Итак, дневник:
Июль, 10. Мы выехали засветло, и видно, что матушка заметно успокоилась. Дай-то Бог доехать до Тобольска без приключений. Вчера полночи размышлял, как всерьез займусь изучением Сибири. Как только представлю себе эти горы и реки, аж дух захватывает. Северная Пальмира, при всем величестве ее дворцов и мостов, на их фоне не более чем будка городового при въезде в столицу. А леса… не говоря уже о народных преданиях, которыми думаю всерьез заняться сразу же по приезде домой. Искренне надеюсь, что это скрасит и осадок горечи от поспешного и неясного все еще для меня расставания с друзьями и Санкт-Петербургом…
Верещагина пролистала пару страниц…
Июль, 13. Вчера видел сон, как мы переправляемся через Волгу… И вот туманная пелена разверзлась, и перед нами появился тот самый кит из нашей сказки. Все словно оцепенели, смиренно и безвольно смотрели, как вплываем в его огромную пасть… К чему бы это напоминание из моего детства? Не совершаю ли я роковой ошибки, покидая Санкт-Петербург? Видит Бог, при первой же возможности следует вернуться…
Верещагина сделала запись в своем блокноте: Узнать об этом странном воспоминании из детства Ершова. Что за встреча с китом?
Еще через пару страниц…
Июль, 20. Третий день сплошные степи… Скучно. Куда едем, зачем так спешим? Или же матушка воистину ведает что-то и теперь боится «этого», как огня геенского. Или кто-то посулил ей грядущий потоп во граде Петра посреди лета. И не иначе как искренне верует, что только Сибирь – этот новый Ноев ковчег – нас спасет, оградит от бесовских происков… Ведает же, что меня никогда не интересовала тема демонической одержимости в творчестве, а уж тем паче сомнамбулизм или спиритизм, коими сегодня Северная Пальмира воистину одержима. Нет, братья, повторюсь, что обаявший вас рок и судьба – всего лишь благой Промысел, или, как сказывал наш друг Пушкин: ваш слепой случай есть лишь мгновенное проявление воли Божьей, побеждающей всевластие жестоких роковых сил… И я с ним в этом полностью согласен.
Верещагина закрыла дневник и посмотрела на часы. Была глубокая ночь, а завтра у нее были запланированы лекции.
Утром, уже в Тюмени, позволив себе легкий завтрак, она отправилась в университет. Сегодня была назначена короткая встреча с курсом, который она не видела почти две недели.
– Насколько мне не изменяет память, к нашей встрече вы должны были подготовить небольшие сочинения на тему «Добро и зло, свет и тьма в сказке Петра Павловича Ершова „Конек-Горбунок“»…
Все полезли в свои рюкзаки.
– То, что вы все зашуршали тетрадками, дает мне возможность предположить, что вы попытались выполнить данную работу, а пока, так как времени у нас немного, я хочу предложить вам нечто иное. Пусть каждый из вас, как будущий педагог и воспитатель, опираясь на собственные выводы, выступит сейчас с неким заявлением…
– Типа суда над писателем? – задал вопрос один из студентов.
– Тогда уж над сказкой, – поддержала его мысль молодая девушка.
– Как вам угодно… Если это будет в русле задания, – откликнулась доцент Верещагина. – Но задача такого диалога в том, что каждому из вас, уже в своей личной преподавательской практике, все равно придется ответить на эти вопросы: сначала для себя лично и уже потом своим ученикам… Итак: добро и зло, свет и тьма… Кто хочет начать диалог?
Первой подняла руку та самая студентка, что уже откликнулась на предложение Верещагиной.
– Попробуйте, Князева…
– В опубликованной в 1999 году статье Лациса «Верните лошадь» впервые вводится предположение о том, что автором сказки «Конек-Горбунок» мог быть сам Пушкин, доказательством тому служит политическая подоплека сказки «Конек-Горбунок». Но я хотела сказать вот о чем: в царской России времен николаевской эпохи и Бенкендорфа дворяне, в общем-то довольно состоятельные люди, вышли на Сенатскую площадь с единственным желанием помочь своей стране и были арестованы, частично казнены, а в большинстве своем сосланы в ссылку… Разве это же самое не происходит и сегодня, уже в наше время? Такие же люди, также не самые богатые, но и не бедные, как оказалось, не меньше декабристов обеспокоенные судьбой страны, вышли в Москве на Болотную площадь… И снова против них брошена полиция. Теперь становится понятным, что истинное зло, которое всегда было, есть и продолжает оставаться, – сама наша власть…
– Понятно… Князева, к сожалению, вы не ответили на мой вопрос. Садитесь!
– Почему?! – мгновенно отреагировал студент, который первым задал свой вопрос.
– Платов, мы с вами не на политическом митинге и не на обсуждении актуального сетевого блога Навального. Тема нашей беседы – творчество Ершова, его конкретного произведения «Конек-Горбунок». У вас есть что добавить по теме?
– Есть!
– Тогда слушаем вас…
– Разве Князева не открыла нам всем сегодня глаза на новые, я бы даже сказал, сенсационные разоблачения Ершова в литературоведении? А мы все твердим прописные истины… Народная сказка. Если она народная, то борьба с властью испокон веков всегда была уделом народа…
– Грустно, что приходится разочаровываться в своих лучших учениках в преддверии выпуска. Садитесь, Платов.
– Да вы просто помешались на своем Ершове! – мгновенно вспылил студент.
– Может быть, и помешалась… – спокойно отреагировала на выпад студента Верещагина. – Все так считают?
– Разрешите мне, – подняла руку одна из студенток курса.
– Прянишникова?.. Дерзай!
– Мне, – начала Прянишникова, – уже который год не дает покоя ответ на вопрос: кто же в этой сказке бес, кто та нечистая искусительная сила, которая подчиняет себе всех? Вот хотя бы:
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то – что те плошки!
Вот и стал тот черт скакать
И зерно хвостом сбивать…
– Я не о царском спальнике, – продолжала студентка, – то зло зримое, возможно, что оно даже заложено в каждом из нас, – я о скрытом, невидимом зле, которое в какое-то мгновение подчиняет себе даже Ивана…
– Потому, что Иван – дурак! – произнес с галерки студент Сергей Кирсанов.
По рядам пробежался легкий смех.
– Даже сам Иван с тобой, Сергей, не спорит и сам о себе, не скрываясь, так говорит… – произнесла Верещагина. – А вот вопрос, поднятый Надей Прянишниковой, и мне все эти годы не дает покоя…
– Да там все перевертыши… – снова огласил аудиторию голос Кирсанова.
– Как и каждый из нас? – неожиданно парировала Прянишникова.
– Пожалуй, что Надежда снова права… – поддержала студентку Татьяна Виленовна.
И зал разразился аплодисментами сокурсников.
Верещагина продолжала:
– Судите сами… Конек-Горбунок предупреждает Ивана о возможной беде, просит его не брать перо Жар-птицы. Иван не слушает конька и берет перо, обрекая себя на новые испытания…
– Но он же их и проходит! – вступил в диалог студент Гасов.
– Да, Дима, действительно проходит, но не сам, а лишь с помощью Конька-Горбунка, как и каждое последующее испытание.
– Ну да… – согласно промолвил студент, – но тогда почему же, если предположить, что Конек-Горбунок и есть олицетворение добра и света… Что же оно такое ущербное?
– А может быть, Конек-Горбунок – это заколдованный принц? – вдруг раздался голос романтичной студентки Беловой.
– Ну да, конечно, как же мы все до этого не додумались… – мгновенно подхватил друг Гасова студент Андрей Бирюлин. – Ивану нужно было Конька-Горбунка, как и Царевну-лягушку, просто поцеловать… И жил бы он потом с принцем вместе долго и счастливо…
Аудитория буквально взорвалась от смеха.
– Бирюлин, за афористичность – хорошо, но пример не совсем удачный, – дождавшись тишины, сказала Верещагина. – Садитесь… У кого есть иные соображения?
Руку подняла еще одна студентка.
– Слушаем вас, Аня.
– Я вот тут подумала по поводу изображения Конька-Горбунка, – начала девушка. – И мне вспомнились слова моей мамы, сказанные в тот день, когда мне исполнилось шестнадцать лет… – начала Анна Смелова.
– Как это трогательно… – пробубнил на всю аудиторию Платов. – Не занятия в вузе, а кружок любителей воспоминаний…
– Платов, еще одно слово… И получишь в лоб, – чуть повысив голос, произнес Сергей Сединин, сидевший рядом с Анной.
– Рыцарь Ланцелот решил вступиться за даму своего сердца… Как это благородно! Да пусть поговорит… Вы тут, как я посмотрю, все помешанные, – сказал Платов, поднимаясь. – Я лучше вообще уйду…
– Это будет самое умное, что ты сегодня сделаешь, – негромко, но решительно подытожил Сединин.
Когда Платов под любопытными взглядами товарищей вышел из аудитории, Анна продолжила:
– «Обрати внимание на бабочек, – сказала мама мне тогда. – Одна, необычайно красивая и переливающаяся цветовой гаммой своих крыльев, чарует всех, а вторая – обычная, серенькая и невзрачная. Правда, красавица-бабочка в первый же день своей жизни попала сначала в сачок любопытного натуралиста, а затем была пришпилена им же, и уже намертво, булавкой к стене, зато вторая, та, что была проста и скромна в своем одеянии, прожила долго и дала жизнь новым поколениям»…
– Красивая версия… И не лишена доли истины, – поддержала студентку Верещагина. – Есть другие соображения?
– Святые, например, часто являлись в черных плащах и с балахонами на головах… – подал голос с места студент Власов.
– И инквизиторы тоже… – не удержавшись, произнес Гасов.
– Да и старушка из сказки Пушкина про семь богатырей, когда принесла отравленное яблочко их сестре, тоже была в черном-пречерном, – поддерживая друга, сказал Андрей Бирюлин.
– Угомонитесь, любители сказок… – остановила друзей Верещагина, – ищите все же образ, а не детали, думаю, что так будет точнее.
Но раздавшийся звонок прервал сей диалог.
– Не успели… Складывайте свои работы на край моего стола. А когда завтра встретимся, может быть, сообща и найдем крупицы истины…