Удар сбил людей с ног. Из ноздрей у них хлынула кровь, а глаза покраснели от лопнувших сосудов. Земля, как во время землетрясения, содрогалась на протяжении тридцати ударов сердца — времени, потребовавшегося для того, чтобы верхушка сооружения присоединилась к его исполинскому основанию. Склонённый Рог, словно в барабан, ударил в натянутую шкуру Мира, и Творение отозвалось грохотом столь оглушительным, что по всему свету — до самого Каритусаль спящие младенцы, вдруг пробудившись, громко заплакали.
Орда же впала в безмолвие. В нутро Пелены ворвался могучий порыв чистого воздуха, открывая взору протянувшиеся до самого горизонта прокажённые массы…и застывшие в напряженном ожидании белые лица.
У мужей Ордалии не было времени удивляться — его едва хватило, чтобы подняться на ноги. Следом за порождённой ударной волной прозрачностью явилась буря — настоящий ливень из поднятого в воздух песка и мелких камней, забивавший им глотки и коловший глаза. Они одурело трясли головами, издавая хриплые крики и кашель, вытирали носы или хлопали себя по ушам. И всё же, один за другим сыны человеческие, с трудом осматриваясь сквозь завесы пыли, видели, что Великая Ордалия, в сущности, осталась невредимой, в то время как Орда тяжело ранена. Князь Инрилил аб Синганджехои поднял взгляд на своего Святого Аспект-Императора, стоявшего в вышине, на ранее облюбованной Копьеносцем площадке, и издал вопль безумного, необузданного торжества.
И все, оставшиеся в живых, воины Кругораспятия присоединились к нему.
Глава шестнадцатаяИнку-Холойнас
Изведать побои, значит возненавидеть храбрецов.
Ранняя осень, 20 год Новой Империи (4132, Год Бивня), Голготтерат.
Катаклизм — золотой и ошеломляющий.
Бренчание и стук падающих обломков превратились в шипение песчаного ливня.
Потрясённая тишина…
По террасам Забытья, вдоль скалящихся золотыми клыками стен и на выступающих над ними высотах воины Кругораспятия, кашляя, поднимались на ноги, и, щурясь, вглядывались в последствия катастрофы. Склонённый Рог, словно бедренная кость лежал поперёк равнины Шигогли вереницей разобщённых цилиндров, частью смявшихся, а частью удивительным образом совершенно невредимых и разделённых огромными обручами — лишённые оболочки секции, которые, даже теперь, невзирая на случившееся с ними бедствие, размером превосходили высоту гор Окклюзии. Дохлые шранки окружали руины чудовищным клубком спутанных тел, образуя громадную кайму, совершенно лишённую цвета из-за осевшей пыли.
Постепенно приходило понимание.
Крики триумфа прокатились по высотам Голготтерата, в какой-то миг слившись в единый, гремящий рёв. Все как один, мужи Ордалии обратили взоры к своему Наисвятейшему Аспект-Императору, стоявшему на площадке Копьеносца там — в вышине. Голоса их дрожали сразу и от неверия в случившееся и от обожания. Ответствуя им, овеваемый ветром Анасуримбор Келлхус воздел над головой сверкающие хитросплетения Копья.
Исполнившись преклонения, мужи Ордалии ликующе взвыли и зарыдали.
И тут многие из них, задохнувшись от непонимания, увидели камень, летящий вниз вдоль всей протяжённости Высокого Рога. Святой Аспект-Император взглянул вверх…
С шумом и треском столкнувшись с незримыми сферами Оберегов, гранитный булыжник раскололся, разлетевшись увядающим соцветьем обломков. Воины Кругораспятия закричали: некоторые, увидев инхоройский ужас, стремительно падающий с небес, а затем, будто воробей, упорхнувший куда-то; некоторые, увидев, как Аспект-Император отвесно, словно выскользнувшая из срезанного кошелька монета, упал с площадки лишь для того, чтобы раствориться в небытии колдовского света; а некоторые, увидев, как низверглось в пустоту Копьё, потянувшее за собою верёвку, прикреплённую к какому-то металлическому сундуку…
Бормочущий шум пронёсся над огромным блюдом Шигогли — злобный, неразборчивый ропот. Воины Кругораспятия обратили взоры к забитым мерзкими толпами лигам окружающих Голготтерат пустошей — к сим бледным и алчущим миллионам. Звук, подобный стучанью зубов, взвился до самых небес — словно мириады змей, загромыхали вдруг своими погремушками. А затем вновь раздалось безумное завывание — похоть, скрученная воедино с ненавистью и голодной яростью и изливающаяся вовне заунывным кошачьим концертом…
Лорды Ордалии изо всех сил ревели, раздавая приказы.
Изломанный силуэт Голготтерата проступал перед троицей немощных беглецов.
— Поднимайтесь… — прохрипел старый волшебник, с присвистом дыша и размазывая слюну по ладоням и коленям — впрочем, также как и остальные. Из-за болезненного звона в ушах он едва слышал собственный голос. — Поднимайтесь! Скорее!
На него опустилась тень. Взглянув вверх, он увидел Мимару, загораживающую своим телом окуренный пылью солнечный диск и протягивающую ему руку. Эсменет уже заставила себя подняться на ноги, лицо её было пустым и белым как мел. Старый волшебник схватил беременную девушку за запястье.
Троица беглецов стояла, глядя как дали постепенно освобождаются от пыли.
— Нам необходимо двигаться дальше… — пробормотал Ахкеймион.
Никто из них даже не шевельнулся.
— А это вообще возможно? — безучастно произнесла Эсменет.
Ахкеймиону не хватило дыхания, чтобы ответить. Ему едва хватало дыхания, чтобы смотреть и постигать…
В своё время Айенсис удивительно точно подметил, что душа способна всё, что угодно, сделать символом для чего-то совершено иного — что все человеческие знаки произвольны. Даже если речь идёт о колдовстве, утверждал он, важны лишь смыслы — значения. Но некоторые символы, как было известно Ахкеймиону, неотличимы от их значения. Некоторые символы властвуют над тобой, другие же к чему-то побуждают — и не в силу своего значения, а в силу своего совершенства.
Меч — один из таких символов. Также как и щит, или же Кругораспятие…
Пыль, подобно песку, брошенному в колыхающиеся воды, оседала, открывая взору детали и предметы, кажущиеся голыми из-за контраста между сверкающим на их поверхностях солнцем и сумрачностью воздвигающейся позади них Пелены. Голготтерат лежал перед ними, словно череп какого-то чудовищно громадного зверя, наполовину занесённый песком — так, что наружу торчал лишь его огромный рог…
Один Рог.
Адепты Завета много из чего творили себе идолов, ибо дело их всегда было отчаянным, а люди отчаявшиеся всегда стремятся связать свои надежды с чем-то более осязаемым. Но Рога Голготтерата были единственным идолом, пред ликом которого они постоянно молились. Ибо он всегда был там — тень, павшая на изгиб целого мира, зримая краешком каждого взгляда и терзающая всякий пристальный взор вне зависимости от того, был ли он брошен по поводу тривиальному или же эпическому, память об ужасе ставшая ужасом — зловещий монумент самому себе.
Символ кошмара, сам бывший воплощённым кошмаром — чистым и абсолютным.
И ныне сей идол был сокрушён…
Это зрелище отняло у него дыхание. Расколовшийся на куски, размером с горы, Склонённый Рог, лежал на равнине цепочкой бочкообразных руин, сияя золотом в солнечном свете, подобно кучке выброшенных в грязь и растоптанных церемониальных повязок. Глаза его жгло и кололо — дождь из песка. Он почувствовал приступ головокружения, заставивший его пошатнуться — странное побуждение как-то подправить открывавшийся ему вид, изменив положение тела — словно наклон головы или некоторый подъём каким-то образом могли помочь вернуть оба Рога.
Эсменет, поддерживая в нём остатки решимости, сжала его руку. Мимара успокаивающе гладила его по плечу и спине.
Он не мог дышать! Отчего? Он подумал о способе, которым короли-боги Умерау казнили преступников, надевая им на грудь бронзовые обручи, а затем постепенно сдавливая их всё туже, и услышал лишённые слёз рыдания какого-то старика.
— Мы, — начал он лишь для того, чтобы ощутить себя так, словно младенческая ручонка схватила и сжала его голосовые связки.
Как бы отчаянно он ни моргал — песок всё равно колол ему глаза.
Мимара вскрикнула и скорчилась, обхватив свой огромный живот. Он услышал рёв тысяч и тысяч человеческих глоток — Великая Ордалия ликующе завывала.
— Идём! — сказала Эсменет прямо ему в ухо, сострадание в её голосе соперничало с тревогой. — Нам необходимо двигаться дальше!
Но было уже слишком поздно.
Не только шранков настигла смерть в ходе этого циклопического катаклизма. Никто из шайгекцев и адептов Имперского Сайка, увязших в сражении на южных бастионах Голготтерата, ничего не знал о Копье и той суматохе, что оно вызвало на террасах Забытья. Громада Склонённого Рога, подобно горной вершине, нависала над ними, заслоняя весь обзор. Лишь когда Святой Аспект-Император начал использовать древний инхоройский артефакт, они оторвались от ужасающего зрелища надвигающейся Орды, обратив взоры вверх — к грохоту и треску, вызванному перераспределением простершихся над ними невероятных напряжений и масс. Генерал Раш Сорпет вместе с великим магистром Темусом Энхору находились на верхней площадке девятой башни, изо всей сил стараясь перекричать постоянно усиливающийся вой Орды. Они одновременно обернулись и сощурились, ибо высоко стоявшее солнце внезапно вспыхнуло на краю необъятного чрева Склонённого Рога. Им почудилось, будто сама земля вдруг взлетела прямо к нему — настолько громадным было сооружение. Дряхлый великий магистр спешно выкрикнул какой-то Оберег, но пользы от него было ничуть не больше, нежели от вскинутых в защитном жесте рук генерала. Золотая поверхность обрушилась на них, замуровав всю жизнь и весь свет в нескончаемом мраке.
Когда Склонённый Рог ударил в само основание Мира, великий магистр Уссилиар был поглощён жесточайшей схваткой в чреве пятой башни. Стены повело. Пыль и обломки посыпались с потолка. Несмотря на то, что шрайские рыцари стояли, упираясь плечами в щиты, они, тем не менее, оказались сбиты с ног. По капризу Шлюхи, уршранки быстрее оправились от удара, и к тому времени, когда воины в достаточной мере опомнились и вновь явили свою свирепость, успели учинить в рядах людей ужасающую резню. Шранчий вождь, ростом почти с человека, пускающий слюни и обвитый прикованными к его грубому хауберку железными цепями, яростно атаковал потерявшего равновесие Уссилиара, и до того как грозн