– Не может быть… – вдруг произнес Александр, лишь взглянув на первый лист, а затем стал аккуратно перебирать последующие, внимательно прочитывая ровные рукописные столбики стихов.
– Это надо же, сибиряк-то наш за ночь целую поэму настрочил. Ты только посмотри, Володя…
– Да ладно… – сказал Треборн, принимая из рук Пушкина очередную страницу, а пробежав ее взглядом, добавил: – Действительно. Да мне бы на такой труд и месяца не хватило…
– Так то ты, а то – Ершов! – сказал ему Пушкин и улыбнулся. – Выходит, что Ершов-то наш, оказывается, совсем и не тюленя. Он – кит! Экая глыбища!.. А теперь пошли, нужно хотя бы немного и самим поспать…
Они дошли до двери, и тут Пушкин остановился и еще какое-то время внимательно вглядывался в лицо спящего товарища.
А лицо Ершова было и впрямь в этот момент чудным. Что уж он видел во сне, мы того не ведаем, но счастье и радость на нем были неописуемы…
И вновь через какое-то мгновение сестры оказались в Тобольске, рядом с могилой того, кто только что погрузился с ними в свою собственную юность.
– Ну-с, уважаемая Александра Виленовна, у вас еще есть ко мне вопросы?
– Извините и простите, Христа ради… – тихо произнесла Александра.
– Бог простит! А вот насчет авторства… – начал Ершов. – Я ведь в ту ночь действительно вымолил у Бога помощи в написании этой сказки. Помню слезы, что всю ночь застилали глаза, а я лишь успевал записывать то, что рождалось, казалось бы, на ходу… Уже после сам, перечитывая сказку о Коньке-Горбунке, я каждый раз видел эти стихи как бы в первый раз, прекрасно понимая, что это не я, что я не мог так написать. А посему нигде и никогда не обозначал себя прямым автором этой удивительной сказки, которую через меня, как я понимаю, нам всем кто-то поведал с Небес!
Александра и Татьяна слушали слова Ершова, затаив дыхание, боясь упустить, недослышать, не запомнить сие откровение.
А Ершов продолжал и обращался не столько к ним, сколько к Самому Творцу:
– Господи, прости! Понимаю, что мне не следовало уходить в мир, погружаться в житейскую суету, забывая данные Тебе обеты. Я ведь даже неоднократно корил Тебя за смерть своих любимых, и особенно за детишек… Что же я натворил-то по своему горделивому разумению… И лишь только сейчас это понял. Ты нас всех, гордецов-то, прости! Ибо без Тебя ничего же творить действительно не можем… Прости, Христа ради! И Ты, Матушка Пресвятая Богородица, похлопочи за меня…
У могилы Ершова раздались аплодисменты, представители области и общественных организаций стали возлагать венки от правительства и благодарного народа.
– Знаете, а ведь вы правы… – вдруг произнесла Александра. – Действительно, гордецы, а я из них самая первая. Вон сколько нас здесь сегодня собралось… Все что-то планируют и реформируют… Думают, что они и есть глашатаи завтрашнего дня Отечества, забывая, что все новое – это лишь хорошо забытое старое! Прости, Господи, и меня, если можешь…
Татьяна лишь молча перекрестилась. Она смотрела на Ершова, понимая, что настает час их расставания.
В это время мальчик, что стоял рядом, вдруг произнес:
– Мама, смотри, какая странная лошадка…
После него и Ершов, и сестры увидели появившегося рядом с ними Конька-Горбунка.
Петр низко поклонился сестрам.
– Вот и пришло, как я понимаю, время нашего расставания. Я чувствую, что прощен. Прощен!.. – уже чуть не во весь голос закричал он. – Как же я этому рад! Прощен! Какое же это счастье! Простите и вы меня, Христа ради! И молитесь за меня!
И сестры увидели, как над местом захоронения писателя уже воспарила Жар-птица…
Счастливый Петруша Ершов сел на своего конька… И в сопровождении Жар-птицы его истосковавшаяся по Творцу душа, сделав круг над могилой, стала возноситься в небо…
– Прости меня, народ православный… – неслось над кладбищем, над Тобольском, над всей многострадальной Россией.
И так светло стало вокруг и на душе легко, что слезы сами текли от такого счастья.
Вечером следующего дня, когда все официальные праздничные мероприятия закончились и именитые гости разъехались, сестры сидели в квартире Верещагиной. Они пили приличный коньяк, привезенный Александрой из Москвы, добавляли в чай душистого ишимского бальзама и были несказанно счастливы оттого, что снова вместе.
– Знаешь, – вдруг произнесла Татьяна, – а ведь меня в ФСБ перед больницей вызывали. Сначала забрали дневник Ершова… И все выпытывали, что в сказке зашифровано…
– Они там в крестики-нолики, что ль, не наигрались? – спросила Александра, мгновенно став серьезной.
– Не думаю… – тихо ответила младшая сестра. – Вероятно, они что-то знают… И очевидно, ищут…
– В Сибири? Что они ищут и что они знают и как это связано с тобой? Давай рассказывай мне все по порядку…
– Я могу лишь догадываться… – ответила Татьяна.
– Тогда начинай, будем догадываться вместе.
И Татьяна начала рассказывать…
– Я давно пыталась ответить для себя на вопрос: почему именно Тобольск и земли вокруг еще в царские времена стали местом духовного паломничества? Почему именно сюда ехали сами или ссылались все инакомыслящие… Люди, которые обладали иным воззрением на мир Божий…
– Возможно, что это именно они и привнесли сюда духовность, – ответила Александра.
– Предположим…
– Кстати, а как давно они там появились? – уточняла та.
– О, сестричка… Тут надо вспомнить ледниковый период. Попытаться понять: для чего он был попущен Богом? Почему Господь решил, что сначала все должно было замерзнуть, а потом снова ожить? Это ведь тоже неспроста. Ведь за отступившим впоследствии ледником на эти земли снова пришел человек. И тогда он стал свидетелем настоящего чуда, как бы заново открыв для себя мир Божий и его удивительную красоту.
– То есть? Не совсем поняла.
– Они увидели проступивший из-подо льда уже иной, преображенный мир… Такой, каким он был во времена Адама и Евы… Это место называется в народе Белогорье… Там не бывает зим. И ничьи руки еще не касались той земли, никто ее не разрушал и не облагораживал, слава Богу, так как никто из смертных еще этой земли не видел. Вот это место и стало отдушиной для людей с иным мировоззрением… И местом, как я теперь понимаю, тайного посвящения избранных…
– Избранных. Красиво звучит, – заметила Александра.
– Именно избранных, которым нечто открывается. Да ведь и ты до сего дня не могла видеть Петра Павловича, хотя он часто стоял рядом с тобой. Ты и тот мальчик на кладбище… Это, думаю, неспроста.
– Ты хочешь сказать, что Белогорье само решает, кому и что показать, и само притягивает к себе людей?..
– Естественно. Думаю, что на земле в ближайшее время появится когорта людей, которая способна будет начать духовное возрождение России. И не случайно эти земли сейчас называют духовным центром православия… Почему Путин, например, стал сюда часто ездить, как ты думаешь? Почему он начинает тут что-то возрождать? Отстроили кремль, представительские палаты… Для чего? Или для кого?
– Думаешь, они хотят уехать из Москвы и поселиться в центре Сибири, как некогда Иоанн Грозный? Или быть поближе к народу, который их понимает и поддерживает?
– Ну это, скорее, политический аспект. Я думаю, что его душа уже настолько устала, что исподволь, интуитивно он ищет место возможного соприкосновения с чем-то иным. Я не говорю, что он устал физически… Нет! Просто он прекрасно понимает, что если и есть возможность некоего продления своей личной жизни, а об этом думает каждый из них, то необходимо для начала попытаться очиститься от грязи, налипшей на его имени за все годы управления Россией… Ибо только Господь не ошибается и не грешен! А он всего лишь человек, раб, повязанный цепями на галере, которой, еще неизвестно, кто правит…
– Думаешь, он хочет сбросить свою прошлогоднюю шкурку, как это делает змея? И уже затем окунуться в искомые три источника, чтоб, как и Иванушка, преобразиться?
– Все может быть… Я бы на твоем месте так не шутила. Ты сама-то, когда последний раз была в Сибири, неужели не почувствовала, что и с тобой что-то происходило? Да и этот твой приезд на юбилейные мероприятия, посвященные 200-летию… Спроста ль?
– Ну, положим, меня пригласили как члена Союза писателей России… Хотя должна признаться, что я сама изъявила такое желание, сама и попросилась, хотела к тому же еще и вас всех увидеть: и тебя, и родителей…
– Да хоть бы ты там сто раз попросилась, ничего бы этого не состоялось, никто бы тебя даже не услышал и не обратил бы на тебя внимания. Никто! Дуреха, хоть и лауреатка! Просто наступают времена, когда нужно, чтобы здесь появлялись люди, которые могли бы приоткрыть миру эту закрытую книгу… Разве не так? Разве у тебя после той, еще первой твоей поездки не появился цикл удивительных духовных стихов?
– Неужели ты их читала?
– Здравствуйте, я ваша тетя! Да я первая как их увидела, так и поняла, что и ты в числе допущенных, способных увидеть этот мир иными глазами. Я прекрасно знаю, что и тебя судьба довольно наказывала, что все твои попытки обзавестись мужем и благосостоянием заканчивались крахом и потрясениями… Да ты и сама это знаешь…
– Ты хочешь сказать, что мне вообще не нужно было выходить замуж, а продолжать писать и заниматься любимым делом?..
– «Глаголом жечь сердца людей»… Вот ты сама и ответила на свой же вопрос… Дорогая ты моя. Сама, потешив лишь самолюбие, потеряла многие бесценные годы, которые могли бы дать миру новые поэтические образы, воспламеняющие дух, освещающие сознание, в итоге приводящие нас к Творцу!
– Я так понимаю, что медленно, но верно ты подводишь меня к пониманию Ершова… Я не против, давай побеседуем… Слушаю тебя!
– Я рада, что тебе это также интересно. Тебе важно уяснить для начала следующее: рождение человека, как человека, способного мыслить, начинается примерно с 8 лет, когда он начинает понимать, как устроено общение между людьми. А в 12 лет, в отличие от современных детей, наши предшественники уже обладали достаточным человеческим опытом, чтобы не только понимать физическую сторону мира, не только защитить и сохранить свой род, но и продолжить его. Именно к 12 годам они наделялись новым сознанием. В этом же возрасте, чтобы ты знала, Ершов прошел таинство посвящения. Именно в 12 лет он и тонул, и встретил некоего духоносного старца…