После этого Лида вернулась в постель, заползла под одеяло с головой, поджала озябшие ноги к подбородку, зевнула, вдыхая незнакомые запахи этой постели, этой комнаты, – и заснула прежде, чем успела подумать о том, насколько же странной выдалась ее первая брачная ночь.
Глава девятая. Бабуля Никитишна
– А это-то какое! Ну и наворочено… А под юбку, видать, надо эти обручи просовывать. Вот смех! Вот где смех-то!
Незнакомый голос разбудил Лиду. Несколько мгновений она не могла понять, где находится, потом вспомнила сумасшедшие события минувшей ночи – да так и обмерла.
Она заснула в спальне Василия Дмитриевича, в его кровати, а он лег на диванчике. Но кто болтает здесь так вольно и привольно, ничуть не стесняясь спящей Лиды и не боясь ее разбудить? Но о чем идет болтовня, вот вопрос? О каких-то нарядах? Но откуда здесь взялись наряды?!
Вообще-то на этот вопрос существовал только один ответ: Степан привез вещи Лизы в Березовку, а Иона Петрович отправил их в ее новый дом, в Протасовку. Однако и крепко же она спала, если даже не слышала, как их заносили в спальню! А потом горничная девка пришла сюда убирать, удивилась, откуда появилась тут женская одежда, и давай ее рассматривать и вслух обсуждать…
Ну и распустилась здешняя прислуга! А может быть, девка Лиду просто не видит? Не знает, что она здесь, не знают, что барин женился?
Или… или наоборот, ее появление служанку не удивляет? Или она привыкла к тому, что в постели Василия Дмитриевича появляются женщины? А они, конечно, появляются – иначе откуда взялась бы та ночная сорочка, в которой Лида спала?!
Неприятные догадки, которые ночью прогнала смертельная усталость, сейчас, на свежую голову, вернулись и принялись безжалостно жалить Лиду. У нее мигом испортилось настроение.
Ох, сейчас достанется от нее этой не в меру любопытной обнаглевшей горничной девке на орехи!
Лида высунула голову из-под одеяла и приподнялась на постели. Ну да, так и есть: у двери воздвигнута целая гора из ее кофров, частью еще запертых, частью уже открытых, а между ними снует и вынимает одно платье за другим какая-то сухонькая седая дама в белом чепчике и синем платье, но отнюдь не модного цвета е́lectique[55], а в каком-то роброне «времен очаковских и покоренья Крыма», как выразился бы Александр Грибоедов, если еще не более старомодном. И особа эта ничуть не похожа на служанку своим пусть старомодным и поблекшим, но все-таки затейливо сшитым муслиновым[56] платьем, маленьким, едва прикрывающим затылок, кружевным чепчиком и черепаховой лорнеткой[57] на золотой цепочке, с помощью которой она разглядывала Лидины наряды!
Старая дама была так увлечена этим занятием, что даже не заметила, как Лида села на постели, спустила ноги с кровати, поправила свалившуюся с плеч сорочку, пригладила волосы и потянула к себе шаль, которой она ночью укрывала Василия Дмитриевича и которая теперь оказалась висящей на спинке кровати.
Кто ее повесил туда? Да кто же, как не Василий Дмитриевич! Значит, он подходил, смотрел, как Лида спит…
Надо надеяться, у нее не был в эту минуту открыт рот? Или, не дай бог, не похрапывала ли она? Или, что еще хуже, не раскрылась, не лежала ли полуголой?!
А ведь если бы они вчера не были оба настолько измучены, если бы Василий Дмитриевич не уснул на диване, возможно, он лег бы в одну постель с Лидой – и тогда… Что случилось бы тогда? Достаточно ли им было просто лежать рядом? Или же Лиде нужно было раздеться догола, чтобы таинство брака свершилось?
А Василий Дмитриевич? Он тоже разделся бы? И Лида смогла бы увидеть его без одежды?
От этой мысли она так разволновалась, что обо всем прочем забыла и сильно вздрогнула, когда рядом прозвучал насмешливый голос:
– Так вы проснулись, милочка?
Лида оглянулась и обнаружила, что незнакомая старая дама в муслине стоит подпершись одной рукой, а другой поднеся к глазам лорнетку, и теперь объектом ее самого пристального внимания являются не Лидины наряды, а она сама.
– Здра… здравствуйте, – пробормотала Лида. – Кто вы, сударыня?
– А вы, значит, та самая малютка, которая умудрилась совратить моего внука, а потом женить его на себе? – не отвечая на вопрос, произнесла дама, продолжая лорнировать ее. – Вам удалось совершить подвиг, который до вас не удавался всем окрестным, уездным, волостным и даже губернским дамам!
– Что я сделала? – не веря своим ушам, переспросила Лида. – Совратила Василия Дмитриевича? Что вы такое говорите?! Никого я не совращала!
– А что в таком случае вы делаете в его постели? – вопросила незнакомка. – Да еще в сорочке его покойной матери?! По традиции, которая передается в нашей семье из поколения в поколение, мужчина из нашего рода отдает материнскую сорочку своей новобрачной жене в первую ночь!
– А, ну да, – спохватилась Лида, – мы в самом деле обвенчались, однако у меня и в мыслях не было совращать Василия Дмитриевича ни этой ночью, ни прежде!
– В самом деле? – ухмыльнулась старая дама. – А это что? – Она дернула Лиду за подол. – И это что? – Она с обвиняющим выражением указала перстом на постель.
– А что? – растерялась Лида. – Ну, сорочка, ну, простыни… что вас так удивляет, сударыня?
– Ах, вы не понимаете! – издевательски, несколько даже демонически захохотала дама. – Меня удивляет то, что они чистые! На них нет ни следа вашей девственной крови, то есть вы лишились девственности отнюдь не после первой брачной ночи, а гораздо раньше, бесстыдно совратив Василия – возможно, в той самой беседке, где вас застиг ваш дядюшка, после чего моему внуку и пришлось на вас жениться!
Ее внук? Василий Дмитриевич – внук этой старой ведьмы?! Стало быть, это и есть Анаисия Никитична по прозвищу бабуля Никитишна?
Добродушное наименование, впрочем, ей ничуточки не шло! Видно было, что это строгая хозяйка, которая всем заправляет в доме и у которой горничные и в самом деле по струнке ходят, как предупреждал дядюшка! Ну что ж, Лида – не горничная, ходить по струнке перед вздорной старухой она не намерена! С другой стороны, это бабушка ее мужа, а значит, к ней следует относиться с пиететом… Вот только где его взять после таких оскорбительных реплик?!
Стыдливость Лиды была возмущена до крайности. Однако сейчас было не до того, чтобы краснеть, охать, разражаться слезами оскорбленной невинности или вообще плюхаться в обморок, как следовало бы поступить непорочной девице, услышавшей такие речи! Надо защищаться от свирепой старухи!
– Видите ли, сударыня, – стараясь держаться хотя бы с относительной почтительностью, проговорила Лида, – вы лишены возможности увидеть то, что вам так хочется, просто потому, что никакой брачной ночи у нас с Василием Дмитриевичем не было. Мы спали врозь. Я – здесь, а он – там, – она указала на диван. – Кроме того, я увидела вашего внука впервые только сегодня, около пяти часов пополудни, так что у меня не нашлось бы времени совратить его, даже если бы я чувствовала такое желание, а его, признаюсь честно, я вовсе не чувствовала!
– Врете, милочка, – ухмыльнулась Анаисия Никитична. – Я еще не видела ни одной девицы или дамы, которая не желала бы совратить Васеньку!
– Мне остается лишь сожалеть, что круг ваших знакомств столь узок, – смиренно, однако с изрядной толикой ехидства проговорила Лида, в глубине души признавая правоту старой дамы.
Не то чтобы она об этом думала, увидев Василия Дмитриевича впервые… То есть, конечно, у нее и в мыслях не было ничего подобного… Однако, может быть, то волнение, которое охватило ее при встрече с ним, желание видеть его, прикасаться к нему и было намерением его совратить?..
Ну что же, так оно или нет, Лида намеревалась все отрицать!
Она ожидала нового нападения и набиралась сил для защиты, однако, к ее изумлению, старая дама расхохоталась во весь голос и сказала – не то с осуждением, не то с восхищением:
– А ты востра, оказывается! Вот и хорошо! Тебя зовут Лидия? Прекрасное имя. Но мне нравится, как называет тебя Иона Петрович – Лидуша. Я тоже буду тебя так звать. А мое имя – Анаисия Никитична, для самых близких – бабуля Никитишна. Очень немногие имеют право называть меня так! Твоя тетушка Авдотья Валерьяновна чуть не на коленях молила о разрешении, но я осталась тверда.
– А почему? – спросила Лида, растерянная и обрадованная той добросердечной интонацией, с которой вдруг заговорила Анаисия Никитична.
– Терпеть не могу всех этих вертихвосток, которые так и норовят совратить моего Васеньку! – свирепо произнесла Анаисия Никитична, и эта уже знакомая Лиде песня могла бы ее здорово насмешить, если бы она могла смеяться над отношениями Авдотьи Валерьяновны и Василия Дмитриевича… ее, Лидиного, собственного мужа!
– Думаю, ей-то это удалось! – глухо пробормотала Лида, удивляясь незнакомому чувству, которое внезапно куснуло ее за самое сердце. Ей и раньше больно было слышать об этой связи, но тогда Василий Дмитриевич был ей посторонним человеком, а теперь… Теперь она просто готова была убить Авдотью Валерьяновну!
– Не ревнуй, – добродушно посоветовала Анаисия Никитична. – Глупо ревновать мужчину к тому, что было до тебя! До свадьбы он должен хорошенько перебеситься, чтобы потом на сторону не тянуло, а вот после свадьбы все зависит от его жены! Жена должна быть такой, чтобы мужа влекло только к ней!
Лида беспомощно хлопнула глазами:
– Но как же… – Она развела руками, выразительным взглядом окидывая постель, где провела ночь в полном одиночестве.
Судя по всему, Василия Дмитриевича не слишком-то влекло к своей новобрачной супруге, а как сделать, чтобы это изменилось, Лида не знала.
– Помогите мне, бабуля Никитишна! – взмолилась она, бросаясь к старой даме, падая перед ней на колени и поднося к губам ее сухонькую ручонку, унизанную тяжелыми перстнями. – Вы так опытны… судя по вашим словам, вы, наверное, прожили жизнь, насыщенную любовными приключениями… вы так хорошо знаете мужчин… Помогите мне!