– Удивил ты меня, майор, – начал Тимошенко. – Неплохо придумал, прямо скажу, впечатляет… Затея ваша мне ясна и понятна. Теперь, как говорится, вашу бы хитрость – да Богу в уши… А тебе, боец, предстоит самая важная задача. Надо суметь заставить немцев поверить в то, что наши скрытые резервы Ставки численностью до нескольких дивизий выдвигаются на Ржевский рубеж… А мы снова должны будем выстоять здесь…
После чего командующий сам подошел к красноармейцу, переодетому в священническое облачение, и сказал:
– Удачи тебе, отец-боец…
Присутствующие офицеры уже не скрывали своих улыбок.
Надежда, которая все еще стояла у бокового входа в штаб дивизии, снова увидела, как Николай, уже в священническом облачении и в сопровождении офицера, вышел на крыльцо. Она замахала рукой и уже готова была что-то крикнуть этому близкому ей человеку, как вдруг поняла, что не должна этого делать, что за этим переодеванием, очевидно, скрывается некая важная и, может быть, даже государственная тайна.
Правда, она успела заметить, что Николай, прежде чем сесть в легковушку, какое-то мгновение внимательно всматривался в лицо молодой медсестры, стоявшей у крыльца штабного особняка.
Еще несколько секунд – и машина в сопровождении мотоциклиста с охранением сорвалась с места и, набирая скорость, скрылась за поворотом.
Вскоре и Надежда вместе с рядовым Тарасовым наконец-то добрались до дивизионного лазарета. И первым, кто увидел ее целой и здоровой, была вышедшая на крыльцо фельдшер Волкова.
– Ростова, живая… А мы уже тебя похоронили и помянули даже…
– Сама не верю…
– Не иначе как тебя Бог хранит… А мы тут с утра все думали и гадали, кого санинструктором в роту капитана Вологдина направить. Вовремя ты появилась. Так что снова собирайся в дорогу. Предписание получишь, медикаменты уже собраны. Там, говорят, много раненых. С дороги пару часов отдохни, а потом, сердешная ты наша, тебя к линии фронта отвезут…
Но уже через час в палатку, где разместили санинструктора Ростову, вошел незнакомый офицер.
– Младший сержант Ростова? – спросил он.
– Так точно, товарищ старший лейтенант…
– С вами хотят поговорить… Пройдемте со мной.
Метров через сто Надежда увидела знакомый ей легковой автомобиль.
Офицер открыл перед ней заднюю дверцу.
Ростова заглянула в машину и увидела на заднем сиденье одетого в рясу своего школьного товарища Николая Ласточкина.
– Здравствуй, Коля, – сказала она, залезая на заднее сиденье машины. – Я знала, что все так и случится.
– Залезай… подруга. Я сегодня ухожу на ту сторону фронта… И хочу, чтобы ты знала, что у меня, кроме тебя, никого не осталось… Ты слышишь меня, Ростова, совсем никого.
Надежда даже почувствовала, как слегка дрогнул голос Николая, и спросила:
– А как же мама?
– У нее, когда похоронку на отца получила, не выдержало сердце.
– Извини…
– Кстати, если тебе это интересно, то Зайцев…
– Что с ним?
– Жив и здоров наш старшина. Я был у него на курсах молодого бойца.
Лейтенант нетерпеливо постучался в стекло кабины.
– Нам пора… – сказал Николай. – Когда я тебя у штаба увидел, то попросил дать нам возможность для встречи. Думаю, что если человеку нечего терять в этой жизни и если ему никто в ней не дорог, то за что же тогда ему воевать и кого защищать?
И вдруг Надежда нежно коснулась его щеки своими губами…
– Спасибо! – тихо поблагодарил ее Николай.
– Ласточкин, возвращайся, пожалуйста, очень тебя прошу… – сказала Надежда и быстро вышла из машины. А потом долго еще смотрела на окутанную пылью дорогу.
Уже под вечер санинструктор медицинской службы Ростова добралась до расположения роты капитана Вологдина. Окапывающиеся солдатики, что подтянулись к этой линии родной земли, ставшей сейчас для них передовой, подсказали ей, как найти блиндаж ротного.
Когда Ростова вошла в забросанный землей блиндаж, то весь командный состав в этот момент ужинал, а разведчик сержант Анисимов травил байки из армейской жизни.
– Товарищ… – начала Надежда, прикладывая руку к пилотке, и замолчала на середине фразы, пытаясь понять, кто же из них ротный.
Все бойцы и офицеры в ватниках… у кого на голое тело, у кого на тельняшке. Ротный же сидел спиной к вошедшей медицинской сестре, и она, естественно, не могла сразу же увидеть его китель и знаки отличия.
Ростова внимательно всматривалась в бойцов, выискивала того, кто был ей нужен, тот, кому она уже согласна была вверить свою жизнь, и тот, за которого пошла бы уже в огонь и в воду. Но вот сумеет ли она понять, почувствовать, найти того, кто здесь был действительно главным действующим лицом…
Надежда еще раз, обведя всех взглядом, вдруг каким-то внутренним чутьем поняла, что капитан Вологдин – это тот, кто, в отличие от других, словно каменное изваяние, замер и продолжает сидеть к ней спиной, не проявляя никакого интереса.
И медсестра Ростова делает шаг в его сторону.
– Товарищ капитан, – начала она. – Санинструктор медицинской службы Надежда Ростова прибыла в ваше распоряжение…
– Детей уже присылать стали… – все так же, не оборачиваясь в ее сторону, произнес ротный.
Надежда вся аж вспыхнула.
– Я не ребенок, товарищ капитан, а младший сержант Красной армии.
После этих слов Вологдин, повернувшись к ней, ответил:
– Мы сегодня утром, к глубокому сожалению, похоронили уже такого же вот санинструктора.
И как бы в подтверждение его слов совсем рядом раздался мощный взрыв, комья земли забарабанили по настилу, и все невольно пригнули свои головы.
– Сержант Анисимов, – начал ротный, – покажите сестре милосердия ее блиндаж… И накормите…
– Разрешите идти, товарищ капитан? – спросил разрешения Анисимов.
– Ступайте…
Сержант Анисимов легко поднялся и, прихватив с общего стола немного хлеба и банку с тушенкой, увел девушку за собой.
И в этот момент все присутствующие в блиндаже неожиданно замолчали, возможно, вспомнив, что и у них тоже есть дети – дочери и сыновья, которые, возможно, в этот же час вот так же входят в чьи-то блиндажи… Кто защитит их? Кто прикроет от пули или шального осколка? Только ты сам. Как, каким образом, спросите вы меня? Только в том случае, если здесь ты сам прикроешь собой чью-то чужую дочь или сына… Глядишь, что и там кто-то другой так же прикроет твою дочь или твоего сына. Это же так просто…
Однако начавшийся артобстрел заставил каждого из них подняться и покинуть блиндаж, чтобы быть готовыми к началу возможной атаки немцев.
Вечером в опустевший блиндаж Вологдина вошел командир батальона Ильин. Этот седовласый майор, уже почти старик, воевал еще на Гражданской…
– Что у тебя там за иллюминация на позициях? – спросил майор у ротного.
– Не иначе, товарищ командующий батальоном, как наши из разведки боем возвращаются. Разрешите встретить?
Майор согласно кивнул головой, и капитан Вологдин вышел из блиндажа.
Через двадцать минут ротный и сержант Анисимов вернулись в блиндаж. Еще через пять минут туда же пришла, вызванная по приказу капитана Вологдина, санинструктор Ростова.
Надежда вошла в блиндаж в тот момент, когда раненый в руку сержант Анисимов докладывал о проведенной ими разведке.
– Сначала все было нормально… До райцентра дошли вообще без единого выстрела… Домишки почти все сгоревшие, одни печные трубы торчали… Местных практически никого нет. В подполе одного из домов нашли старуху с козой… Она и рассказала, что в лесу и на просеках уже несколько дней стоят замаскированные танки.
– Нужно срочно сообщить об этом в штаб дивизии, – произнес майор и спросил: – А что со старшим лейтенантом Хлопяниным, почему не он докладывает?
– Командир взвода старший лейтенант Хлопянин решил с группой бойцов взять языка, но, когда они вышли к центральной площади, со второго этажа административного здания ударил пулемет… Мы пытались отойти, но в этот момент с пожарной каланчи ударил немецкий снайпер. Старший лейтенант Хлопянин был убит первым выстрелом…
– Такое впечатление, что немцы вас ждали, – высказал предположение командир роты капитан Вологдин.
– Думаю, что они ждали возможного наступления потому, что на площадь в этот момент вышла самоходка. И мы, забрав тело старшего лейтенанта Хлопянина, вынуждены были отойти.
– Понятно, – произнес майор. – Немцы посчитали, что это была разведка боем. По крайней мере, теперь вы знаете, что вас завтра будут ждать в поселке… Смерть старшего лейтенанта Хлопянина была не напрасной. Благодарю тебя, сержант, за эту информацию, а теперь пусть санинструктор осмотрит вашу рану, а потом ступайте отдыхать.
Анисимов подошел к сидевшей на топчане Надежде и стал снимать свою окровавленную гимнастерку. Рана оказалась сквозная и в левую руку. В таких случаях говорят, что до свадьбы заживет. Надежда стала быстро и аккуратно ее обрабатывать, а комбат уже обсуждал с ротным план завтрашнего наступления.
В этот момент в блиндаж спустился часовой.
– Товарищ майор, тут наши хлопцы в дозоре одного прихватили, говорит, что студент из Москвы, но уж какой-то больно подозрительный.
– Дезертир? – уточнил командир батальона.
– Более на гражданского похож… – ответил солдат.
– Пусть введут, – приказал Вологдин. – Посмотрим, что за студент такой.
И уже через минуту щуплый, но рослый и жилистый юноша с двумя кожаными коробами в сопровождении автоматчика вошел в блиндаж.
– Кто такой? – начал майор Ильин. – Документы какие-либо при себе имеются?
– Герман Шатров… выпускник института кинематографии…
Юноша, опустив свою ношу, достает паспорт и вручает его стоящему рядом автоматчику, а тот в свою очередь передает их капитану Вологдину.
– Что делаете на этом участке фронта? – спросил он юношу.
– Видите ли, я с товарищами по курсу был в Ростове-на-Дону на съемках дипломного фильма… На узловой станции наш поезд разбомбила немецкая авиация… Там я потерял своих товарищей и далее шел пешком уже один. В основном по лесам. Два раза чуть в болоте не утонул. Тогда-то, видно, с пути и сбился…