Сам Мир превратился в крутящиеся вокруг неё мельничные механизмы и жернова — колёса всякой души вращались внутри колёс, шурша каждое в свой черёд, но издавая при этом и совместный, всепоглощающий скрежет. И Голготтерат в пределах Сущего был наиболее яростно крутящимся механизмом.
Самым непредсказуемым местом.
— Сейчас, Кайютас!
Ещё крича, она почувствовала его — укол небытия, появившийся в двух шагах справа от неё, будто вытащенный из кармана…
Ей не было необходимости слышать щелчок…
Стрела едва задела её кулак, но этого было достаточно — да, более чем достаточно.
Древний Испепелитель не столько выскользнул из её руки, сколько упал вместе с рукою…
Принцесса рухнула на колени, схватившись за культю, оставшуюся на месте правого запястья. Хлынула кровь, растворяя соль будто снег.
Сотня, подумала она, глядя на то, как гибельной угрозой воздвигается над нею Скутула, ухмыляясь истекающей огнём пастью…
Сотня камней.
Стоя на коленях у самого края обуглившейся галереи, она скорчилась над обрубком руки. Исполинский змей навис над нею, его чудовищная голова склонилась, шипы на гребне ликующе грохотали. Нити пылающей слюны тянулись из пасти. Изумруды его глаз восторжённо сверкали.
— Долгие века минули, — прорычал легендарный враку, — с тех пор, как в последний раз мы лакомились героем, подобным тебе…
По-прежнему оставаясь на коленях, она распрямилась, бестрепетно встретив злобный взгляд.
— Я — ведьма!
Течение её мыслей разделилось. Сияние смыслов превратило череп Сервы в чёрную тень.
Одним движением она вновь обрела Исирамулис, схватив его левой рукой.
Скутула Чёрный изблевал из себя Ад.
Направляя песнь прямиком в разверзшуюся перед ней топку, она иссекла пространство перед собой сверкающими ртутными росчерками.
Серва ощутила этот звук своим сердцем — грохот удара, превосходящий возможности слуха.
А затем упала, устремившись вниз под скрежет рухнувших конструкций.
Всё вокруг падало, опрокидывалось и переворачивалось, скользя по изгибам оболочки Ковчега — отбросы веков нечеловеческого убожества, тысячелетние декорации, осыпающиеся вдоль исполинской шахты Атриума. Кувырнувшись в полёте, она заметила, как рушатся громадные завесы галерей, увлекая за собой ревущего Князя Драконов — ещё больше падали для ложной земли. А затем, перед тем как разбиться о трещину в перекошенных плитах, бурлящий поток обломков хлынул на неё всесокрушающей лавиной…
Отец!
Шранки, бросаясь с тесаками и копьями на поражённо застывших тидонских танов, хлынули из бреши как прорвавшие плотину воды. Клинки превращали в месиво лица. Каменные дубины в муку крошили кости.
Сыны Плайдеоля были бойцами столь же стойкими, как и все прочие в Воинстве Воинств, но, их истребление оказалось будто бы предначертанным самой алхимией происходящего. Внезапностью случившегося краха. Замешательством Мисунсай. Ужасом, в который их повергли действия Алого Упыря. Всё это вместе взятое подорвало бы решимость любого, кем бы он ни был. Передние ряды попросту растворились в беснующемся потоке тощих. Таны один за другим гибли под этим неистовым натиском: лорд Эмбуларк, славившийся своею могучей статью, о которой другие мужи могли лишь мечтать, не говоря уж о том, чтобы тягаться с нею; фанатичный лорд Бирикки, прозванный во время Объединительных войн Подсвечником из-за сонмища сожжённых им за ересь ортодоксов; и множество других — менее известных. Плайдеолмены, однако, были людьми мстительными, более склонными по причине понесённых потерь впадать в ярость, нежели устрашаться. Они могли бы сплотиться вокруг своих павших родичей…
Не находись их знаменитый граф в самых первых рядах. Несмотря на все легендарные подвиги, совершённые им в ходе Первой Священной войны, Вериджен Великодушный ныне не способен был по-настоящему противостать ярости Орды. Возраст и невзгоды Великой Ордалии подточили его твёрдость, сделав её болезненно хрупкой, и подобно многим воинственным душам, пережившим свою силу и славу, единственное, чего он теперь действительно жаждал, так это смерти в бою. Именно поэтому Анасуримбор Кайютас и оставил его в резерве, и именно поэтому он и обрёл то, чего так жаждал, рухнув наземь под тяжестью повисшего у него на плечах шранка в самые первые мгновения яростного натиска. Беснующееся создание объедало ему лицо, когда скорбящие родичи графа, наконец, прикончили тварь.
Вихрем явилась смерть…швырнув в ад ещё один завывающий трофей, уготованный чревоугодию Ямы.
Так пал, навеки исчезнув, Дом Рилдингов, а Обагрённый Меч — штандарт Плайдеоля — рухнул на горы трупов. В суматохе неистовой схватки отыскать надежду было почти также невозможно, как пролитые сливки. Потери порождали потери, порождающие потери. Ужас распространялся. Решимость войска, как целостности, ослабла, а затем попросту растворилась, распавшись на бесчисленное множество беспощадных случайностей. Какое-то время длиннобородые таны ещё колебались, пытаясь раздуть угли своей ненависти, лишь для того, чтобы мгновением позже поддаться панике и чистому ужасу.
Мерзкий потоп хлынул сквозь их барахтающиеся ряды, полностью поглотив сынов Плайдеоля.
Ярящиеся множества с грохотом ринулись на Тракт, обрушившись на сынов Инграула, спешно смыкавших ряды позади развалин Гвергирух…
Этого не могло быть…ужаса, что Маловеби зрел вскипающим в блеске соггоманта просто не могло быть.
Зеумцы были древним и властным народом, поддерживающим чистоту своей крови и языка, связанным воедино строгими законами и изощрёнными обычаями, пронизанным тысячелетней искушённостью. Как могли его сыны не испытывать презрения к народам Трёх Морей с учётом увечных границ их государств и чересполосицы их языков, с учётом всех их постоянных и кровопролитных войн, ведущихся за плодородные провинции, с учётом их извращённой потребности вести бесконечные споры относительно святотатств их отцов? Их сущностью было мясо, пожирающее другое мясо в стремлении погубить то, что оно не в состоянии превзойти. Посему, разумеется, Маловеби смотрел на Фанайяла и его пёстрый двор как на варваров — суеверных дураков, верящих в то, к чему их подталкивают собственные сиюминутные и тщеславные побуждения, а когда тот взял в наложницы Псатму Наннафери, чародей Мбимаю лишь сильнее утвердился в своём убеждении. Падираджа-разбойник и мятежная Первоматерь! Обломки ещё одного низвергнутого порядка…
Разве мог он относиться всерьёз к чему-либо, о чём твердили подобные изгои? Особенно, когда то же самое утверждал и Ликаро…
Но теперь…там…воздвигался Он.
— Наши разногласия, — молвило ужасающее обличие Анасуримбора, — проистекают из того, куда именно забросил нас случай после нашего отбытия из Ишуаль.
Демон.
— Вы оказались среди изощрённости Текне, и теперь воспринимаете его как окончательный итог реализации дунианских принципов — истину из которой исходит сама ваша сущность и разум. Вы полагаете, что наша ошибка заключалась в том, что мы мнили Логос чем-то, относящимся к движению наших собственных душ, в то время как в действительности он вплетён в механику самого Мира. Ваше откровение заключалось в понимании, что Логос — ничто иное, как Причина, кроющаяся во тьме, что была прежде. Вы узрели, что разум и сам является всего лишь ещё одной потаённой машиной — машиной машин.
Он был там! Маловеби действительно видел…
Видел Его.
— Вы осознали, что задача заключается не в том, чтобы овладеть Причиной при помощи Логоса, а в том, чтобы овладеть Причиной при помощи Причины, бесконечно видоизменяя Ближнее с тем, чтобы однажды поглотить и вовлечь в себя Дальнее.
Его отражение, скручивающееся и вливающееся вовнутрь, всё сильнее искрилось и вскипало гневными разрядами какой-то потаённой…мощи.
— Но если вашим уделом стало Текне, моим стал Гнозис.
Невещественной, но отчего-то представляющейся гораздо более реальной, нежели череда мертвенно-бледных Изувеченных, стоящих на своих лестницах, нежели вогнутое и размытое искажение, что было Аураксом, и нежели шевелящиеся лица толпящихся по краям зала шпионов-оборотней…
— Я обрёл мирскую силу, покорив Три Моря, а вы, в свою очередь, подчинив себе Голготтерат. Но если вы видели во всём происходящем лишь способ отменить своё проклятие, оживив древний инхоройский конструкт, я узрел безграничную мощь…
Четырёхрогий Брат явился…
— В то время как вы с головой погрузились в тайны Текне, взяв на себя тяжкий труд восстановления инхоройского наследия, я овладел Даймосом, стремясь разграбить Чертоги Мёртвых.
Расхититель Душ нашёл путь.
— В то время как вы намеревались затворить Мир от Той Стороны, дабы спасти свои души, я жаждал покорить Ад.
Ворвался в амбар Живущих.
— В то время как вы хотели вырвать Ту Сторону из чресел реальности, я вознамерился поработить её.
И собирался разорить его без остатка.
Изувеченные воззрились на вскипающий лик.
— А если мы решим противостоять тебе? — спросил безгубый дунианин.
Зола чернела вокруг бушующего внутри пекла. Четырёхрогое отражение Анасуримбора подняло руку.
В золотом плавнике внезапно возникло отражение Мекеретрига, скребущего горло в тщетной попытке разжать сдавившую его петлю, сверкающую, словно раскалённая нить. Какая-то незримая сила или сущность протащила нелюдя по полированному обсидиану, а затем подняла его — голого и задыхающегося — выставив на обозрение дуниан. Одна из самых могущественных Воль, когда-либо известных этому Миру, пребывая на грани удушения, болталась в воздухе, будучи совершенно беспомощной.
Когда инфернальный образ заговорил, голос его грохотал как гром отдалённой грозы.
— Вы заманили меня сюда, полагая, что Обратный Огонь прельстит меня так же, как он прельстил вас. Вы решили также, что если этот план потерпит неудачу, на вашей стороне всё равно окажется численное преимущество — что для пятерых не составит большого труда одолеть одного, и вам достаточно будет сбросить с высоты Воздетого Рога моё растерзанное тело, и Великая Ордалия, лишённая своего пророка, развеется по ветру.