Когда Лусия проходила мимо меня, я уловила её аромат, настоящий рай на грани воспламенения, и я взволнованно посмотрела на неё, хотя мне казалось: то, что должно с ней случиться, тот поступок, который она добровольно совершит, – это какой-то далёкий и чужой сон.
Я протянула руку в попытке прикоснуться к ней, едва дотронуться, но ощутила лишь грубую ткань туники одной из нечестивиц, нашего тяжёлого повседневного одеяния. Сестра-Настоятельница позвонила в колокольчик, и нечестивицы повели Лусию к началу тропы из тлеющих углей. Возник момент, когда мы не знали, что нам делать, и стали переглядываться через вуали, которые мешали дышать. Все мы молча спрашивали себя, каков порядок подобных жертвоприношений.
И тут Сестра-Настоятельница снова позвонила в колокольчик. Лурдес первой встала на колени и произнесла: «Без веры нет заступничества». Остальные сделали то же самое, и я почувствовала своей спиной влажную плотность неба. Невидимое бремя. Мы выдыхали горячие частицы, повторяя снова и снова: «Без веры нет заступничества». За облаками мы увидели огни, которые то появлялись, то исчезали, это были молнии, сдерживаемые чёрным небом. Каким прекрасным может быть катаклизм, подумала я. Сестра-Настоятельница опять позвонила в колокольчик, и мы все умолкли. Она подошла к Лусии, возложила руку ей на плечо и что-то прошептала на ухо. Лусия согласно кивнула и сделала первый шаг босыми, очень чистыми ногами, как будто они никогда не ступали по траве и земле в саду, словно она прибыла сюда по воздуху.
Один лист из украшавших её волосы упал на угли, и мы увидели, как он сгорел. Запах огня от углей был слабый, потому что на него влияла влага в воздухе, способная его уничтожить, но я смогла заметить, как он набирает силу. Стрекот сверчков усилился, и мы услышали пение какой-то птицы. Оно было кратким, зато красивым и тронуло нас. Возможно, это была та же самая птица, которая пела в ночь, когда я снова повстречала белого оленя.
А теперь, в сумрачный день, мы наблюдали, как потрескивают горящие угли. Они казались живыми, меняли цвет. Красный, оранжевый, белый. Цвета тускнели и появлялись снова, так что казалось, будто жар передаёт скрытое послание, написанное на тайном языке огня. Лусия ступала по этим словам, сотканным из света, шла без единого болезненного жеста, медленно, словно пританцовывая, будто никто, кроме неё, не был свидетелем этого чародейства. Дойдя до конца дорожки, она остановилась, но не улыбнулась и взглянула на нас так, что мне показалось: она видит нас впервые. Лусия закрыла глаза и опустилась на колени. На её ногах совершенно не было ожогов, ступни – чистые. Мы все затаили дыхание. Некоторые закрыли рот обеими руками. В тот момент мне показалось, что стрекот сверчков прекратился, как будто они догадались, что здесь произошло.
Это был шок.
Колокольчик Сестры-Настоятельницы упал на землю, издав сухой, пустой звук чего-то разбившегося. Она вглядывалась в Лусию, приоткрыв свой красноватый рот, и едва заметно шевелила руками, не зная, куда их деть.
Я посмотрела в сторону Башни: Он, или тот силуэт, который мы считали Им, всё еще находился там и не двигался.
Мы вернулись в свои кельи растерянные, ничего не понимая. Одни шептались, что служанки якобы видели, как Лусия надевала себе что-то на ноги, другие говорили, что из-за повышенной влажности воздуха огню было слишком трудно разгореться, поэтому угли были слабыми. А одна пояснила, что там всё зависит от мысленного контроля, но никто не обратил на неё внимания. Лурдес не сказала ничего, она просто шла молча и очень скованно. Её кулаки были крепко сжаты.
Я и сейчас, когда это пишу, не понимаю, кому же я помогла. Кто она такая? Готова ли я на всё ради незнакомки?
Ради Лусии, не восприимчивой к огню.
День сегодня выдался ясным, но мы не успели насладиться чувством облегчения или отметить удачное жертвоприношение, потому что из келий донеслись крики.
Я побежала по коридорам вместе со всеми, пока мы не добрались до кельи Лусии, но то, что случилось дальше, сбило нас с толку, так как произошло слишком быстро. Я попыталась войти в келью, но не смогла, поскольку нечестивицы преградили мне путь. Подумав о худшем, я принялась толкать их, пихать локтями в рёбра, но они стояли неподвижно, молча уставившись на меня. И не позволили войти. Позже некоторые из них поведали мне, что увиденное показалось им невероятным, как будто в тот момент материализовался сон на грани кошмара. А я лишь услышала: кто-то издаёт медленные, ритмичные вопли, словно вздыхая внутри бесконечного воя. Потом оказалось, что вопила Лурдес.
Нечестивицы увидели Лусию в окружении ос. И наткнулись на идеальной формы шестиугольные ячейки сот, валявшиеся на полу, – сооружение из воска раскололось на две части. Присутствующие подумали, что какие-то нечестивицы по наущению Лурдес отправились искать дикий улей в место, которое они называют лесом, и, улучив момент ночью, подложили Лусии в постель это сотовое изделие.
По словам некоторых, Лусия с её чёрными волосами, ниспадающими на белую ночную рубашку, выглядела как живая скульптура. Им показалось, что глаза у неё закрыты, но она глядела в пол. Чёрно-жёлтые осы летали вокруг неё, однако ни одна не готовилась напасть, они кружили над одним и тем же местом, будто ожидая приказа. Осы образовывали ауру вокруг Лусии. Эта аура казалась пульсирующей. Лусию венчала мантия из ос. Никто не произнёс ни слова, мы слышали только вопли Лурдес и звонкое жужжание, затаившуюся в воздухе угрозу, ярость.
Некоторым показалось, что они увидели, как Лусия очень медленно подняла глаза и что в тот момент осы перестали жужжать. Никто не мог внятно объяснить, но всё-таки утверждали, что после этого осы начали визжать своими телами. Очевидцы рассказали, что крик, похожий на человеческий, исходил из тельца каждой осы, поскольку они яростно вибрировали. И тут часть ос отделилась от роя, чтобы напасть на Лурдес. Лусия взглянула в сторону, и остальные осы полетели к указанным ею нечестивицам и к приспешницам Лурдес, хотя никто не может быть в этом уверен, ведь все присутствовавшие с отчаянными криками бросились прочь. Я сама видела, как одни упали на пол, а другие топтали их, наступая на головы, спины, руки и ноги.
Пока они разбегались, я зашла в какую-то пустую келью, а когда все ушли, занялась поисками Лусии. И обнаружила её стоящей молча, с высоко поднятой головой и едва заметной улыбкой. Я обняла её. Непонятно, прошли секунды ли, часы или минуты, зато я знаю, что в какой-то момент она взяла моё лицо обеими ладонями и погладила по щеке. Затем оторвалась от меня и посмотрела на расколотую надвое конструкцию из сот. Я наклонилась и очень осторожно подняла обе части. Когда я к ним прикоснулась, ощутила шероховатость, как у очень старой бумаги, и вспомнила, как моя мать спросила, знаю ли я, почему пчёлы и осы используют именно такую форму для строительства своих сот, своих гнёзд. Она нарисовала на листе бумаги шестиугольник и вопросительный знак посередине. Иногда она поступала так, чтобы приучить меня мыслить. Ответ на её вопрос занял у меня часы, а может, и дни, пока я ответила: «Природа не ошибается, и такая форма должна быть самой подходящей для прочности сотовой структуры». Я не использовала слово «структура», а назвала маме что-то попроще, кажется, слово «форма», и она меня перебила: «Это – шестиугольная форма». – «Ну ладно, мама, эта шестиугольная форма делает дома пчёл и ос крепкими». Она поцеловала меня в нос и сказала: «Да, моя красавица, так и есть. К тому же она помогает пчёлам и осам лучше хранить мёд». Я вспомнила всё это за секунды или тысячные доли секунды, понадобившиеся мне, чтобы поднять кусочки сот и передать их Лусии, молча следившей за мной, пока я, очарованная, падала в рай, который она олицетворяла для меня.
Не сказав ни слова, она босиком вышла в сад, а я последовала за ней. И попыталась набросить ей на плечи простыню, ведь на ней была только ночная рубашка, которая сияла на утреннем солнце, теперь светившем нам благодаря ей. Она проигнорировала меня и продолжила путь.
Одна из Ясновидиц, находившаяся в саду, услышала её лёгкие шаги. Она перестала вращаться вокруг своей оси и указывать ладонью правой руки на небо, а ладонью левой – на землю, опустила руки и стала неподвижной, чтобы прислушаться к звукам. На какое-то мгновение мне пришлось закрыть глаза, потому что Священный Кристалл, свисавший с её шеи, засиял на солнце и его отражение ослепило меня. Ясновидица взглянула на Лусию и улыбнулась, хотя Ясновидицы никогда не улыбаются, никогда. Они ненавидят нас, желают видеть наши страдания, они хотят, чтобы мы заметили чёрную дыру, эту отвратительную пещеру, которая служит им безъязыким ртом, и открывают его, чтобы мы узрели тьму. Однако эта Ясновидица улыбалась так, будто она что-то знала, словно с помощью этих шагов ей удалось разгадать некие истины. Когда она услышала меня и поняла, что это были мои бесшумные шаги по зелёной траве, когда заметила меня вдалеке, то перестала улыбаться. А я продолжала смотреть на неё, как обычно гляжу на всех Ясновидиц. Бросая вызов.
После причинения вреда виновным, после нанесения множества ранок своими выдвижными жалами и, видимо, нанося укусы чёрными челюстями в руки, глаза, ступни и губы, осы последовали за Лусией. Или мне так показалось. Чёрные волосы Лусии блестели на солнце, а что-то похожее на золотистые прозрачные крылья излучало слабое сияние. Дойдя до конца сада, Лусия и, вероятно, её осы скрылись в зарослях. Мне захотелось подойти поближе, проводить её, но она обернулась и посмотрела на меня так, что я сразу поняла: нужно остаться в стороне от этого зелёного колючего клубка, вдали от пронзительной ауры, вновь сформировавшейся вокруг неё.
Лусия, заклинательница ос.
За завтраком Сестра-Настоятельница не произнесла ни слова. Она наблюдала за нами со своего стула. Её хлыст спокойно лежал на полу. Казалось, она наслаждается зрелищем. Лурдес и её прислужницы молчали, опустив головы, чтобы мы не видели их опухших глаз и перекошенных ртов. Но мы заметили последствия нападения, а также стыд, гнев и замешательство пострадавших. Так им и надо. Они прятали руки и морщились от боли.