– Он говорил мне, что это произойдёт… Но я не слушал… не понимал.
Зловонное дыхание и гниющие зубы. Протухшая ткань и замаранные промежности. Зажав нос, Пройас прикрыл глаза. На какое-то мгновение лорды Ордалии показались ему не более чем обезьянами, одетыми в наряды, утащенные из королевской усыпальницы. Алмазы переливались радужными отблесками на изношенных расшитых шелках. Жемчужины поблёскивали среди расползшихся по ткани одеяний коричневых пятен.
– Он предупреждал, что именно этим всё и закончится…
Он посмотрел на отпрысков Аспект-Императрора, стоявших бок о бок с невозмутимыми лицами. Кайютас едва заметно кивнул ему.
– Это… не просто наша расплата.
Он оглядел своих братьев, людей, явившихся сюда – на самый край земли и истории, к самым пределам Мира. Лорд Эмбас Эсварлу, тан Сколоу, которого он спас от шранчьего копья в Иллаворе. Лорд Сумаджил, митирабисский гранд, чью руку он видел отрубленной до запястья в Даглиаш. Король Коифус Нарнол, старший брат Саубона, рядом с которым он преклонял колени и молился столько раз, что уже не мог и упомнить сколько.
Теус Эскелес, адепт Завета, приговоривший его к пламени Преисподней.
Он кивнул и даже улыбнулся им всем, несмотря на то, что горе и ужас всё ещё заставляли трепетать его душу. Эти люди – лорды и великие магистры, благородные и беспощадные, образованные и невежественные – эти заудуньяни были его семьёй. И всегда оставались ею, все эти двадцать долгих лет.
– Мы – люди войны! – крикнул он, избрав путь утомительного вступления. – Мы разим то, что зовём злым и нечистым… называя сами себя людьми Господними.
Он фыркнул, казалось, именно так, как делал это и раньше, и ему, пожалуй, никогда не узнать, откуда, из каких глубин явилось это невероятное возмущение и как получилось, что оно до такой степени овладело им. Экзальт-генерал знал лишь одно – сё был самый яростный, самый неистовый миг всей его неустанно свирепой жизни. Он видел это в обращённых на него восторженных взглядах, во вспыхивающих ликованием выражениях лиц, будто слова его ныне пламенели возжигающими искрами.
Он больше не тот, кем был раньше. Он стал сильнее.
Взор Пройаса вновь зацепился за короля Сорвила, сидевшего на одном из верхних ярусов всё так же бесстрастно и недвижимо, – лишь взгляд сакарпца был тусклым и разящим, словно острый кремень.
– Как? Как вы могли даже помыслить, что Бог снизойдёт до таких жалких смертных, пребывая одесную вас, будто ещё один трофей? Что это за самообольщение? Ужас! Ужас и стыд – вот откровение ваше!
Он больше не тот, кем был раньше.
– Лишь объятые ужасом и стыдом пребываете вы в присутствии Божьем!
Он был кем-то большим – тот Пройас, что постоянно превосходил его душу, что вечно пребывал во тьме, бывшей прежде. Пребывал здесь, вместе с этими мрачными и истерзанными людьми – его братьями, его возлюбленными спутниками, ступающими вместе с ним путями злобы и войны. Здесь – в этом самом месте.
– Вы сами и были своим Врагом! Вы знаете Его так, как не знают Его сами боги! И ныне вам – единственным из всех живущих на свете – известна цена спасения! Удивительное чудо – дарованная вам честь! Немыслимый дар, что справедливо заслужен! Как прочие воины постигают, что есть мир, так вы постигли зло! Вы знаете его так же хорошо, как самих себя, и ненавидите его так же, как и себя!
Лорды Ордалии разразились бурными выкриками, но не в знак приветствия или каких-то воинственных подтверждений услышанного, но в знак одобрения и согласия. Они вопили, словно осиротевшие братья, обретшие единство в отцовстве Смерти, на всём белом свете признающие лишь друг друга, а ко всем остальным и ко всему остальному относящиеся с презрением и страхом. Серва и Кайютас выглядели несколько отстранёнными, как и всегда, но тоже обрадованными.
Они опасались, что уже потеряли его. И каким-то образом Пройас знал, что их отец повелел им захватить власть в том случае, если он не выдержит испытаний – если он не справится. Пройас – тот, кто был самым благочестивым из них… и наименее осведомлённым.
Сонмище кастовой знати бурлило, то отчаянно завывая, словно обезумевшие старухи, то крича, как мальчишки. Но, дойдя до пределов своего умоисступления, лорды Ордалии начинали им тяготиться, и, невзирая на обуревавшую их благодарность, они, подобно всем отважным душам, постепенно обращались к гневу и презрению. Он сумел внушить им ужас и отчаяние, наполненные священными смыслами, подсунув их лордам Ордалии под нос, словно математик, демонстрирующий свои расчеты и уравнения, согласно которым одной лишь ярости может оказаться достаточно, дабы обрести искупление. Благочестие никогда не стоит так дёшево, как в том случае, если выменивается на чьи-то жизни, а они, в конце концов, всегда были людьми злобными и жестокими.
Грешниками.
И посему они возжаждали вражьей крови. Пройас чувствовал это так же ясно, как и они – необходимость возложить на кого-нибудь всю тяжесть своих грехов. На кого-то, кому не посчастливилось оказаться поблизости.
– Братья! – воззвал он, надеясь взнуздать их одной лишь упряжью своего голоса. – Бра… Я опасался того, что могу найти здесь…
Голос, исходящий из разрывов между пространствами и мирами – словно бы поры на их коже превратились вдруг в миллионы ртов, изрекающих эти слова. Слова, испивающие воздух из их дыхания и бьющиеся их собственными сердцами. Эскелеса это ошеломило настолько, что он споткнулся и рухнул на спину, потянув за собой и Саккариса. Сияние лепестками исходило из дальней части Умбиликуса, находящейся за его набитыми лордами и королями ярусами. Все как один обернулись, не считая Пройаса, который и без того стоял лицом в нужном направлении и с самого начала видел исходящий из ниоткуда свет. И все как один узрели Его, ступившего на высочайший из ярусов, – достаточно близко для того, чтобы сидящий неподалёку Сорвил, протянув руку, был способен коснуться сияющей фигуры. Казалось, само солнце спустилось на землю, скользнув вниз по собственному лучу, – ослепительное сияние, запятнанное лишь двумя кляксами декапитантов. Золотистые локоны струились по одному из тех расшитых драгоценностями одеяний, которые экзальт-генерал неделями ранее заприметил в хранилище.
– Но теперь моё сердце возрадовалось, – молвил блистающий лик.
Лорды Ордалии, все как один, опустились на задрожавшие колени, обратив лица к пепельно-серой земле Шигогли.
Лишь Пройас и дети Аспект-Императора остались стоять.
– Пусть прозвенит Интервал. Пусть ликуют верные, а неверующие трепещут от страха.
Глава девятая. Великое Отпущение
И посему были невинные попраны вместе с виновными, но не вследствие какого-то недомыслия, а исходя из жестокого, но мудрого знания о том, что невозможно их отделить друг от друга.
Ранняя осень, 20 Год Новой Империи (4132 Год Бивня), Голготтерат
Анасуримбор Келлхус…
Святой Аспект-Император наконец вернулся.
Сверкающие потоки и мельтешащие тени. В оцепенении Пройас наблюдал за тем, как его Господин и Пророк спускается с верхних ярусов, оставляя Сорвила и горстку стоящих неподалёку лордов провожать его изумлёнными взглядами. Свет не столько вырывался из него, сколько словно бы стекал с его кожи. А затем, сойдя вниз, он оказался рядом. Его сияние постепенно тускнело, словно бы он был вытащенным из костра угольком, пока, наконец, сумрак Умбиликуса не позволил узреть его как одного из них – как человека. Горний свет продолжал струиться от льняных прядей его бороды, создавая множество снежно-голубых теней, исходящих от изгибов и складок одеяний Аспект-Императора.
Келлхус остановился, наблюдая за тем, как люди, будто осы, собираются у его ног, а затем, усмехнувшись, наконец, взглянул на своего экзальт-генерала… теперь уже, как и все, опустившегося на колени.
– Г-господин… – запинаясь, пробормотал Пройас.
Обманщик.
Келлхус посвятил его в эту истину за предшествующие битве у Даглиаш недели. Пройас представлял себе, как широко раскинулись сети невероятного обмана Аспект-Императора – он даже понимал тот факт, что и это появление тоже было своего рода маскарадом, – и всё же сердце его трепетало, а мысли заволакивала пена обожания. Не имело значения, насколько отчаянно упирался его разум, – казалось, само сердце и кости его упрямо продолжали верить.
– Да! – возгласил Аспект-Император, обращаясь к распростёртому у его ног собранию. – Возрадовалось сердце моё! – Даже просто слушая его голос, экзальт-генерал чувствовал, как некоторые из давно и мучительно напряжённых мышц его тела постепенно расслабляются. – И пусть никто теперь не утверждает, будто это я перенёс Великую Ордалию через Поле Ужаса на собственной спине!
Пройас мог лишь, мигая, смотреть на него – его тело, нет, само его существо пылало в… в…
– Поднимитесь, братья мои! – смеясь, прогромыхал Келлхус. – Поднимитесь и говорите без церемоний! Ибо мы стоим сейчас на ужасающем поле Шигогли – на самом пороге Нечестивейшего Места!
Мгновение отчаянных колебаний, казалось, вместившее в себя явственный образ взводимой пружины или капкана, а затем лорды Ордарии начали один за другим подниматься на ноги, следом за своими телами возвышая и свои голоса, полные облегчения и беспокойного ликования. Вскоре они собрались вокруг своего Пророка, шумно галдя, словно дети, потерявшие и вновь с трудом и лишениями обретшие любимого отца. Разразившись смехом легендарного героя, Келлхус простёр вперёд руки, позволив тем из них, кому посчастливилось оказаться поблизости, сжать его ладони.
Пройас стоял недвижимо и едва дышал.
Наконец-то… прошептал голос. Ну наконец-то…
Он ощущал, как с его плеч спадает груз чудовищной ответственности – настолько тяжкий и обременительный, что он, казалось, сейчас воспарит прямиком в небеса. По всему его телу прошла дрожь, и какое-то мгновение он опасался, что может свалиться в обморок от головокружения, вызванного этой внезапной невесомостью. Экзальт-генерал сморгнул прочь горячие слёзы и запечатлел на своём лице улыбку, наброшенную поверх отпечатка неисчислимых страданий…