– Ну и ловок же ты, парень, – щурясь на яркую лампочку, похвалил Степана старый Игнат.
Каждый вечер после ужина, тщательно вытерев стол, он раскрывал старую, еще николаевских времен, Библию и, оседлав нос очками, читал ее вслух в назидание Степану.
– Притчей Соломоновых чтение! – торжественно возглашал старик. – У кого вой? У кого стон? У кого ссоры? У кого горе? У кого раны без причины? У кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином, – Игнат Петрович поверх очков выразительно посмотрел на Степана и продолжал:
– Которые приходят отыскивать вина приправленного. Это значит – крепленого, вроде бормотухи, – пояснил он. – Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно: впоследствии, как змей, оно укусит и ужалит как аспид: глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное: и ты будешь, как спящий среди моря и как спящий наверху мачты. И скажешь: «Били меня, мне не было больно; толкали меня и я не чувствовал. Когда проснусь, опять буду искать того же».
Степан, прослушав это, аж застонал:
– Как все это верно, и про море и про мачты. Как будто про меня сказано.
Все основные работы по хозяйству, кроме пасеки, выполнял теперь Степан. К пчелам старик его не допускал, говоря, что пчела пьющих не любит.
– Да я же теперь не пью, – обижался Степан.
– Но пил и проспиртован, – говорил старик, – три года надо, чтобы из печенок-селезенок вышла вся пьянь.
Теперь Степан занялся ремонтом соседней, еще крепкой избы. Целый день он строгал, пилил, тюкал топором.
– На что тебе дом? – говорил старик, – разве я тебя гоню?
– Я хочу туда хозяйку привести.
– Хозяйку?! – удивился дед. – Это хорошо ты придумал, но только приводи молодую, здоровую, чтобы от нее приплод был. Деревню надо возрождать, населять.
– Я когда был в райцентре, присмотрел одну вдовушку тридцати лет с двумя детьми. Вроде она согласна, если, конечно, пить не буду.
– С двумя детьми! Вот молодец, Степа! Давай приводи. Деревня сразу оживет!
По средам они читали акафист Иисусу Сладчайшему и акафист Божией Матери – Ее иконе «Неупиваемая Чаша».
Степан пока держался, и лицо его приобрело нормальный человеческий облик. Но бывали ночи, когда он во сне стонал и страшно скрипел зубами, и Игнат Петрович, зная, что в это время его мучает пьянственная страсть, читал над спящим молитвы святому мученику Вонифатию и святому Моисею Мурину, которые помогают в борьбе с лютой страстью винопития.
Но так или иначе, пить здесь было нечего, а тут навалилась такая зима, намело такие сугробы, что ни пройти, ни проехать. Когда Степан открывал обитую по периметру войлоком дверь хлева, теплый навозный пар ударял ему в ноздри, и корова, смотря на него большими влажными глазами, тянулась губами к охапке сена в его руках. И это его умиляло и умягчало его душу.
Как-то вечером, после очередного чтения Библии, ввиду предстоящего увеличения населения деревни, они вдвоем с дедом решили начать строить церковь. Степан взялся заготовлять в лесу бревна, и для трелевки и доставки их к месту решил приспособить быка. Бык не очень-то одобрил это начинание и несколько раз норовил поднять Степана на рога, но бык прост, а человек хитер, и как-то с помощью деда Степан опутал быка веревками, продел ему в ноздри железное кольцо и стал на цепи выводить его во двор. К сделанному им для быка хомуту он приделал два гужа, чтобы зацеплять и тащить по снегу бревна. Бык все артачился, крутил рогатой головой и ворочал налитыми кровью глазами. Один раз он все же поддал Степана рогом, но тот, взяв дубину, укротил неразумное животное: бык, получив изрядную трепку, смирился и стал безропотно волочить из леса сосновые стволы.
Игнат Петрович, помолившись, изобразил довольно удачно на листке бумаги будущий храм, обозначил размеры и рассчитал, сколько какого материала должно пойти на постройку. После фундамента начали в два топора рубить и вязать сруб, вдвоем накатывая бревна. Доски делали сами, распиливая бревна длинной двуручной пилой. Бревно лежало на высоких козлах. Один пильщик стоял наверху, другой внизу под бревном, и, равномерно тягая пилу, они наготовили нужное количество досок… К весне маленькая церквушка была почти готова. Надо было где-то достать хотя бы один колокол и украсить храм святыми иконами.
– Вот что, Степа, походи ты по брошенным избам, полазь по чердакам и найдешь там образа для церкви. Маленькие иконы хозяева взяли, а больше все здесь.
И действительно, Степан нашел и снес в церковь немало хороших больших икон. Хватило и для иконостаса, и для алтаря, и еще несколько укрепили на стенах. Весной, когда открылась дорога, Степан поехал на мотоцикле в райцентр со всеми сбережениями, которые ему дал Игнат Петрович. Во Пскове от правящего архиерея Степан получил благословение на освящение и открытие церкви. В епархиальной лавке он приобрел церковные сосуды, облачения, ладан и кадило. На вещевой толкучке у одного старика приобрел небольшой церковный колокол: он увидел, что это не корабельная рында, а настоящий колокол, и купил его, не торгуясь.
Вернувшись в райцентр, пошел к благочинному округа протоиерею отцу Модесту, тучному пожилому батюшке, и показал письменное распоряжение Владыки об освящении и открытии храма. Благочинный на следующий день съездил к Владыке и получил от него антиминс, без которого службу совершать невозможно. Возвратившись, батюшка со Степаном на мотоцикле двинулись в деревеньку. Дорога была тяжелой, и батюшка колыхался и кряхтел в утлой коляске. Когда приехали на место, батюшке так разломило поясницу, что он не мог даже разогнуться. Так его, согбенного, под руки и ввели в избу и ничком положили на лавку. Игнат Петрович, засучив рукава, размял ему поясницу и натер медвежьим жиром со скипидаром. Батюшка сразу ожил, поднялся с лавки и пожелал приступить к трапезе. После скромной трапезы все пошли смотреть церковь. Благочинный, оглядев церковь, воскликнул:
– Я думал, что у вас храм, а вижу, что это храмик.
– Батюшка, так и деревня наша маленькая, всего-то нас две души, но через неделю будет уже пятеро.
– Ну, ладно. Пятеро так пятеро, но я должен проверить, обращен ли у вас алтарь на восток в сторону Иерусалима. Если алтарь смотрит в другую часть света, значит храм поставлен неправильно и освящать его не буду.
– Батя, – сказал Степан, – можешь не проверять. Я – старый моряк и в частях света разбирался, когда еще у мамки сиську сосал.
– Нет, я все же должен проверить, – и благочинный запустил руку в недра своей рясы и, достав оттуда компас, минут десять ходил вокруг и около церкви, смотря на прыгающую стрелку. Наконец, он поместил компас назад в карман и сказал:
– Аксиос!
– Чевой-то? – спросил дед.
– Я сказал – Аксиос, значит – достоин. Завтра будем освящать храм.
Вечером в пойменных кустах пели соловьи, на болоте бесперечь квакали тысячи лягушек, и выкатившая из облаков полная луна осветила как бы возникшую из небытия церковь. Степан заволновался и от полноты чувств сбегал ко храму и со всей мочи ударил в колокол. Звук прокатился над лесом и эхом отозвался над деревней.
Утром, помолившись, натощак пошли освящать церковь. Оделись в праздничные одежды и в алтаре приготовили батюшке все нужное для освящения. В полном облачении с кропилом в руках в храм вошел отец благочинный и, затворив Царские Врата, обильно окропил святой водой весь алтарь. Степан и дед Игнат стояли в храме и по требованию батюшки Модеста подавали ему в алтарь то доску для престола, то горячий воскомастих, то камень для прибивания доски Святой Трапезы.
И начался большой чин освящения храма:
– Господи Боже, Спасителю наш, – ласково и просительно читал отец Модест, – вся творяй и строяй о спасении рода человеческаго, приими молитву нас, недостойных раб Твоих, и удов ли нас в настоящий час, во еже неосужденно освящение совершити храма сего, ко Твоему славословию созданного, во имя святаго Николая Архиепископа Мир Ликийских, и воздвижении в нем сотвориши трапезы…
После освящения батюшка совершил Божественную Литургию и исповедал и причастил строителей храма сего. В проповеди он благодарил их за столь нелегкое сооружение на земле Русской еще одного дома Господня и посулил им Царствие Небесное, если они и дальше будут идти таким же благочестивым путем.
В избе была устроена праздничная трапеза, во время которой допили бутылку кагора, привезенного отцом Модестом для освящения храма. А Степан не пил; он завел мотоцикл и отвез батюшку назад в райцентр. Вернулся он во главе целого обоза. Впереди ехал на мотоцикле Степан, в коляске у него сидели два озорных веселых пацана дошкольного возраста. Сзади на тракторе с прицепом, нагруженным домашним скарбом, ехала молодая вдова, за рулем сидел бодрый дедов внук Серега. Молодуха первым в дом пустила кота, а за ним зашло и все семейство. Около дома Степан, как бывший моряк, укрепил флагшток и поднял морской Андреевский флаг.
А в один прекрасный день день в деревню приехал милицейский «газик» с синей мигалкой, из которого вышли два милиционера.
– Есть ли здесь гражданин Петров Степан? – спросили приехавшие.
– Это я Петров, – выступил вперед Степан.
– А документы есть?
– У меня только профсоюзный билет, и тот случайно сохранился, но он с фоткой, а остальное отобрали вместе с квартирой те крутые ребятки.
– Вот они-то сейчас нами задержаны и на допросе показали, что завезли вас сюда и бросили в нежилой деревне. Вот их фотографии. Они?
– Да, это они. Все верно, что завезли и бросили здесь. Но деревня теперь уже жилая с обитателями.
– У вас в городе осталась принадлежащая вам квартира. Поедете с нами?
– Нет, я буду жить здесь.
– Тогда составим протокол допроса потерпевшего и распоряжение о квартире в горжилотдел. Кому вы ее оставляете?
– Пусть вселят туда… – Степан ненадолго задумался, – …семью погибшего воина.
– Хорошо. Пишите свое распоряжение.
Составив протокол, милиционеры уехали.