Тишина опустилась на поле Угорриор. Нелепый вид нелюдя дополнялся безумным бормотанием. Он поднял лицо к солнцу, подставив его лучам сначала одну щёку, потом другую – будто пытаясь согреть их.
– Кто, – крикнул король Хринга Вюлкьет, – говорит от имени Нечестив…
– Выыыы! – взревел нелюдь на искажённом шейском. Он поставил ногу на зубец парапета, охватывая Угорриор взглядом, в котором, казалось, навечно застыл миг неверия. – Вы опустошили и разорили меня!
Нахмурившись, настырный туньер пристально уставился на него.
– Только на меня не смотри! Я понятия не имею, куда подевалась твоя одежда!
Взрывы воинственного смеха, казалось, привлекли к себе внимание нелюдя. Он стоял, дерзко и пренебрежительно рассматривая заполонившие поле боевые порядки. А затем удостоил Хрингу Вюлкьета насмешливым взглядом, в котором плескалось десять тысяч лет расового превосходства и презрения.
– Меня не ужасает этот Мир, – произнёс нелюдь, – и потому я обнажён, как разящий меч!
Он закрыл глаза и жалостливо покачал головой. Тело нелюдя блестело, словно умащённое, что только подчёркивало его совершенную красоту.
– Ибо я и есть ужас… Йирмал’эмилиас симираккас…
Будто два солнца вспыхнули в его алебастрово-белом черепе. Громадные дуги Гностической мощи охватили его…
Хринга Вюлкьет потянулся за своей хорой, но каким-то образом Святой Аспект-Император уже оказался рядом…
Яростная буря объяла их, обрушившись с мёртвых углов. Атака безумного квуйя с треском оплела Гностическую защиту. Мужи Ордалии пытались проморгаться и заново сфокусировать взгляд, ослеплённые этим натиском…
Святой Аспект-Император стоял на месте совершенно невредимый, а Уверовавшего короля колдовской удар заставил рухнуть на колени. Дикий напор росчерков палящего зноя образовал вокруг них идеальный круг, почерневшая земля всё ещё дымилась.
Воинство Воинств разразилось воплями ликующей ярости.
Нелюдь высокомерно воззрился на воодушевлённые массы, выглядя при этом скорее беспомощно, нежели самонадеянно. Он не улыбался и не надсмехался, скорее имея вид пьянчуги, вдруг заподозрившего окружающих в том, что они осыпают его оскорблениями, но при этом считающего себя слишком хитрым, чтобы как-то на это реагировать. Пусть весь Мир дожидается его решения…
Что бы там ни случилось…
Анасуримбор Келлхус приказал Хринге Вюлкьету покрепче сжать в кулаке свою хору и отойти назад. Туньер, с которого атака квуйя слегка сбила спесь, поспешил повиноваться и отступил под защиту дружинников, оставив своего Господина и Пророка в одиночестве у подножия приземистых бастионов Гвергиру.
– Кетьингира! – воззвал Святой Аспект-Император к обнажённой фигуре. Его голос обрушился на воздух подобно дубине, ударившей в груду глиняных горшков. – Мекеретриг!
Древнее и злобное имя, овеянное бесчисленными легендами и шипящее проклятиями на бесчисленных устах.
Нечестивый сику опустил лицо, но взгляд его чёрных глаз по-прежнему не отрывался от человеческих масс.
– Они смеются… – наконец, бросил он вниз, хотя и неясно было, оскорблён он или же просто обижен.
– Помнишь меня, Предатель людей?
Взгляд нечеловеческих глаз сместился вниз и на какой-то миг словно бы прояснился.
– Тебя?
Взор, казалось, вглядывающийся в глубины памяти.
– Даааа! – сказал древний эрратик. – Я помню…
– Раскаиваешься ли ты в своих мерзких злодеяниях? – разнёсся над пылью Угорриора глас Святого Аспект-Императора. – Принимаешь ли ты своё Проклятие?
Кетьингира улыбнулся. Его веки затрепетали. Он помотал головой, прижатой к груди.
– Как ты мог даже помыслить о чём-то подобном? – удивился он. – Или ты говоришь это лишь для их ушей?
– Раскаиваешься! Ли! Ты?!
Нечестивый сику выбросил вперёд руку в странном жесте, обращённом к собравшимся у стен Голготтерата человеческим массам.
– Крапиве ли выносить приговоры дубу?!
– Я – глас…
– Пфф! Да ты просто дитя! Я старше ваших языков, вашей истории и самого вашего подложного Бивня! Я старше имён, которые вы дали своим червивым богам! Душа, что ныне взирает на тебя, смертный, была свидетелем целых Эпох! – глубокий грудной смех, оскорбительный в своей искренности, разнёсся по крепостным валам. – И ты полагаешь, что можешь быть мне Судьёй?
Оставаясь безмятежным и выражением лица и позой, Святой Аспект-Император выдержал паузу, словно бы убеждаясь, что до конца выслушал перебившего его нелюдя. У всех, собравшихся сегодня на поле Угорриор, перехватило дыхание, ибо казалось, будто Келлхус в миг сей воссиял светом в каком-то смысле слишком глубинным для человеческих глаз. Там, в тени чудовищных каменных стен, стоял Воин-Пророк – презренное дитя… которое, вне всяких сомнений, было кем-то большим и гораздо более могущественным.
Он пожал плечами и воздел руки, оторвав ладони от бёдер. Золотые ореолы вспыхнули вокруг расставленных пальцев.
– Я, – сказал он, – лишь сосуд Господа.
Кетьингира какое-то время, показавшееся всем чересчур долгим, глумливо хихикал.
– О нет, Анасуримбор, ты нечто намного, намного большее…
И тут раздался могучий звон множества тетив. Мириады отрицаний Сущего взмыли в воздух, сорвавшись с чёрных парапетов. Выпущенные из шранчьих луков, они летели сначала вверх, а потом вниз, устремляясь к выжженному нелюдем на земле кругу… и обрушиваясь на этот клочок Угорриора, словно свирепое градобитие.
Но Святого Аспект-Императора там уже не было.
А Кетьингира поднял взор к небесам, вглядываясь в точку чуть выше палящего белого солнца.
Ибо оттуда на чёрную цитадель с рёвом низвергались сифранги.
Словно бы вырвавшись из ослепительно-белого колодца солнца, они с оглушающим визгом устремлялись вниз – вызванные из Преисподних демоны, соединённые с пыткой Сущего чарами жестокими и хитроумными. Пускарат, Мать Извращений; разевающий свою громадную пасть непотребный Хишш-Чревоугодник, перемещающийся неуклюже, словно огромная пылающая груда овеществлённого гниения; чудовищный Хагазиоз, Пернатый Червь Ада; необъятный Годлинг, туша которого могла по размерам сравниться с двумя поставленными в ряд боевыми галерами; могучий Кахалиоль, Жнец Героев, облачённый в доспехи из славы и проклятия; ужасающий Урскрух, ненасытный Отец Падали, изблёвывающий в Мир мор и чуму, и две дюжины других призванных из бездны гнусных сифрангов, рабов Даймоса, марионеток Ийока и его собратьев по колдовскому ремеслу. Сифранги широко распростёрли свои прежде сложенные крылья, стремясь зачерпнуть ветер и немного замедлить спуск, а затем набросились на Гвергиру, визжа и скрежеща диким хором, сжимающим глотку и колющим слух, перебирающим каждый тон в музыке, играющей на человеческом ужасе. Мгновение спустя они уже оказались над Забытьём, направляясь к основанию Высокого Рога, где с новым жутким визгом устремились к бастионам Высокой Суоль, пробивая, будто рухнувшие с неба железные шары, этажи и ярусы крепости, выжигая вмурованные в её стены защитные Обереги…
Мужи Ордалии, ошеломлённо моргая и глядя вослед чудовищам через парапеты Коррунц, наблюдали за тем, как всполохи пламени расцветают на туше Высокой Суоль. Но стоило одному-единственному человеку издать радостный вопль… и весь Угорриор в ответ разразился гремящим ликованием, рёвом, который, казалось, исходил от единого существа – такова была выражаемая им страсть, таков был пыл, охвативший их всеобщим порывом.
Началось! Наконец-то началось!
Где-то глубоко в недрах Голготтерата лапы тварей замолотили в гонги, и какофония из шума и грохота, казалось, вознеслась до самых небес. Давняя уловка потеряла всякий смысл, и на стены Голготтерата, вопя на своём искажённом наречье, хлынули облачённые в чёрные хауберки уршранки, щёки которых украшало клеймо в виде Двух Рогов. Но священный зов войны звучал всё так же ясно и громко, явственно слышимый невзирая на прочие звуки. Лучники и арбалетчики вырвались из рядов каждого из трёх Испытаний: агмундрмены из строя Людей Среднего Севера, эумарнанцы из фаланг Сынов Киранеи и антанамеране из рядов Сынов Шира. Словно бы объятые приступом внезапно нахлынувшего безумия, они бросились вперёд, поднимая клубы пыли, и ещё до того, как толпа их врагов сумела хоть как-то организоваться, наложили болты и стрелы на тетивы, подняли оружие и выпустили тучу снарядов…
Оскалившиеся золотыми зубьями парапеты кипели бурной деятельностью, ощетиниваясь чёрным железом. Верещащие белые лица заполняли собою бойницы, но ни одна стрела не вонзилась в них. Все без исключения снаряды напрямую ударили в сами укрепления, прогрохотав по отвесным стенам и могучим основаниям Коррунц, Дорматуз и Гвергиру, на которых внезапно расцвели вспышки направленных внутрь взрывов. И тогда, к всеобщему замешательству, раздался нарастающий грохот, не похожий ни на что, ранее слышанное человеческими ушами – будто тысяча мастодонтов неслась куда-то, топоча своими громадными ногами по натянутым на барабаны шкурам Души и Мира…
Ибо вмурованные в чёрные стены Обереги крушились, распутывались, растворялись.
Голготтерат был построен из зачарованного камня. Вязь колдовства квуйя пронизывала и скрепляла все куртины и бастионы. Некоторые волшебные устроения предназначались для упрочнения самой кладки, другие же были подобны настороженным ловушкам, готовым жечь или сбрасывать штурмующих с парапетов, но много больше было таких, что служили чем-то вроде колдовского облачения, защищая внешние фасы стен от разрушительных Напевов. Клад Хор прошёлся дождём по всем ним, проникая в саму структуру колдовства, вспыхивая искрами, понуждающими к распаду и расторжению, рассыпаясь взрывами соли. Чёрные глыбы кладки пошли трещинами. Стропила и балки стонали. Стоящие на парапетах уршранки валились с ног.
А адепты Школ по приказу экзальт-магоса, Святейшей ведьмы Анасуримбор Сервы уже завели свою бормочущую песнь. Не успели ещё лучники вернуться под прикрытие огромных фаланг, как сотни чародейских Троек шагнули из их рядов прямо в пустое небо – величайшая концентрация колдовской мощи, которую когда-либо знал этот Мир. Тысяча адептов с лицами, скрытыми низко надвинутыми капюшонами, дабы скрыть предательское сияние Напевов. Тысяча