Ночь в Сочи встретила меня теплым ласковым ветерком и черным небом с множеством мерцающих звезд. Болтливый таксист отвез меня в гостиницу и при рассчете, ухмыляясь, спросил, не надо ли мне на ночь массажистку. Я ему дал на чай, он взял «под козырек» и укатил. Днем я бесцельно шатался по сочинской набережной, заходил в кафе и долго сидел там, глядя на разношерстную курортную публику, обдумывая, что мне теперь делать? Может, мне уехать в Англию или наняться матросом на пароход, а может устроиться в аэропорту электронщиком по ремонту? Я не был лентяем и понимал, что как ни верти, как ни крути – все равно возвращаться к какому-то труду надо, но только не к той серой рутинной жизни, которой я жил до сих пор, если не считать страшной и напряженной жизни в десантуре в огне афганской войны.
Слоняясь по городу, я ни о чем не жалел, а ощущал совершенно новое радостное чувство свободы. Сам не зная для чего, забрел я на набережной в церковь. Там было тихо, прохладно, и лики святых, глядящие с икон и расписанных стен, действовали на меня успокоительно и умиротворяюще. И запах там был какой-то тонкий, приятный, как от фиалок. Под иконами мерцали разноцветные лампадки, а на больших золоченых подсвечниках желтыми огоньками трепетно горели тонкие свечи. Службы сейчас не предвиделось, и было только несколько любопытных курортников. Я присел на лавочку и смотрел на сверкающий позолотой резной иконостас.
Что касается темы – Бога, то я не думал о Нем никогда, даже на войне. Вроде в моей жизни Он был мне ни к чему. Все учения о происхождении жизни на Земле, да и появление самой Земли в школе и институте излагались без всякого участия Бога в этих делах. И я воспринимал их без всякого критического осмысления. Но с некоторых пор, вернее, когда я вырвался из этого рутинного круга жизни, эта таинственная область знания, где, неведомый мне, пребывал Бог, стала меня интересовать и притягивать к себе. И вот здесь, первый раз в жизни находясь в храме, я почувствовал присутствие какой-то невидимой, но реальной силы. Уже несколько лет спустя, когда я заочно учился в духовной семинарии, я узнал, что с небес от Бога исходит Божественная энергия, которую богословы называют «Призывающая Благодать». Видно, тогда в этом храме сердце мое открылось навстречу Богу, и туда вошла Призывающая Благодать. И этот день был для меня своеобразным рубежом, который отныне разделил мир на две части: мир – грешный и прелюбодейный, и мир – Божий. Я это понял впоследствии, а начало было положено, когда я, возвратясь из командировки, шагнул в пустую брошенную квартиру.
Когда я вышел из храма, ко мне подошел старый монах с медной кружкой в руках, собирающий на пропитание монастырской братии. Я хотел дать ему десять долларов, но он отстранил мою руку и сказал, что примет только российские деньги. Я пошел в ближайший обменный пункт и поменял валюту на рубли. Вернувшись, я монаха на месте не застал. Но почему-то я был уверен, что он придет, и стал его ждать. И он пришел через час. Я просунул в щель кружки деньги, но уходить не торопился. Мне хотелось поговорить со старцем о Боге.
– Спаси тебя Господь, – сказал мне монах и поклонился в пояс.
– Почему ты мне кланяешься, ведь я не Бог?
– Хотя ты не Бог, но творение Божие, созданное по образу и подобию Его. А скажи мне, чадо, эти деньги праведным путем тебе достались или нет?
– Праведным, праведным, батя, не беспокойся. Я квартиру свою продал.
– Ну, это другое дело. Потому как в Священном Писании сказано: «Не вноси в храм плату блудницы и цену пса».
– Вона как? – удивился я. – А у нас говорят, что «деньги не пахнут».
– Это у вас так. Потому что мир лежит во зле. Это изречение идет еще от древнего блудного и грешного Рима, когда императора спросили, будет ли он брать в казну налог с отхожих мест, и он согласился, произнеся эту фразу. А в нашей Церкви все должно быть чисто.
– Вот, батя, я бросил работу, квартиру, от меня ушла жена, и я бежал от мира, в котором жил, и ищу где чисто. Сочи тоже грязный город.
– Святой апостол Павел сказал, что где умножается грех, там преизбытчествует благодать. Понятно это тебе?
– Нет.
– Потом поймешь. А дети у тебя есть?
– Нет.
– Тогда пойдем в наш лесной скит. Поживешь, осмотришься, душу свою успокоишь. Если пожелаешь, то наставим тебя в Законе Божием. А деньги свои положи в банк. В лесу деньги не нужны, а то еще местные бандиты могут ограбить и убить.
Утром следующего дня с рюкзаками и сумками, нагруженными крупой и сухарями, мы с отцом Власием (так звали моего нового знакомого), порядочно отъехав от Сочи на автобусе, шли по узкой горной тропинке. После двух часов ходьбы мы оказались на плоскогорье, поросшем мелким дубняком, шиповником и дикими грушами. Навстречу нам вышли трое монахов. Все они были пожилые, но не дряхлые, с седыми бородами, в выцветших скуфьях и старых подрясниках, подпоясанные кожаными поясами. Сам скит состоял из четырех неказистых домиков с маленькими окнами и часовней с крестом на крыше. Вокруг был разбит большой огород с кукурузой и овощами. Огород и скит были огорожены плетеной из прутьев изгородью. Небольшая черная собачка Жучка охраняла огород от диких коз, свиней и прожорливых птиц. Она подбежала ко мне и, обнюхав ботинки, приветливо замахала хвостом. Кельи были построены в некотором отдалении друг от друга. Как я понял, отец Власий был здесь за старшего и имел сан иеромонаха. Остальные братия были простыми иноками в духовном послушании у отца Власия. Каждый жил в своей келье и пищу готовил себе сам.
Отец Власий тронул меня за рукав:
– Пока келью тебе ставить не будем, посмотрим, может, вскоре захочешь уйти от нас. Пока поживи у меня. Что-то я от усталости забыл: как твое святое имя?
– Мое имя не святое. Родители меня не крестили, а имя дали – Эдуард.
– Ну что ж, Эдик, будет твое желание – окрестим и имя дадим православное. Сейчас отслужим благодарственный молебен о нашем возвращении, а потом будем обедать.
Монахи вошли в часовню, а я встал в дверях. Отец Власий надел поручи и епитрахиль, перекрестился и провозгласил: «Благославен Бог наш…» Молебен был недолгим, и вскоре все разошлись по своим кельям. Перед обедом отец Власий научил меня, хотя и не без запинки, произносить молитву «Отче наш». Сам он помолился и благословил трапезу. Обед состоял из постных щей и пшенной каши, сдобренной постным маслом. Вместо хлеба были белые и черные сухари, которые мы накрошили в щи. На третье выпили по кружке чистой родниковой воды. Родник был примерно в пятидесяти метрах от скита и не иссякал даже в самые жаркие месяцы. Мне было дано послушание: носить всем старцам из родника воду в кельи, заготовлять на зиму дрова и стеречь огород от диких коз. С первого же дня отец Власий начал наставлять меня в Законе Божием. Начали с катехизиса, чтения Псалтири и Евангелия. Каждый день я должен был вытвердить одну молитву из утреннего и вечернего правила, а вечером, как школьник, демонстрировал свои успехи перед старцем. Обычно весь день я был в делах: то бегал с хворостиной по огороду, отгоняя жадных птиц от сладкой молочной кукурузы, то носил на коромысле ведра с водой, то до седьмого пота рубил, таскал и складывал во дворе на зиму дрова.
Однажды, выйдя из леса, я увидел всех четырех старцев, стоящих навытяжку перед двумя охотниками-абхазами, которые угрожали им ружьями и требовали деньги и продукты. Вспомнив свои навыки десантника, я подкрался сзади и в момент разоружил их и положил носами в землю. Один из них, моргая подбитым глазом, плаксиво кричал старцам:
– Откуда у вас этот бешеный монах? На Кавказе гостей так не принимают!
– А у нас в России говорят: незванный гость хуже татарина. Что бы вы сделали со мной, если бы я пришел к вам в дом и требовал деньги?
– Убили бы, – прохрипел абхаз с подбитым глазом.
– Ну, так и я вас сейчас прикончу, – сказал я, направляя на них ружье.
– Что ты, что ты, Эдик! Остановись! – закричал отец Власий.
– Да я пошутил, – рассмеялся я. – Вставайте, абреки, – сказал я, пнув их ногой. – Проваливайте быстрее, пока я добрый.
– Отдай наши ружья.
Я кинул им ружья:
– Возьмите, но патроны не отдам.
Они взяли ружья и пошли к лесу.
– Мы тебя все равно убьем! – прокричал абхаз с подбитым глазом.
– Меня душманы не смогли убить, а они будут покруче вас, козлов вонючих, – крикнул я им на прощание.
По вечерам я исповедывал свои помыслы и согрешения за целый день перед отцом Власием. Он был строг в это время, и я даже не узнавал всегда доброго и кроткого старца. Он говорил:
– Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, не усрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене: но не обинуяся рцы, вся, елика соделал еси.
Мне было стыдно признаться, что меня, молодого и крепкого мужика, одолевает блудный бес, но все же я нашел в себе силы признаться старцу. И он мне объяснил, что есть два пути избавления от блудной страсти. Первый путь – это сочетаться законным освященным церковью браком. Но мне придется опять вернуться в мир, откуда я с отвращением бежал. Второй путь – это наложить на себя строгий пост и в молитвах взывать ко святому Моисею Угрину и Иоанну Многострадальному, которые помогают избавляться от этого греховного томления. И я выбрал второй путь, и сел только на сухари и родниковую воду. Я изнурял себя работой и молился этим святым, даже пробовал закапывать себя по грудь в песок, как это делал Иоанн Многострадальный. Все это не было мне в тягость, и результаты этих стараний были в мою пользу. И чтобы греховные помыслы не лезли в голову, я по совету старца постоянно твердил Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». И старец разрешил мне прекратить строгий пост.
Но через неделю, как говорится в Писании, я «аки пес» возвратился «на блевотину свою». Опять было сердечное покаяние перед старцем, стоя на коленях. Он положил мне на голову руку, вызвал отца Досифея и приказал ему принести из леса ягод святой мученицы Фомаиды. Вскоре инок принес ягоды, и вынув их из кармана подрясника, высыпал на стол. Все это время отец Власий не снимал своей руки с моей головы. Стоя на коленях, я слушал, как он молится святой девице Фомаиде. После этого я съел все эти бледно-розовые ягоды, и блудные мысли отошли от меня.