Цветы пели и смотрели на людей, пока те шли дальше.
ПЕЩЕРА ПЕРЕД ними выглядела большим темным овалом в склоне холма. Внутри она казалась темной, но не такой непроницаемой, как ночь. Слабое свечение тускло освещало вход в пещеру и ее стены.
- Радий? - спросил Фергюсон. - Но это опасно!
- Надевайте свинцовые костюмы, - приказал Кэрнс. - Да, это радий. Я уже проверил его и немного дал Груту. Ты видел этот образец.
Они натянули гибкую, импровизированную броню, и, закутанные толстой материей, неуклюже пошли вверх по склону холма к пещере. Все, что они видели, было немного искажено освинцованным стеклом шлемов, но это могло оказаться и не простым оптическим искривлением, заставлявшим шевелиться саму скалу, пока они приближались.
И точно, подумал Фергюсон, земля под ногами чуть-чуть качалась медленными, ритмичными волнами, похожими на дыхание. И хотя здесь не было растений, через камни пробивались крошечные хрустальные цветы, а некоторые узоры из светлого камня, подобные тем, что были у дома Джеклина, оплетали скалы резными листьями и лианами.
У входа в пещеру, безразлично глядя на людей, стояла девушка.
Бледный, сверхъестественный блеск радия подсвечивал ее незащищенную фигурку призрачным сиянием, а волосы светились сами по себе. Когда люди подошли слишком близко, она развернулась и медленно отступила в пещеру.
- Кэрнс, ты прав, - сказал Фергюсон. - Она не человек. Жесткая радиация уже давно бы убила ее, будь она человеком.
Кэрнс не слышал. Он переступил через порог пещеры.
- Кэрнс! - позвал Пэрри. - Подождите! Что там?
- Не знаю, - не повернув головы, ответил Кэрнс. - В тот раз мы не заходили так далеко.
Из темноты перед ними раздалось низкочастотное урчание. Все четверо людей уже слышали этот звук, когда стояли у внешних ворот в долину - низкий рев, который, казалось, выходил из пустот под землей.
Теперь он стал неизмеримо громче, таким громким, что мощный звуковой поток проносился мимо них, как неосязаемая река, почти сбивающая с ног. И это был не животный звук, теперь они это знали, но не понимали, почему так уверены. Никакое существо не могло издать даже что-то похожее на этот гулкий, вибрирующий, низкий звук.
Он стал ужасным крещендо - нечеловеческим - мощный, раскатистый голос, безмолвно отражающийся от стен долины, пока не заполнил пещеру, долину и все небо. И снова стих, превратившись в шепот и исчезнув совсем, оставив стены пещеры вибрировать даже после того, как опять наступила тишина.
Фергюсон пристально смотрел через искажающее стекло шлема. Лицо Кэрнса напряглось и побледнело.
Фергюсон задал безмолвный вопрос, и Кэрнс ответил на него, наклонив голову в шлеме и продолжив медленно шагать вверх по наклонному полу пещеры. Фергюсон не понимал, какая сила заставляет его неохотно следовать за ученым. Возможно, это было обычное человеческое любопытство, сила, которая уже не раз в человеческой истории сдвигала горы. Он знал, что не сможет просто стоять на пороге того, что, вероятно, окажется величайшей загадкой, когда-либо существовавшей на поверхности Земли и внутри нее.
Так что Фергюсон медленно пошел за Кэрнсом, а Пэрри и Сэмпсон побрели следом, боясь оставаться у вибрирующей пасти пещеры с холодным светом радия, дрожащим вокруг них.
Коридор медленно поднимался в темноту. Фергюсон шел за Кэрнсом, двигаясь между светящимися бледными пятнами, благодаря которым было видно, куда ставить ноги. Если девушка и шла впереди, купаясь в смертоносном излучении, он сейчас не видел ее.
Свет впереди достиг Фергюсона прежде, чем тот сумел заметить его источник. Розоватый свет волнами лился по склону, как чистая вода. Неуклюжая фигура Кэрнса исчезла. Фергюсон свернул за угол и встал вместе с молчащим доктором на краю огромной каменной чаши, потолок которой терялся в ярком свете, а не в темноте. Фергюсон даже не мог глядеть на это ослепительное сияние.
Огромная блестящая стена перед ним изгибалась к нему и вверх, теряясь в сиянии над головой. Она была полупрозрачной, но свет, казалось, исходил из чистого, почти драгоценного камня, а не из какого-то источника за ней. И стена была алмазная. Она обладала безукоризненной прозрачностью, одновременно и темная, и светлая, невероятно сложная структура хрустальных лучей пылающих ослепительным сиянием.
ИЗ ХРУСТАЛЬНОЙ стены, как из скопления листьев и высоких, нераскрывшихся бутонов, рос огромный цветок. Двухметровый живой цветок, из живого хрусталя. Он разинул свое чудовищное горло, а его самый верхний лепесток свернулся, как верхняя губа смеющегося золотого рта.
Цветок был раскрашен, как тигр, и покрыт словно густым, мягким мехом, а не лепестками. Это и был мех - тигр-цветок, растение и животное, смешавшееся в единое прекрасное красивое, ужасное, удивительно богатых расцветок целое. И, глядя на него, Фергюсон увидел движение в глубине богато разрисованной горловины цветка. Движение... и звук.
По пещере пронеслось тихое эхо раскачивающего землю рева. Как крошечные орхидеи в джунглях певали свои пронзительные песенки, так и этот титан хрустальной пещеры тихо подпевал им бормотанием далекого грома, ревом гигантского тигра, вырывающимся из этого цветка.
Меховые лепестки задрожали. Свет в пещере закачался. А девушка, стоявшая у основания гигантского цвета, содрогнулась всем телом цвета слоновой кости, ее светящиеся волосы заколебались, словно звук был ветром, шевелившим их металлические нити.
И она медленно пошла к цветку.
Цветок знал о ее приближении. Он узнал ее. Цветок опустился на толстой ножке, и самый нижний лепесток коснулся пола. Девушка поставила ногу на образовавшуюся ступеньку.
Лепестки собственнически закрылись вокруг нее, она вошла в середину огромного цветка и на мгновение пропала из виду, когда лепестки тигровой расцветки обхватили ее.
Когда они открылись, она уже лежала в сердце цветка, ее голова покоилась на лепестке, а серебристые волосы ниспадали с него. Черные глаза были закрыты. Вокруг нее изгибалась насмешливая губа самого верхнего лепестка. Она была белой тычинкой в огромной чаше тигровой раскраски. Она и цветок стали единым целым.
Цветок и блестящие алмазные стены тоже. Хрусталь, цветок и дева слились воедино... живя, наблюдая, все понимая!
Через пещеру пронеслось мощное, сотрясающее землю гудение. Когда оно стихло, губы девушки разомкнулись. Ее голос сказал Фергюсону больше, чем любой невообразимый синтез, с которым он тут сталкивался. Поскольку это говорила не только девушка. Ее голос имел неживой, бесстрастный тон, с каким мог говорить цветок с мускусным запахом дикой жимолости, и в нем было что-то более ясное, холодное и пламенное, чем может быть в человеческом или цветочном языке - то, что к триумвирату добавил хрусталь.
Цветок, пылающий хрусталь и женщина, как единое целое, заговорили с урчанием скрытого звериного рева в этом чистом, тихом голосе.
- Мы едины, - сказал голос.
- Мы знаем это. Но все равно поговорим с вами, как никогда прежде не разговаривали с разумными существами. О чем вы нас просите?
- Ни о чем, - сказал Кэрнс невнятным, дрожащим голосом. - Мы уйдем.
Цветок задрожал.
- Вы никуда не уйдете.
- Христа ради, что это, вообще, такое? - вскричал Пэрри.
- Я - Эдем, - ответил голос.
Возникла пауза, и голос повторил свои слова.
- Я - Эдем, - сказал он. - Новый Эдем. И мир еще не знает о нашем существовании. Здесь, в этой долине, берет начало новая раса, следующий шаг навстречу главной цели Земли. Но этот шаг еще не завершен, хотя в нашем тройном уме уже заключена вся мудрость.
Ваша раса попытается уничтожить нас, если узнает, что мы существуем.
- Нет, они не станут этого делать! - воскликнул Кэрнс.
- Тогда зачем вы пришли сюда?
Наступило долгое молчание.
Цветок немного сжался вокруг девушки, скрыв ее под бахромой золотых лепестков.
Затем открылся снова, обнажив тычинку цвета слоновой кости, которая была его языком.
- Почему вы хотите уничтожить свое собственное творение?
Фергюсон услышал вопрос лишь смутно. Ярчайший свет хрусталя почти ослепил его, и ошеломление еще не прошло. Но он почувствовал вдруг недоверие.
- Ваше собственное творение? - повторил цветок.
- Я... я не... создавал тебя, - прошептал Кэрнс.
- Ты что не помнишь? - спросил голос.
ХРУСТАЛЬНАЯ СТЕНА снова вспыхнула. И, когда огонь стих, голос Кэрнса раздался снова, дрожащий, странно изменившийся.
- Я... помню. Да, теперь я все помню. Все. Но я все равно уничтожу тебя. Я знаю, что я наделал. Мир еще не готов. Я сразу уничтожил бы тебя, если бы мог.
- Джеклин! - выдохнул Фергюсон. - Ты... Брюс Джеклин!
Кэрнс кивнул, но не ему, а цветку.
- Да, так меня зовут. Там, снаружи, я все забыл. Я и сейчас все еще многого не помню. Силы, которые я выпустил в долине, были слишком могучи. Я получил психическую травму. Но сейчас... - Его голос окреп. - Да, я создал тебя. Я сделал все, чтобы ты могла существовать. Третий элемент триумвирата - мое собственное дитя. И я уничтожу всех вас.
Тишина. Стена переливалась островками свечения, огромный цветок раскачивался на стебле, и девушка очень плавно качалась вместе с ним, ее волосы тоже следовали движениям цветка. Фергюсон практически прекратил дышать.
Затем цветок чуть шевельнулся, и в его горле просвистело дыхание. Громкое дыхание, очень громкое. Цветок раскачивался в ритм своему голосу, цветок смеялся.
После этого Фергюсон уже не мог вспомнить, как они выбежали оттуда, неуклюже пробираясь в тяжелых свинцовых костюмах через смертельное излучение стен, сияющих со всех сторон, и мощные взрывы смеха цветка, подталкивающие людей в спину, как порывы ветра.
И только снаружи они остановились, глядя друг на друга, слушая глубокий, нечеловеческий смех, все еще доносившийся из пещеры.
В конце концов, они вернулись к каменному д