На следующее утро все насельники скита собрались у горного родника, чтобы совершить надо мною Таинство Крещения. Я не был спокоен, и тело мое сотрясалось от мелкой нервной дрожи. С трудом, запинаясь, я прочитал Символ веры, а после того, как отрекся от сатаны и плевал на него, повернувшись на запад, на меня напала неукротимая икота и кашель.
– Это хорошо, – говорил отец Власий, – мне видно, что бесы так и сигают из тебя. Крещается раб Божий Петр, – произнес отец Власий, погружая меня с головой в скальный бассейн трижды. – Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь.
Я вылез из бассейна спокойный, с чувством необыкновенной легкости. Мне казалось, что я как воздушный шарик взлечу сейчас к белоснежным горным вершинам. Заметив мое состояние, отец Власий сказал:
– Это оттого, что вода крещения смыла все твои грехи от рождения и до сего дня.
Он надел мне на шею серебряный крест, сказав, что возлагает сей святой и животворящий крест во спасение души и тела и в жизнь вечную.
– И не снимай этот крест никогда, – добавил отец Власий.
– Только с головой, – ответил я.
В новой белой до пят рубашке меня повели в часовню и причастили Святыми Телом и Кровью Господней.
В конце лета пришел к нам брат Лазарь – монах из соседней Абхазии. Он поведал нам, что оставил Абхазию из-за начавшейся там войны между абхазами и грузинами. Страшное кровопролитие творится там. Убивают кого ни попадя, по лесам ходят банды не то сатанистов, не то уголовников, живущих по собственным законам, и если им попадаются монахи-пустынники, то они их без сожаления убивают, а кельи поджигают.
– Вы тут живете совсем рядом с Абхазией, они могут появиться и у вас. Так что нам надо остерегаться, а лучше бы уходить на север, в Россию.
После ухода брата Лазаря мы все обсудили и решили, что зимой по большому снегу сюда злодеям не пройти, а вот весной снимемся с места и пойдем в Россию, где открылось много новых монастырей, и в монахах большой недостаток.
Время шло, и я уже считался послушником и носил черный подрясник, скуфью и широкий кожаный пояс. Весь этот монашеский обиход, лишенный мелочности, суеты и недоброжелательства, постепенно входил мне в плоть и кровь, и я с радостью принимал его и чувствовал, что это то, чего мне не хватало в жизни. Зима здесь, в горах, была многоснежная, она приковала нас к кельям. Большого мороза не было, но снега выпадало столько, что мы едва успевали отбрасывать его от келий и расчищать дорогу к роднику. Дров запасено было много, и печки топились целый день. Братия, освободившись от летних трудов, предалась усиленному молитвенному деланию. Я продолжал жить у отца Власия в его келье, которую мы разделили перегородкой. Монах во время молитвенного делания не должен видеть кого-либо, чтобы не нарушать самоуглубления. По воскресеньям вся братия собиралась в часовне, и отец Власий на антиминсе служил Божественную литургию. Все мы пели полный обиход службы, и кадильный дымок из дверей поднимался к небу вместе с нашими голосами.
Отпраздновали Рождество Христово, в сугубом молении провели Великий Пост. После Пасхи дороги освободились от снега, и мы с отцом Власием решили спуститься в долину и выйти к Сочи, чтобы решить наш вопрос с отъездом в Россию. Деньги у меня хранились в банке, и на них я решил купить вместительную машину. К вечеру мы добрались до Сочи и заночевали в доме у знакомого священника. Утром, забрав из банка деньги, пошли на авторынок. Он был богат необыкновенно. Продавали всевозможные марки автомобилей, здесь было все, ну, может быть, кроме танка. Права у меня были еще с армии, я там водил боевую машину пехоты, и поэтому придирчиво осматривал приглянувшиеся машины. Наконец, я остановился на вместительном, немного бывшем в употреблении «джипе». На оформление ушло несколько дней. Ну, конечно, кое-кого пришлось «смазать». Получив соответствующие документы и два знака «Транзит», которые я приклеил к стеклам, я решил, что главное дело сделано. В ГАИ офицер милиции, узнав, что мы живем в горах в монашеской общине, спросил:
– Как это вас там еще не убили?
– А что, есть случаи? – в свою очередь удивился я.
– Сколько угодно, и особенно сейчас, когда идет война с Абхазией. На нашу сторону просачиваются группы бандитов, которые если набредут на пустынников, то убивают их – наверное, боятся, чтобы не донесли властям. Так что быстрее убирайтесь отсюда, пока живы.
Отец Власий ждал меня у машины.
– Благословите ехать, отче, – сказал я, и мы тронулись в путь.
По дороге рассказал ему, что сообщил мне гаишник. Старец очень взволновался за оставленную братию и всю дорогу просил Господа сохранить их от нечаянной смерти. Когда мы доехали до места, я оставил старца с машиной во дворе знакомого христианина, а сам налегке отправился в горы. Через два часа я добрался до скита, но в него сразу не заходил, а спрятался в кустах и стал наблюдать. Первой я увидел с лаем выбежавшую Жучку, а за ней шел отец Досифей. У меня сразу отлегла от сердца тревога. Я подошел к отцу Досифею, поздоровался и спросил, все ли в порядке. Он сказал, что все живы-здоровы.
– Не приходил ли кто к вам?
– Приходили пятеро вооруженных людей. Ночевали у нас, и мы их кормили. Сказали, что опять придут.
Тогда я передал отцу Досифею, чтобы все срочно собирались в путь: в часовне взяли антиминс, сосуды, иконы и облачение, богослужебные книги тоже чтоб не забыли. Машина есть, и все вместе поедем на новое место в Россию.
– И Жучку возьмем? – спросил отец Досифей.
– И Жучку тоже не оставим.
Когда мы подошли к машине, навьюченные узлами, отец Власий возрадовался и от полноты души воспел благодарственный псалом. Братия, сложив в кучу узлы, одобрительно осматривала машину, щупая крепкие широкие колеса. Отслужив напутственный молебен, все расселись в машине, куда первой заскочила Жучка. Я сел за руль, перекрестился, и машина тронулась.
Ехали мы до Туапсе и далее по горной дороге. Старцы были довольны, что ехали без происшествий, но рано мы радовались – без искушения дело не обошлось. Ночью по дороге между Майкопом и станицей Белореченской мощные фары нашей машины высветили автомобиль, стоящий поперек дороги. Около него трое в камуфляжной форме жезлом приказывали нам остановиться. Место было глухое, лесное, самое что ни на есть разбойничье. Я хотел на скорости обогнуть машину, но там были глубокие кюветы, и пришлось остановиться. Старцы вышли из машины, и двое начали обшаривать их карманы. Третий с пистолетом в руке подошел ко мне и приказал выходить из машины. Жучка, сидевшая рядом, зарычала. Я сразу оценил обстановку и нащупал у ног припасенную железную монтировку. Броском я прыгнул на налетчика. Одной рукой у запястья перехватил его руку с пистолетом, другой оглушил его монтировкой.
– Ложись! – закричал я старцам, и завладев пистолетом, выстрелил в воздух.
Старцы попадали на дорогу, а двое налетчиков бросились бежать к лесу. Я прицельно выстрелил раз, другой, третий, и один из бежавших вскрикнул и стал припадать на ногу. Я оттащил оглушенного в канаву. Он был жив, но без сознания. Старцы быстро забрались в «джип», и я бампером сдвинул в сторону стоящую поперек машину. Быстро выскочив, я проткнул ножом пару колес у мешавшей проехать машины, сел за руль и нажал на газ.
Так афганский опыт десантника пригодился мне еще раз. Старцы крестились и благодарили за избавление от бандитов. А поживиться было чем. Во-первых, машина, во-вторых, у меня было при себе еще пять тысяч «зелененьких». Конечно, как опасных свидетелей нас всех бы прикончили и оттащили в лес. А там шакалы докончили бы начатое дело. Но волей Господней все повернулось в нашу пользу. Отъехав километров пятьдесят, я остановился у моста, и разобрав пистолет, бросил его части в реку.
– Отцы и братия, – сказал я при этом, обращаясь к старцам. – Простите меня, грешного, за то, что я сотворил в эту ночь, едва не совершив смертоубийство, но я сделал это потому, что я еще мирской, не монах. А если бы был монахом, то не стал увечить бандита, но положился бы на Господа, хотя возможно, что нас всех бы убили.
Старцы в ответ сказали мне в утешение, что по их мнению, Бог не осудит меня, потому что Он Сам сказал устами любимого своего ученика апостола Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». А погибнуть я мог бы в первую очередь.
В дальнейшем пути Господь хранил нас, и мы, направляясь на Север, въехали в земли Великого Новгорода. По дороге один священник посоветовал нам определиться во вновь открытый мужской монастырь, откуда ушла воинская часть: монастырские стены и здания там хорошо сохранились, но братии собралось еще мало, а настоятелем монастыря игумен Паисий – монах благочестивый и строгой жизни, к которому и следует нам обратиться; этот монастырь славен еще тем, что в соборе покоятся мощи святого Новгородского угодника и чудотворная икона Божией Матери «Взыскание погибших».
Нашему джипу оказались не страшны разбитые проселочные дороги, и в конце концов мы остановились у святых монастырских ворот. Отец Власий надел новую рясу, наперсный крест, монашеский клобук и отправился на переговоры с настоятелем монастыря. Его не было целый час. Но вот монастырские ворота со скрипом отворились, и мы въехали на монастарский двор. Нас встречала малочисленная братия монастыря во главе с игуменом Паисием, благословлявшим нас большим напрестольным крестом. Он обнял и расцеловал нас всех – и мы приложились ко кресту и к раке со святыми мощами угодника Божия. Потом нас повели в трапезную, где после благодарственного молебна мы вкусили монастырский обед. Отец Власий был назначен благочинным монастыря, троим нашим старцам дали послушание в соборе, а меня определили монастырским шофером и еще смотрителем за порядком в соборе и на монастырском дворе. Жучку тоже поставили на довольствие. Отцу Власию игумен отвел особую келью, а нас четверых пока поместил в одной просторной келье.
Через год я принял иноческий постриг и облачился в рясу и клобук. На оставшиеся пять тысяч долларов я купил для монастыря грузовую машину, и меня стали называть «отец-водитель». О прежней своей жизни не вспоминаю и не жалею, и благодарю Господа за то, что благоволил мне приобщиться к благодатной монастырской жизни.