Сыны Се Тидонна взвыли в унисон – вопль, который они на сей раз сумели услышать – и застучали мечами и топорами о поднятые щиты.
Обве Гёсвуран во главе своей Тройки вышел навстречу сынам Иштеребинта, считая этот поступок своей привилегией и обязанностью. Находящиеся рядом Тройки сместились вперёд, сопровождая его. Облачение из свинцово-серого войлока, несущее вышитый переливающимся золотом Знак его Школы, унимало колыхание шлейфов его одеяний. Сиял Свёрнутый Свиток Оараната, парящий над Луком и Стрелой Нилитара, опоясанных Кругом Микки. Около пятнадцати адептов Мисунсай шагнули в пустое небо на обоих флангах. Многие из них, подобно великому магистру, также несли на своих одеждах Знак Школы.
Однако среди квуйя лишь Килкуликкас сумел правильно оценить намерения приближающегося магистра и попытался предупредить Випполя Старшего, но безуспешно. Безумнорождённый крушил давящие друг друга толпы и, рыдая, выкрикивал имена своих давно умерших братьев. И так же вели себя и многие другие. Затерявшись в искалечивших их память утратах, они вновь переживали битвы, в которых им довелось сражаться тысячелетия назад, – Имогирион, Пир-Миннингиаль, Пир-Пахаль и другие. Они выкрикивали имена возлюбленных мертвецов, оплакивали горести и мстили за беды, что были старше человеческих языков.
Шлюхе было угодно, чтобы первым с великим магистром Мисунсай столкнулся Алый Упырь, ибо, учитывая свою знаменитую страсть к убийствам и разрушениям, Суйяра’нин попросту оказался далеко впереди своих товарищей. Попеременно то хихикая, то рыдая, он парил в небесах, облачённый в блистающую алую броню из зачарованного нимиля – знаменитый Оримурил, Рубеж Безупречности, который века тому назад люди Трёх Морей со страхом и завистью именовали Валом. Он взрывал землю Виритийскими Инфляциями, оболочками раздувающихся сфер расшвыривая кучки шранков, разлетавшихся по траекториям, зачастую проходящим всего в нескольких локтях от его обутых в сандалии ног. Казалось, он заметил людских колдунов, лишь когда те оказались прямо подле него – настолько глубоко он погрузился в себя. Нахмурившись, словно только что разбуженный человек, Алый Упырь парил в воздухе, наблюдая за тем, как адепты Мисунсай обступают его… а затем его взор упал на вышитый золотом Круг, украшающий грудь Обве Гёсвурана…
Защитные Аналогии Гёсвурана, предназначавшиеся для отражения стрел, камней и прочих мирских снарядов, ничем не могли помочь против Абстракций Суйяра’нина. Призрачная оболочка развеялась в дым, и Обве Гёсвуран, пылая, рухнул с небес, а его дёргающееся тело, разрезанное сверкающими Мимтискими Кольцами, ещё в воздухе распалось на части.
Вихрем явилась смерть… швырнув его сущность навстречу жаждущим чреслам Ада.
В последовавший за этим миг изумления и замешательства Суйяра’нин убил ещё одного адепта Мисунсай, а пока остальные отчаянно готовили ответный удар, прикончил ещё двоих. Оставшиеся восемь обрушили на ярящегося, облачённого в алый доспех нелюдя сокрушительный всполох Нибелинских Молний, охвативших того сплетением сверкающих ломаных линий и сбросивших потрясённого этим ударом Суйяра’нина с небес прямо в ревущие внизу мерзкие толпы – ибо его Обереги тоже предназначались лишь для защиты от копий и стрел.
И Алого Упыря не стало.
Словно мышка, шныряющая в тени плюющегося огнём кота, она стремглав неслась по усыпанной мертвечиной поверхности. Громадные камни дрожали от гневного рыка Скутулы. Пылающая жидкость плескалась вокруг, разбухая с шипящим сиянием.
Серва выпрыгнула из неё.
– А вот я чую одно лишь девичество! – тяжело дыша, крикнула она. – Быть может, это от тебя так несёт?
Схватившись за свисающую верёвку, она перебросила себя во мрак круговой галереи второго яруса.
Пламя яростным потопом следовало за ней, бурля и вздымаясь словно живое, рыщущее в её поисках существо. Крепко сжимая Исирамулис, она будто призрак скользила вперёд, уворачиваясь от его обжигающих щупалец, яркое сияние которых на миг вырывало из сумрака поблёскивающие конструкции и особенности здешнего обустройства. Она очутилась на истёртом временем помосте, мчась мимо созвездий сверкающих оранжевых бусин и всматриваясь в мир, вдруг ставший грубо сработанным лабиринтом. Плиты перекрытий оказались настолько перекошенными, что террасы и проходы были повсюду – частично образованные вздымающимися каменными блоками и наваленными на них грудами грязи и мусора, а частично деревянными конструкциями, причём столь гнилыми, что местами они свисали с потолка, как паутина, заполняя собой все галереи вплоть до золотых сводов атриума. В некоторых случаях по всей протяжённости яруса были обустроены четыре или даже пять деревянных террас, под каждой из которых были один над другим подвешены два, а иногда и три убогих обиталища. Казалось, будто целое царство, полное свирепых паразитов, обретается в нутре некого громадного и вместе с тем совершенно иначе устроенного существа, или, скорее, какой-то необратимо повреждённой структуры.
– Сам этот Мир провонял сучьей дыркой! – с хриплым смехом прогремел величественный змей.
Она бежала по самому краю галереи – так близко к внутреннему пространству, как только могла. Тела гвардейцев, которых она заманила под пламя дракона, будто головешки пылали внизу, бросая на её обнажённую фигуру красные и бледно-жёлтые отблески. Она добавила шесть к своему Счёту – теперь оставалось семьдесят четыре.
– Говорят, десять миллионов погибло во время Падения, – проревел Скутула, – и эта земля набилась в утробу нашей Матери!
Но ещё больше гвардейцев по-прежнему копошилось в ветхой сети, сползаясь отовсюду, чтобы перехватить и поймать её.
– Во чрево нашего Наисвятейшего Ковчега!
Здесь было достаточно светло, чтобы она могла видеть поблёскивание перевёрнутого пламени, украшающего их щиты, а там, внизу, в скудном свете был заметен лишь суетный рой спешащих теней. Она бежала так, словно стремилась прямиком в их объятия. Мчалась, подныривая и перепрыгивая посвист хор, летящих вместе с разящими стрелами с различных позиций внутри атриума. Ещё пять!
Она спрыгнула с дощатого края галереи на находящиеся ниже усыпанные мусором перекошенные каменные плиты и остановилась на островке ложной безопасности, скрытая от враку, но ясно видимая несущимся вверх по склону уршранкам. Буйство, что было Нильгиккасом, колющими иглами струилось по её венам, и ей казалось, что она может ощущать всё вокруг – вихляющие на бегу тесаки и мечи гвардейцев, скребущие грязь когти и дрожание гребня враку, а также разгоняющее гнилостный воздух движение его туши. Невообразимое множество словоохотливых знаков, сходящихся в этом вот самом… месте…
В месте, где обреталась Причинность.
Она увидела выбегающих из мрака гвардейцев – их нелюдские лица уродовала чудовищная злоба и похотливое презрение – и каким-то образом сумела узреть прямо в этих лицах постепенно воздвигающуюся позади неё массивную корону враку – все особенности и подробности её устройства, рассеянные по ним множеством проявлений потрясения и ужаса. Серва внимательно наблюдала за тем, как гвардейцы, скользя по обломкам и мусору, замедлили бег и остановились, и в нужный момент сунула Исирамулис в ложбинку между своих грудей, ибо увидела пламя враку, вспыхнувшее золотом в чёрных глазах.
Это нечто вроде способностей Отца?
Умение видеть затылком.
Ревущая огнём блевота вспыхнула вокруг неё. Она ощутила, как пламя колышет остатки её волос и протискивается сквозь остатки кожи. Наблюдала за тем, как оно, подобно любым другим инструментам её воли, поглощает уршранков…
Убогие твари визжали, как тонущие свиньи.
Затем она перепрыгнула через гребень укоса и, увернувшись от клацнувших челюстей Скутулы, полных железных зубов, скользнула в извилистый лабиринт галереи, заполненный хаотичным переплетением камня и дерева. Двое из оставшихся у неё за спиной инверси имели при себе хоры…
– И что же, скажите на милость, – воскликнула она со смехом, что весело зазвенел, отражаясь от золотых конструкций, – драконы могут знать о сучках?
Оставалось шестьдесят семь.
– Мог-Фарау, – сказал Анасуримбор.
Произнесённое имя, казалось, налилось тяжестью.
Колдовское бормотание какого-то странного тембра донеслось вдруг отовсюду. Свет вспыхнул на отражении дунианина, превратив остаток его губы в подобие предмета, извлечённого из печи стеклодува. Лики Изувеченных, синхронно повернувшись, воззрились куда-то в темноту…
Маловеби почти сразу увидел его – чёрный, беззвучно проступающий из такой же черноты огромный саркофаг, размером примерно девять на четыре локтя, сработанный то ли из керамики, то ли из какого-то загадочного металла и словно бы плывущий в собственном отражении по обсидиановым плитам.
Это происходит сейчас, понял он. Прямо сейчас!
Поблёскивающий монолит с лёгким шорохом по очереди миновал трех стоящих в отдалении дуниан. Скорчившаяся клякса, что была Аураксом, стоило саркофагу поравняться с ней, издала какой-то звук – то ли хрип, то ли кашель. На мгновение чёрная громада всей своей массой воздвиглась перед Аспект-Императором. Поверхность саркофага была испещрена линиями и прожилками, образовывавшими то ли контуры какого-то лица, то ли чертёж великого города – и Маловеби едва не зажмурился, ибо тьма, проступавшая в отражении Анасуримбора, вдруг словно бы слилась с отражением этой вещи. А затем, с той же самой беззвучной точностью, саркофаг опрокинулся назад, встав горизонтально и зависнув примерно на ширину ладони от пола. Своим верхним краем чёрный монолит достигал талии Анасуримбора.
Карапакс… Неужели это он? Но большинство источников утверждали, что в него были вставлены хоры…
– Это Объект, – с какой-то мрачностью возгласил обожжённый дунианин.
Гравированная плоскость саркофага, оказавшаяся крышкой, сама по себе поднялась, а затем, наклонившись, опустилась на одну из своих граней. Зеркально отполированная поверхность исказила и раздробила отсвет Обратного Огня.