но есть еще одно свершение, поистине Великое и с этим словом всегда произносимое, — Великая Отечественная война. Трехсотлетний посев должен был дать отдачу...
Сибиряки как великолепные солдаты обратили на себя внимание еще на Бородинском поле. Последующие военные кампании закрепили за ними эту репутацию. В первую мировую «Германскую» войну они вызывали восхищение своим мужеством. Но то, что они совершили под Москвой, Сталинградом и Курском, не имеет аналогий в мировой военной истории. Сибиряки наголову разбили отборные эсэсовские дивизии «Райх», «Фюрер», «Мертвая голова». Их появление на фронте вызывало панику среди немецких солдат, а последние, как известно, не были плохими солдатами. Хирурги в госпиталях ставили сибиряков в пример другим воинам. Никакие муки не могли заставить их стонать во время операций. Сибирские добровольческие соединения стали родоначальниками гвардейских полков. В историческом плане этот факт чрезвычайно важен, ибо сибиряки стали преемниками «семеновцев» и «преображенцев» Петра.
Под Ельней в 1941 году немцы провели при поддержке танков самую крупную за всю историю второй мировой войны психическую атаку. Горизонт был черным от эсэсовских мундиров. Немцы шли во весь рост, и казалось, нет им числа и нет силы, которая могла бы устоять против них. На место упавших становились другие солдаты. Огонь наших батарей вроде как не действовал на них. Черная орда под гул танков подавляла своей жуткой непреклонностью. Наши солдаты занервничали, кое-кто начал оглядываться назад. И тут грянул вдруг тысячеголосый хор: «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек...» Это подошли сибирские добровольческие полки. Будто во весь свой исполинский рост встала перед врагом Сибирь. Словно волна, которая незаметна на океанских просторах, хотя и несется с колоссальной скоростью, но, встретив препятствие, вздымается на тридцатиметровую высоту и сметает все на своем пути, песня взмыла над полем битвы, и под ее звуки немцы были разбиты русским штыковым ударом.
В этом поединке как бы заключена философия духа соперников. Отдать должное противнику — вернейший признак подлинного величия. Умалить силу врага — значит принизить собственную победу. На поле боя был повергнут цвет лучшей в Европе армии. Германский монолит не устоял против русского вдохновения. Сибиряки оказались верны штыковому удару, зародившемуся еще во времена древних дружин. Штыковой бой — продолжение атаки копьями ударного типа. Помните клич Святослава «Иду на вы»? В штыковом бое нет улюлюкающего натиска кочевой конницы, способной с такой же скоростью рассыпаться при серьезном препятствии. Это и не натиск даже конной лавы казаков. Нет в нем и французского «элана» с его вспышкой боевого энтузиазма. Штыковой удар немыслим без подъема всех духовных и физических сил. Это первый и последний выбор. Он беспощаден к себе и к врагу. Русский штыковой удар — акт «самосожжения» во имя Родины.
Вот при каких обстоятельствах рождалась новая гвардия. В добровольческих соединениях сибиряков вновь ожил дух и облик древних дружин, когда-то начавших путь к океану.
Молодежь, как известно, наше будущее. Чтобы юноши и девушки связали свою жизнь с Сибирью, они должны твердо знать, что живут отнюдь не на бывшей каторге с неожиданно богатыми кладовыми. Спору нет, мы много пишем о прошлом и людях этого края. Но, во-первых, грешим односторонностью, оседлав несколько тем. Во-вторых, не осмысливаем до конца пройденный путь. Даже облик героя стараемся передать непременно через пухлый роман, где он тонет в вялой беллетристике.