Пока они разговаривали, первые всадники из отряда графа уже подъезжали к воротам. И они не были тамплиерами, хотя на одежде у всех имелся вышитый крест. Но, он не был орденским. Такие кресты носили обыкновенные мирские рыцари, участвующие в крестовых походах. А герб у каждого рыцаря оставался своим собственным. Только сам граф выглядел, как тамплиер. Но, от тамплиеров из отряда Рене Дюрфора он все равно отличался новеньким рыцарским плащом и не полинявшим орденским сюрко.
Все его снаряжение блестело начищенными поверхностями. Что и не удивительно, учитывая, что позади графа его шлем, доспехи, копье и щит везли три оруженосца, кроме оружия, на их лошадях размещалась еще какая-то графская поклажа. Сам граф Неверский ехал налегке. Он казался немного полноватым, но довольно рослым мужчиной среднего возраста, гладко выбритым и холеным, хотя от взгляда Грегора не укрылось то, что вокруг глаз богатого всадника залегли глубокие тени, а сам он выглядел весьма озабоченным.
— Сержанты болтают, что он сгубил свою жену Агнессу де Бофремон, дочь богатого барона. Женился только ради ее денег, а потом придушил, сказав всем, что бедняжка умерла от лихорадки, после чего и решил замаливать грехи таким способом, дав гостевой обет нашему ордену, — шепнул Тобиас, который уже возвратился и, стоя рядом с другом, рассматривал всадников, въезжающих в проем разрушенных ворот замка.
Рыцари в отряде графа имели мало общего с храмовниками. На их упряжи и снаряжении поблескивали не только золото и серебро, но и драгоценные камни, которыми украшались седла, ножны и рукояти клинков. А их разноцветные плащи, как и попоны их коней, отливали бархатом. Выглядели они самодовольными и надменными. И за каждым следовали по два оруженосца. Сзади отряда на привязи шли запасные лошади. В отряде, вместе с самим графом, Григорий насчитал двенадцать рыцарей и двадцать пять оруженосцев. Получалось, что прибывший гостевой отряд оказался даже чуть больше орденского, в котором служил Грегор.
— Мои всадники очень устали и все голодны, да и кони немедленно нуждаются в еде и отдыхе, — проговорил граф, лихо осадив коня и выбравшись из седла прямо перед Рене Дюрфором.
— Распоряжения уже даны, мессир, сейчас наши сержанты всех накормят, хоть вы и пожаловали значительно раньше, чем мы ожидали, — сказал командир тамплиеров.
Граф поведал:
— Мы не спали, ехали всю ночь при свете луны. Я приказал скакать сюда, не дав никому отдыха, потому что вечером был замечен большой сарацинский отряд. И они движутся за нами. Сюда идет шейх Халед, чтобы занять долину и этот замок, пожалованные ему Бейбарсом. Мы опережаем их только на несколько часов.
— Откуда у вас такая уверенность, граф, что это именно люди Халеда? — спросил Рене.
Гуго Неверский ответил:
— Мы напоролись на их передовой дозор и всех перебили в короткой стычке. Их оказалось лишь шестеро. Один раненый сказал, умирая, что сам Халед идет сюда во главе своего войска.
Пока они разговаривали, остальные рыцари графа въезжали в замок и слезали с коней. А оруженосцы сразу же принимались этих коней расседлывать.
В это время несколько орденских сержантов занимались приготовлением завтрака, а другие помогали прибывшим с лошадьми.
Суету прервал громкий голос капеллана:
— Помолимся, братья, нашей святой покровительнице Деве Марии! Она дарует жизнь и победу! Так почтим ее утренней молитвой!
Он, как всегда, воткнул перед собой меч, опустился на колени и начал наизусть читать молитву на латыни. Все братья-рыцари тут же присоединились к своему капеллану. Даже граф встал на колени и начал повторять слова следом за Годфруа. Тобиас и Грегор тоже опустились на колени там же, где и стояли. Но, от Григория не укрылся тот факт, что пока они молились, рыцари и оруженосцы, прибывшие с графом, продолжали заниматься собственными делами, делая вид, что молитвы тамплиеров их совсем не касаются. Наемные сержанты, напротив, молились вместе с братьями ордена. Прибывшие казались не очень-то набожными.
После утренней молитвы капеллан благословил трапезу, и все приступили к завтраку, состоящему из тушеной конины, арабских лепешек и фруктового отвара, напоминающего обыкновенный компот. Командир за завтраком выглядел озабоченным. Ему предстояло принять решение, что же делать дальше. Принимать бой с войском Халеда или немедленно уходить, оставив полуразрушенный замок и разоренную долину неприятелю. Сразу после завтрака Рене Дюрфор отвел графа в сторону и спросил его, удалось ли что-то узнать о составе войск противника.
Григорий услышал обрывок их разговора:
— Я высылал разведку. В передовом отряде полторы сотни всадников. А пехота плетется где-то сзади. И сколько у них пехотинцев, я не знаю, — говорил Гуго Неверский.
— Ну, против полутра сотен мы сможем выстоять. Наше положение позволяет атаковать их сверху-вниз. Дадим приблизиться. Когда сгрудятся напротив замка внизу, где дорога резко сужается, или попробуют начать подниматься к Тарбурону, арбалетчики произведут обстрел, а остальные бойцы столкнут камни им на головы. После чего сами обрушимся на врагов, пока они будут паниковать, — поведал свой план Рене.
— Тогда нужно и где-нибудь внизу спрятать засадный отряд. Атака с двух сторон будет действеннее, — высказал свое предложение граф.
Слушая их, Григорий подумал, что полсотни рыцарей и оруженосцев объединенного отряда при поддержке двух десятков сержантов-арбалетчиков, все же, слишком мало против ста пятидесяти всадников. К тому же, придется не сидеть в глухой обороне, а атаковать, что предполагает возрастание потерь. Да и как получится стремительно атаковать на лошадях с крутого склона? Они же ноги переломают. Оценив ситуацию, он не выдержал и, наплевав на субординацию, подошел к Рене Дюрфору и высказал свое мнение:
— Мессир, простите, что я встреваю, но, если уж вы собираетесь атаковать кавалерией против кавалерии, то лучше расположите внизу с двух сторон два отряда, спрятав один из них в долине, а другой укрыв среди кедрового лесочка. А когда неприятель сгрудится у развилки перед замком в месте сужения дороги, надо сперва ударить сверху камнями и арбалетными болтами, а в момент, когда все внимание неприятель сосредоточит на замке, атаковать этими двумя засадными отрядами кавалерии. Тогда успех будет обеспечен. А если вы ринетесь в атаку с крутого склона, то лошади сломают себе ноги еще даже не соприкоснувшись с неприятелем.
— Да вы, молодой человек, разбираетесь в тактике! В ваших словах есть смысл. Возможно, что таким образом, действительно, поступить лучше всего, — неожиданно похвалил Гришу граф.
А командир отряда, судя по его лицу, хотел сказать что-то резкое, но, услышав одобрение графа, смягчился и произнес:
— Меня радует, что среди молодых рыцарей нашего ордена не все разгильдяи. Но, в вопросах тактики я больше полагаюсь на мнение ветеранов. Не так ли, Годфруа?
Капеллан слышал беседу и присоединился к ним, сказав:
— Рене, когда я говорил о том, чтобы атаковать сверху-вниз, то не имел ввиду атаку на лошадях. Конечно же, они переломают ноги. Так что молодой Грегор прав.
Вдруг Григорий почувствовал чей-то взгляд. Девочка проснулась и выглядывала из палатки.
Глава 8
Не только Григорий Родимцев, но и капеллан с командиром заметили детскую мордашку, высунувшуюся из палатки. И старый Годфруа сразу направился туда, а Гриша пошел с ним вместе. Мимо них проехали на отдохнувших конях несколько орденских разведчиков, отправленные вниз на дорогу в передовой дозор.
Девочка, по-видимому, кое-как умылась той водой, которую оставил в палатке старик. Во всяком случае, лицо ее уже не выглядело таким грязным. Но, ее зашитая рана выделялась уродливым и зловещим красным рубцом, сшитым серыми нитками. Хорошо еще, что удар клинка не разрубил лицевые кости и не повредил левый глаз, отек вокруг которого уже начал спадать, и он чуть приоткрылся. И теперь голубоглазая девочка снова могла смотреть двумя глазами. Она выглядела некрасивой, тщедушной и несчастной, но самое главное, что взгляд ребенка сделался осмысленным. Было похоже, что руки старика-хирурга оказались добрыми, и ее рана все-таки заживет, оставив, конечно, уродливый шрам через все лицо.
Капеллан, первым делом, спросил девочку:
— Можешь ли ты теперь говорить, дитя мое?
Григорий удивился произошедшей перемене, когда эта малышка, еще вчера так похожая на безумного загнанного зверька, кивнула и тихо произнесла:
— Я Адельгейда, дочь барона Альбрехта фон Баренбергера.
Капеллан сказал:
— Я капеллан Годфруа Шабо, а рядом со мной Грегор Рокбюрн, который притащил тебя в наш лагерь. Мы братья ордена бедных рыцарей Христа и храма Соломона. И мы рады, что ты ожила, Адельгейда. Вчера я еще не знал, поможет ли мое лечение, но сегодня вижу, что оно помогло. Спасибо Господу нашему!
— Я плохо говорить ваш язык, — призналась девочка.
— Это ничего. Я знаю и немецкий, — сказал капеллан.
— Мои родители погибли. А я чудом сбежала от сарацин. Мне нужна служанка, я хочу, чтобы она меня вымыла, причесала и переодела, — поведала Адельгейда капеллану уже по-немецки.
Старик посмотрел на нее добрыми глазами и сказал правду:
— Дитя мое, здесь у нас только мужчины. Это военный лагерь. Мы можем обеспечить тебя водой, едой и охраной до тех пор, пока ты остаешься в этой палатке, но внутри нее тебе придется заботиться о себе самой. Разгуливать по нашему лагерю девочкам запрещается.
— Эй, что это у вас тут за милашка? — спросил один из рыцарей, приехавший с графом, высокий и краснощекий шатен, который проходил мимо.
В отличие от тамплиеров, все рыцари в графском отряде были гладко выбриты. Многие оруженосцы знали еще и ремесло цирюльника и регулярно заботились о внешности собственных начальников. Выбритость и ухоженность в эти времена подчеркивала высокий социальный статус. Братья ордена, напротив, все носили бороды, время от времени подстригая их кинжалом. Когда длина бороды делалась слишком большой и начинала мешать в бою, они ее просто отчекрыживали острым клинком. То же самое делали и с волосами. Потому бороденки и волосенки у большинства в отряде выглядели кривовато. Григорий Родимцев вчера уже наблюдал, как один из пожилых братьев-рыцарей укорачивал себе прическу и бороду таким нехитрым способом. К счастью, у молодых рыцарей бороды росли не с