Новый этап требует нового осмысления пути. Пусть это не покажется запальчивым, но без карамзинской «Истории государства Российского» не могло бы быть последующей классики. Мы уже забыли, какой она вызвала в свое время взрыв в обществе, заставив образованных русских людей по-новому взглянуть на себя и свое прошлое. Сегодняшняя же историческая наука, разбившись на тысячу рукавов, русел и проток, становится, увы, все более источниковедческой.
Пожалуй, нигде так не чувствуется дух русской истории, как в устьях родных наших рек: Амура, Волги, Днепра, Буга, Невы, Дона, Кубани, Урала, Северной Двины, Лены, Оби, Енисея, Колымы... Дух тот всегда ускользал от внимания даже лучших дворянских историков, он был им неведом, ибо они воспринимали подчас историю как смену династий. Главное же действующее лицо ее ими не было замечено. Историки не воздали должное народу, считая народом только крепостных, потому их летопись лишена души.
Из их рассказов вы не увидите, как скользнут на стрежень и выплывут из Дона казацкие белокрылые струги, а навстречу им из Днепра и Буга выйдут на чайках запорожцы. Сотни судов под тугими парусами объединятся в армаду, и под богатырские удары весел грянет над Русским морем в виду берегов Днепровско-Бугского лимана, о которых пел Гомер как о «земле, окутанной влажными туманами и мглою туч», тысячеголосый хор лучших в мире моряков.
За триста лет до Переяславской рады под барабанный бой и ликующие крики: «Чтоб, если во веки веков вси едино были», — русский и украинский народы в лице своих самых бесстрашных представителей в морских боях закрепят нерушимую дружбу. Повторяю, за триста лет до рады. История не знает случая, чтобы в столкновениях держав когда-либо Дон воевал против Сечи, как не знает и более яростных морских битв, чем волнующий трехсотлетний поединок одинокого отряда добровольцев-казаков с хищной Османской империей.
Казаки бились, пока не пришла на помощь регулярная русская армия. Под стенами Очакова запорожцы и донцы дрались плечом к плечу с фанагорейцами Суворова. Казаки сражались то как истинные моряки — «флот против флота», то, пользуясь сегодняшней терминологией, атаковали крепости «флот против берега». Думается, вовсе не случайно помимо казаков — старых хозяев Черноморья — собрались тут еще и такие личности, как Потемкин, Суворов, Кутузов, Платов, Багратион, Барклай-де-Толли, Ушаков. Все они и сейчас стоят в бронзе на аллее Героев за оградой военного собора в Очакове, ставшего музеем. Крепость Очаков запирала вход в Днепровско-Бугский лиман, а значит, и в сердце страны. Точно так же, как в устье Дуная — Измаил, Дона — Азов.
Все три крепости устьев связаны с именем Суворова. Вот где тайна его признания в народе. Он был всегда там, где сходились жизненные центры страны, где были выходы в море. В дельте другой реки — Волхова — Суворов построит собор в честь Георгия Победоносца и напишет книгу о науке побеждать. Вот он где, наш Суворов, — в начале и в конце пути «из варяг в греки», в самых жизненных точках Древней Руси. За Очаков он получил алмазный плюмаж на шляпу.
В 1944 году Москва салютовала освобождению Очакова. Казалось бы, всего-навсего районный центр... Но то город-символ, город устья. Москва салютовала двум ранам Суворова и ране Кутузова, салютовала всем, кто сложил голову за выход к морю...
Почему мы бьемся насмерть за устья наших рек, какая сила толкает нас к морю? Почему во всех древних источниках, будь то Тацитова «Германия» или «Естественная история» Плиния Старшего, или «География» Птолемея, обязательно подчеркивается: всюду, где славяне, там непременно реки, озера, побережья морей? Они же называют Балтийское море Венедским (одно из славянских имен).
Всякая вода, будь то река или море, были для славян дорогой. У южных славян и поныне «драга» (дорога) означает путь вдоль воды или водоема, а у чехов — канал или ров, наполненный водой. Такие слова, как «море», «прилив», «отлив», «пучина», «залив», «пристань», встречаются во всех славянских языках. Византийцы, возможно, заимствовали у руссов слово «корабль», как шведы слово «ладья», ибо славяне слыли добрыми моряками за несколько столетий до выхода на историческую сцену норманнов. И кто знает, не руссы ли приобщили варягов к морю? Ведь древнейшие всеславянские очаги, их прародина и колыбель, лежат в верховьях Эльбы, Вислы, Днепра, Западной Двины, Оки, Днестра, Южного Буга, Дуная.
Как мы уже говорили, все реки текут в море, все речные дороги ведут к мировым морским дорогам. Если народ чувствует в себе силу, он неудержимо будет стремиться к морю. Когда Петра поздравляли с завоеванием новых земель на берегу Каспия, он ответил, что не земли ему нужны, земель у него и так много, а вот «воды» ему не хватает.
Теперь наступает новый исторический этап. Впервые смертельная опасность нашей Родине угрожает с океана — от кораблей агрессивного блока атлантических государств. В этой связи все средства пропаганды должны быть поставлены на развитие в юношестве и народе в целом «океанического мышления». Что это значит?
Мировой океан занимает две трети площади планеты, а, стало быть, все наши материки — только острова в океане. Главное в «океаническом мировоззрении» — это осознание того, что, где бы мы ни жили — в глубине ли Каракумов, в центре ли великих сибирских равнин, в тайге или в горах, — все мы на берегу океана...
Мечту Петра воплотила до конца народная власть.
Сын его любимого сподвижника генерал-адмирала Федора Головина, тоже адмирал, Николай Федорович Головин, президент Адмиралтейств-коллегии, главный двигатель Великой Северной экспедиции, важнейшую пользу Отечеству от посылки русских судов в Мировой океан видел в том, что «моряки будут непрестанно обучаться морской практике и от того всегда... флот будет снабжен добрыми и искусными людьми, с которыми и адмиралу или какому командиру в случае войны выйти против неприятеля будет несумнительно и не так, как ноне есть». Головин был убежден, что «в один такой путь (в Тихий океан. — К. Р.) могут те офицеры и матросы обучиться более, нежели при здешнем (Балтийском.— К. Р.) море в десять лет». Эту мысль он высказал в 1732 году, и она никогда не умирала в русском флоте.
С чего начинается океаническое мировоззрение? С исторической памяти. Без нее нет ни благородства, ни истинной отваги. Память — как подземный ключ живой воды, питающий нашу жизнь. Почему флот развил и с особенной ревностью бережет свои традиции, ритуалы, символику и преклоняется перед дисциплиной? Потому что с ними легче выжить на узкой палубе в однообразии будней и вдали от Родины. Память есть оборонный фактор, без которого человек не знает, что он защищает. Не зря фашистские главари кричали: «Разрушайте их памятники, и через поколение этот народ перестанет существовать»...
Пржевальский просил похоронить его вдали от Родины, чтобы его могила, как он сказал, «оживляла холодный край». Цвет России покоится в Сибири. Их могилы не только оживляют этот край, они делают эту землю священной. Создание «Священного писания» о земле Сибирской еще впереди. Этот долг русской литературы еще не оплачен.
Мысль Ломоносова об особом предназначении Сибири в будущих судьбах России сбылась. Его пророческие слова можно поставить девизом ко всем грандиозным свершениям за Уралом: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным Океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке». Как только Россия осознала, что Тихий океан в самом деле становится «средиземным морем человечества», и стала укреплять «берег отечества», она неминуемо столкнулась с хищной Японией, которая принялась натравливать на Русь всех наших дальневосточных соседей. Нашлись и старые подстрекатели из Сити. Маршал Шапошников вспоминает в мемуарах, что после Цусимы в Петербурге сухопутные офицеры не отдавали честь морским офицерам.
Боль Цусимы ощущалась всеми. То было первое поражение русского флота после Петра. Менделеев не пережил горя поражения. Накануне войны, как ведущий и авторитетнейший советник правительства по главным проблемам державы, он пытался повернуть русскую общественность лицом к Тихому океану и к Северному морскому пути. Дмитрий Иванович еще в 1901 году представил С. Ю. Витте записку. Великий мыслитель проявил в ней себя как муж и «отец отечества». Он предлагал пробить путь на ледоколе «Ермак» в Тихий океан через полюс и страстно мечтал принять в этом участие вместе с сыном, чтобы тем самым привлечь внимание русского народа к жизненно важной для страны идее. Менделеев и более других помогал адмиралу Макарову создать «Ермак». Он писал в той записке: «Завоевав себе научное имя, на старости лет я не страшусь его посрамить, пускаясь в страны Северного полюса».
Сын Менделеева изобрел первый в мире танк-бронеход на гусеничном ходу. В такой семье не могло быть проблемы «отцов и детей». К Менделееву-сибиряку подходят прекрасные слова, сказанные профессором Дм. Анучиным о Пушкине: «Каждая творческая личность, вносящая в духовное богатство общества нечто новое и значительное, может быть рассматриваема как более или менее резкий скачок в духовном развитии данного общества и народа, как крупный плюс к накопленному веками духовному богатству».
Нигде так не раскрывается тайна русской судьбы, как на Дальнем Востоке. Иван Москвитин поставил первое зимовье на берегу Охотского моря в 1639 году. Он был казак, а стало быть, моряк. Ни одно государство в истории не создало такого социального типа, как казаки, которых Екатерина II искренне считала вооруженными крестьянами. В войну 1812 года казаки показали миру, какую грозную представляют они силу: «Грянули чада Тихого Дона — мир изумился, враг задрожал». Во многих странах с почина внимательной Англии стали создавать военные поселения и регулярные конницы. Но нигде это не удалось. Последнюю попытку перед первой мировой войной сделал турецкий султан Хамид, собрав из курдов Турции полки «хамидие». Однако и эта затея жила недолго. «Казаки создали Россию», — говорил Лев Толстой. Он прав. По крайней мере, без участия казаков ни один серьезный вопрос русской истории не подлежал разрешению.