А в окна усадьбы влетает головокружительный запах цветущей акации. Вся станица в белом цветении. Тяжелые гроздья источают сладостный весенний аромат. Внизу кухня и буфет, где можно получить домашний обед. .Только написал об акации, усилились голоса двух женщин. Это бранилась буфетчица (она же хозяйка усадьбы-гостиницы) с худой, навсегда насупленной и злющей поварихой. Стряпуха сердита на весь мир, на все порядки в станице, на правление, а более всего на бывшего мужа. Спустившись вниз в добром расположении духа, я спросил ее, чем она недовольна такой цветущей весенней порой. Она буркнула и загремела кастрюлями. Тут бы мне и отстать от нее, или, как говорят французы, «если женщина виновата, извинись перед ней». Вместо этого я обронил самую неудачную и взрывоопасную фразу, выразив восторг от станицы. Самый невинный смысл ее выкриков был таков: мол, сами не хотят здесь жить, бездельничают в города и еще набираются нахальства хвалить эту проклятую дыру.
Буфетчица загнала ее на кухню, но и оттуда доносились проклятия в адрес всех приезжих и станичного начальства. Повариха нашла способ еще раз оторваться от кастрюль, чтобы бросить последнее проклятие в адрес всех мужчин, и особенно пьющих. Я заметил, что от жизни с ней не то что водку — начнешь хлестать тормозную жидкость. Повариха чуть не запустила мне в голову сковородой, но вовремя вплыла буфетчица и перевела разговор на пережаренную картошку. Получив неожиданный бодрящий заряд от стычки, я пошел в школу, размышляя над словами поварихи о том, что надо бежать из деревни. Я смотрел на голубое небо, на сиреневую кипень, на добротные усадьбы крестьян и не мог отвязаться от ощущения прикосновения к некоей разрушительной тайне, будто дохнуло из бездны некоей метафизической истерией... Откуда это беспокойство? Что это за болезнь? Как людьми овладевает паническое ощущение, что самое плохое место — это то, где они живут? Что чужое лучше? Сначала город лучше деревни. Потом будет заграничное лучше своего. Потом... Этому кровопийце-пауку — зависти — нет насыщения. Кто-то им уже внушил злую идею о непрестижности сельского труда. Коли так, то недовольство своим уделом становится доминантой психики. Вспомнил, как еще перед моим первым приездом в станицу академик Эрнст говорил:
— Дайте доярке четыреста рублей в месяц, она все равно сбежит на почту клеить марки за сто рублей.
Ей кажется, что, потеряв в деньгах, она выиграла в «престиже».
Женщина не верит во всесилие денег — ранг для нее важнее.
Вот как досближали город с деревней. Охваченная «престижной» истерией, крестьянка круглые сутки пилит мужа, понукая его покинуть село.
Эта самая разрушительная работа никогда не берется во внимание, потому что на всех уровнях главная категория общества — а именно семья — выпала из планов, из отчетов, из мыслей как начальства, так и публицистов, которые больше любят беседовать «о проблемах» с начитанными экономистами. Последние же черпают осведомленность из западных популярных книжек и посредством «испорченного телефона» одаривают социологическими рецептами инстанции. Только вместо старой «кухонной латыни» идет набор наукоидных иностранных слов, где самое понятное все тот же «комплекс».
Председатель колхоза Врана Вольдемар Францевич говорит:
— Надо с ранних лет готовить ребят к жизни напряженной, трудовой, реальной. Станица молодеет. Средний возраст в колхозе снизился за десятилетие с 46 до 40 лет. Судите сами. Только за последние годы из семисот принятых в колхоз шестьсот тридцать человек — это молодежь. Я верю, что приходит время оттока из городов, возврата к земле.
Главный смысл ученической бригады в связи поколений. У нас привычны совместные заседания партбюро школы и парткома колхоза, педсовета и правления. Школа и колхоз — единомышленники. В каждой бригаде колхоза висят школьные стенные газеты, «голос школы». Десять бригад колхоза заключили договор содружества с классами школы. Колхоз, говоря языком ребят, дружит со школой. Бригада дружит с классом. Ученик дружит с колхозником. На том стоим. Где начинает рабочий день директор школы?—обращается Врана к сидящему напротив директору школы Н. Беляеву и сам за пего отвечает: — Вот здесь, в этом кабинете, на планерке у председателя колхоза.
— Школа выбрасывает трудовые десанты на прорывы, — вмешивается в разговор директор школы. — На уборку томатов, на свеклу, на кукурузу. Школьники паши замещают на фермах ушедших в отпуск животноводов.
Нас ждет колхозный автобус, чтобы подвезти к культстану. Директор школы продолжает свой рассказ о бригаде по пути к машине.
— Мы соревнуемся с ученической бригадой из совхоза «Темижбекский». Дружеские встречи, матчи по футболу, баскетболу, ручному мячу. Совместные с ними проводим вечера отдыха. Ну там сами знаете, викторины, КВН. В конце трудовой четверти лучшие из ребят получают путевки на море.
Я говорю, как выглядит один день летом в бригаде для человека несведущего. Чем он заполнен? Директор охотно отвечает, гостей у него много, до одури, потому на иные вопросы он может, не задумываясь, отвечать:
— Питание бесплатное. Работают четыре часа. Неделю на стане. Воскресенье — домой в станицу. В лагерной смене сто человек. Оплата только на четверть ниже, чем у взрослых, за тот же труд. Часть денег, им заработанных, идет на нужды бригады, а часть — ему лично... Ну что еще?
Летом все деньги идут школьнику. Бригаде он не отчисляет... На жатве дюжина мальчиков по трое на комбайн. За уборочную мальчики получают в среднем по пятьсот рублей. Работают до обеда — поедят и спать. После чая, с 16 часов, два часа на благоустройство стана. Вечером линейка — итоги дня. Победитель опускает флаг. У стана сами для своих нужд посадили огород и кормимся. Вот так и живем... Забыл упомянуть, что бригада сейчас на хозрасчете, — добавил он.
Последние фразы директор произносил уже на выходе из автобуса около столовой культстана. При слове «хозрасчет» в разговор вмешалась агроном — наставник ученической бригады Ирина Никитична Цикалова. Я знал ее по первому приезду. Цикалова более десяти лет уже с детьми. И первый раз она удивила меня прямодушием, самостоятельностью суждений и требовательностью.
— Вот, вот, заладили опять: хозрасчет да рентабельность, — говорит она, — очень уж деловые стали. Зачем себя и детей обманывать? Сеялки кто отлаживает? — спрашивает Цикалова и сама себе отвечает: — Взрослые дяди! Комбайны кто готовит? Тоже взрослые. Свеклу на 30 гектарах кто сажает? Те же взрослые. Это верно, что полют дети и труд мозольный. Но убирают те же взрослые. А вы — хозрасчет... На ферму-то дети ездят не круглый год, а в неделю раз — в производственный день. Хорошо работают девочки, спору нет. Метут, доят, убирают, кормят телят. Бывает, и полный месяц берут на себя заботу о стаде. Но в году еще одиннадцать месяцев. Приучаются к труду?.. Да! Помогают?.. Да! Но какой тут, скажите на милость, хозрасчет?.. Какая рентабельность?.. И как не стыдно из года в год рапортовать для галочки? Сеют иной раз дети, это верно, но не пашут... Полей не удобряют, потому что до 18 лет нельзя работать с удобрениями... На десяти опытных гектарах, вы правы, пашут, сеют, культивируют, боронуют ребята. Это верно. Но ведь и там, на опытных полях, нельзя без удобрений. А техника чья? Колхозная. А бензин чей? Опять же колхозный.
Кто-то ей пытается возразить, чтобы не ронять престиж перед гостем. Но Цикаловой это только как масло плеснуть в огонь.
— Давайте, — говорит она, — вот тут, при детях, и подобьем итоги вашей выдуманной рентабельности. Хватит гнать вал. Надо ли детям работать на родных полях со взрослыми? — И по обыкновению сама отвечает: — Да! Надо ли ребятам участвовать в создании годовых производственных планов? Да. Надо ли школьникам отстаивать, обосновывать и вникать в свой план? Пусть защищают свои экономические расчеты на расширенном заседании правления, как это бывает. Пусть составляют хозяйственные отчеты... Закрывают наряды... Пусть упражняются в денежных расчетах, чтобы почувствовать финансовые рычаги. Пусть учатся ясному финансовому языку. Пусть и еще раз пусть. Но при чем тут рентабельность?!
Цикалова говорит, что лучше ее не заводить. А что до печати, пусть, мол, на нее ссылаются, и она на любом уровне докажет, что рентабельность бригады — это очковтирательство.
Я с ней согласен. Мы уже начали лбы расшибать. Не следует из хорошего и честного труда ребят делать один из пунктов ретивых рапортов. Очень хорошо, что такая искренность и глубина суждений прозвучали именно в Григорополисской школе. Это говорит о том, что и через тридцать лет школа чувствует свою моральную ответственность за судьбу всех ученических бригад.
Если школа не убыточна, то жизнь взрослого поколения обессмысливается. Их роль заключается в подвижнической и бескорыстной отдаче детям. Дети работают не ради прибыли, а для воспитания любви к земле, любви к семье и обществу — что потом даст отдачу сторицей. Кто настаивает на рентабельности детского труда под любой благовидностью, тот закладывает страшные убытки в будущее. Если они будут работать на прибыль, то к 17 годам сгорят и сойдут с дистанции до срока, как сходят
юные спортсмены. Колхоз с утра до ночи настроен и без того на интенсификацию и прибыль. Он имеет ее. Три миллиона рублей ежегодно. Если на русском Севере пустуют села и земли, то на русском Юге нет уже, увы, ни клочка пустоши. Детский труд должен обладать не рентабельностью, а песенностью. Вот тогда дыхания ему хватит на всю жизнь. Решил на месте провести опыт с ребятами и проверить их отношение к земле. Ведь за время пребывания в станице не одна повариха проявляла свою неприязнь к селу. Чаще всего это были женщины.
Я попросил оставить меня наедине с десятью лучшими мальчиками бригады. На скамейке в цветнике расселись девятиклассники в основном уборочного звена. Скромные, крепкие ребята с пытливыми глазами. Поговорив о том о сем, я без нажима и акцента выяснил, что из десяти ребят семеро готовы после школы остаться в колхозе. Во всяком случае, такая мысль им показалась вполне приемлемой.