На самом деле донские лошади крупны, великорослы, прекрасной золотистой масти и действительно выносливы. Платов знал, как и Гораций, что «сильные и лучшие — родятся от сильных и лучших». Потому он терпеливо и долго отбирал, как говорят англичане, «The best to the best» (лучшее к лучшему).
Лыскин и здесь отличился. Он помнит, как наезжал Буденный на конные заводы, решительно отбирал у начальников личные машины и требовал от них ездить только верхом и в пролетках. Я жил в том же «люксе», что был когда-то приготовлен для Семена Михайловича в Зимовниках. По сравнению с виллой в Григорополисской, которую отгрохал Лыскин для большого начальства, буденновский «люкс» с земляными полами как хижина перед Зимним дворцом. Старые конюхи рассказывали, как в страшном 33 году запылили черные эмки по сельским проселкам. К морю через Донские степи ехал Сталин. К дороге сгоняли остатки стад со всего края, чтобы хозяин увидел не распухшие от голода детские трупы, а мирно пасущиеся стада и почти счастливых «пейзан». Лыскин все помнит, все отпечатал в сердце, и, кажется, горе народное придало ему какую-то свирепую живучесть, чтоб пережил всех и за все и не сдался. Он сам как символ фантастической народной неистребимости. Это, видимо, веет от него, и потому молодой шофер его так радостно исполнителен. Лыскин фальшь в человеке мгновенно засекает. Сам он прям и прост, но далеко не простодушен. Коли надо, то никому на свете не проникнуть в последние тайники его души. Он знал всех глав государства. И сейчас может позвонить «самому» не колеблясь. После войны выбил для григорополисцев прямо в кабинете Сталина трактора и ресурсы. Дело делал, но ни разу не лебезил. Беспощаден был к себе и к другим. Время высушило все сантименты с юности. Никаких полутеней. В войну гнал за Волгу отборные стада. Донская лошадь перед первой мировой войной наряду с орловским рысаком была на всех выставках главным национальным богатством России. Лыскин и сам, как дончак, который выжил в сальских степях в неслыханно суровых условиях. Здесь степь не любит шуток и ничего не делает наполовину. Коли жара, то сорок в тени и трещит земля, и пересыхают речки, опаленные зноем, коли мороз, то тоже под сорок и те же речки промерзают до дна. А коли задует летом черная буря, то пиши пропало, — вой, стон над землей, мрак кромешный, не то чтобы солнца, а пальцев вытянутой руки не видно. Здесь никогда даром хлеб не ели еще со времен генерал-поручика Суворова, командира кубанского корпуса, основателя и станицы Григорополисской, названной в честь создателя Новой России, покровителя Суворова, Потемкина городом Григория — Григорополис — на семисоткилометровой Азово-Моздокской линии от Дона до Куры. Коннозаводчики во времена атамана Иловайского, продолжателя дела Платова, называли сальские степи «латифундией дьявола». Именно эти места имел в виду Вергилий, когда писал Скафии:
Снег меж тем все идет и воздух собой заполняет;
И погибают стада, стоят неподвижно, морозом
скованы туши быков, под невидимым грузом олени
Стынут, сбившись толпой, — рогов: лишь видны верхушки.
Уж что выживет здесь — жить будет долго. В этой бескрайней степи «немного к югу от Москвы и немного к северу от Египта», где белеют на склонах балок кости, да кружат лениво ястребы в знойном мареве, на этих просторах не удивишься, если вдруг покажутся из-за холма, покачиваясь, пики всадников Святослава или Игоря, громивших здесь хазар, в этой степи, будто созданной богом, чтобы разворачивать для атаки конные лавы.
Как же обличья злодейств разнородны! Нет уже плугу
Должной чести. Поля засыхают с уходом хозяев
Прежних; и серп кривой на меч прямой перекован,
Там затевает Евфрат, а там Германия брани,
Здесь договоры порвав, города-соседи враждуют
Непримиримо, и Марс во всем свирепствует мире.
Это из «Георгии». Вергилий и впрямь наш современник. Платов когда-то предоставил войсковую Задонскую степь в бесплатное пользование всякому казаку, желающему разводить лошадей, без ограничения выпаса, сенокоса и распашки. При жизни Пушкина Николай I посетил Дон и Ставрополыцину, осмотрев казачьи, полки, он остался недоволен статью лошадей и высказал пожелание, чтобы «казак и его лошадь олицетворяли собой кентавра древних». Первые заводские книги вскоре были заведены талантливым коннозаводчиком атаманом Иловайским, и через некоторое время уже ни одно государство в мире не обладало таким огромным и самобытным коннозаводством верховой военной лошади на площади около восьмисот тысяч десятин, не знавших плуга, и с шестьюдесятью тысячами отборного поголовья золотых коней. Что мы знаем о своем еще вчерашнем прошлом? В слободе Владимировке, Кавказской области, Пятигорского округа, находилось хозяйство помещика А. Ф. Реброва. По признанию Московского общества сельского хозяйства, Ребров был первым шелководом России и оспователем русского шелководства. У него изготовлялся лучший в мире шелк! Иностранные купцы переплачивали за шелк Реброва.
Знают ли об этом школьники Ставрополья? Нет, ни они, ни их наставники не ведают ни о Реброве, ни о племенной работе Платова и Иловайского, ни о замечательном коневодстве вчерашней Ставропольской губернии.
Все несчастья, постигшие наше земледелие, проистекают от этой слабой иммунной памяти.
А как научишься ты читать про доблесть героев
И про деянья отца, познавать, что есть добродетель.
Это из той, четвертой эклоги, где мальчика ждет невозделанная земля. Вергилий, чей бюст стоял во всех школах Рима, на античной скульптуре очень похож лицом на Шукшина. Он умер за 19 лет до рождения Христа. Четвертая эклога приводила в сильное волнение первых христиан — они видели в образе мальчика пророческое предчувствие пришествия. Иммунная память дарует здоровье, близкое к абсолютному. Любовь к родине проявляется в преданности детям, в сильной привязанности к семье. Как для офицера любовь к солдату есть проявление любви к отечеству. Когда эти узы слабеют, то школа в Григорополисской становится малолюдней каждую осень, а школа для так называемых умственно отсталых в центре станицы все многолюдней. Помещается это скорбное заведение в старинной школе, построенной станичными казаками еще до революции для своих здоровых детей. Стоишь у ограды подолгу и наблюдаешь за жизнью этой школы, испытывая отчаяние, что не можешь помочь этим невинным детям.
По приезде в Григорополисскую первым делом стал выспрашивать в школе, почему не видно Николая Ивановича Бутенко, того, что восемь лет назад, в мой первый приезд, был заместителем директора школы по производственному обучению, а практически главный, кто в школе отвечал за всю жизнь бригады. В нем заложены были хорошие начала, вынесенные из здоровой, трудолюбивой семьи, помноженные на верность своей земле и энергию, эти задатки могли послужить родной станице. Николай Бутенко, оказалось, уже директор Григорополисского сельского профессионально-технического училища. В этом училище учатся и живут при нем несколько сотен юношей — без преувеличения цвет и надежда местной нивы. Училище основано еще в 1915 году. Бутенко за счет своего отпуска сидел по архивам и изучал прошлое училища, которое готовило когда-то слесарей-механиков и мастеров столярно-колесного дела. Бутенко показывал училище с гордостью. Усадьба обширная. Механизмов целый полигон. Сегодня в земледелии применяют сто наименований машин. Выпускники должны разбираться в них, как в собственных мотоциклах. Те, кто приходят после восьмилетки, учатся три года. Выпускники средней школы осваивают курс за десять месяцев. Питание четырехразовое. В дореволюционном училище техники было не в пример мало, но сильней было самое главное для человека — глубокое понимание важности тайн ремесла, некоторая даже поэтика профессии, уважение к мастерству, порой даже переходящая в хорошую важность и неторопливую степенность. Что же сегодня нужно хорошему молодому директору вроде Бутенко и его юным воспитанникам, чтобы не дискотека в подземелье училища, разрисованная черными красками под веселую преисподнюю, казалась средоточием культурного досуга? Японцы умно и последовательно ведут свою страну к всеобщему высшему образованию, а мы лучшие силы народа — неокрепших подростков — начиняем до одури сельхозтехникой, без корней и истории земледельческой культуры. Разве воспитанники Бутенко не заслужили лучшей формы одежды, чем кирзуха, ватники и мешковатые фуфайки? Почему по окончании они но могут хотя бы за свои деньги на всю жизнь получить красивый и дорогой значок? Одежду форменную они бы и сами заработали, но она должна быть элегантна, строга и красива и разделена как на полевую, так и на парадную. Много ли для этого нужно ума? Бескрылая заземленность и унылые бюрократические шамкания — главные враги земледелия и юности. Когда Александр III как-то на время упростил форму в русской армии и унифицировал ее, ответом юношества было резкое сокращение притока желающих в военные училища. Одежда, как и обряд и ритуал, великие созидатели. Форма, по Гегелю, есть «свечение сущности». Сегодня все наши юноши в СПТУ города и деревни, судя по их форме, несут на себе свечение убогой сущности их руководителей. Если не все СПТУ, то лучшие из них, хотя бы по одному вначале на область, должны стать Болотовскими лицеями, сельскими колледжами с широкой культурной программой, пусть при тех же сроках обучения. «Поднятие крестьянского земледелия — самая существенная задача, прямо или косвенно касающаяся каждого русского гражданина». Эти слова К. Тимирязева сегодня более актуальны, чем при жизни ученого.
Теоретические основы земледельческой механики сложились в нашей стране раньше, чем где бы то ни было в мире. Основатель ее Василий Горячкин был, по существу, нашим современником и умер только в 1935 году. Он был первым в мире теоретиком в конструировании машин для земледелия. Проходит ли осмысленно его наследие в наших ОПТУ? Нет, разумеется. Впитывается ли в плоть и кровь юноши следующее положение Юстуса Либиха: «Возникновением и гибелью народов управляет один и тот же закон природы. Отнятие от стран условий, определяющих их плодородие, вызывает их гибель, поддержание же этих условий обеспечивает этим странам длительное существование».