- И о чём же? – рявкнул Ахкеймион, к собственному удивлению и задетый и возмущенный.
Учитывая всё, что им довелось пережить вместе, кто бы мог подумать, что они будут всё также трусить, имея дело друг с другом. Но, в конце концов, такова, видимо, была их любовь – всегда побаиваться слов и речей спутника.
Мимара, само собой, трусила меньше. Она всегда первой проявляла твердость, и потому постоянно была готова досаждать и изводить его.
- Кто такой Наутцера? – целенаправленно давила она, не давая сбить себя с мысли.
Вздрогнув и поёжившись, он прямо на ходу посильнее укутался в гнилые одежды.
- Избавь меня от своей назойливости, женщина. Мои раны и без того болят…
Ахкеймиону пришлось страдать чересчур много, чтобы он мог обладать душою щедрой или хотя бы искренней. Быть несчастным означает лелеять свои обиды, размышлять над рубцами и плетьми – как над отметинами, так и над инструментами, их оставившими. Трудясь над запрещенной историей Первой Священной Войны, он в равной степени трудился над историей своего собственного падения. Чернила даруют всякой душе роскошь невинности. Писать что-либо означает быть проворным там, где все прочие замирают на месте, означает иметь возможность насиловать факты словами, до тех пор, пока те не начнут рыдать. И посему старый волшебник составил списки злодеев и счел все их преступления. В отличие от прочих озлобленных душ, ему были известны все подробности того, как он сделался жертвой, ибо он выведал и исчислил их с самоотверженной скрупулёзностью учёного. И давным-давно он установил тот факт, что Наутцеру следует считать величайшим из преступников.
Даже спустя все эти годы, он мог слышать, как голос этого подлеца скрипит средь мрачных сводов Атъерса: «Ах, да…я и забыл, что ты причисляешь себя к скептикам …»
Если бы не Наутцера, то его, несущего на своём сердце тяжесть неисчислимых потерь, сейчас бы не было здесь. Если бы не Наутцера, Инрау по-прежнему был бы жив.
«Полагаю, в таком случае ты скажешь: возможность того, что мы наблюдаем первые признаки возвращения Не-бога, перевешивается реальностью – жизнью перебежчика..»
Инрау!
«Что риск ещё одного Апокалипсиса не стоит крови глупца…»
- Наутцера - человек из твоего прошлого, не так ли? – упорствовала Мимара, - Из времён Первой Священной Войны?
Он проигнорировал её, находясь в состоянии какого-то рассеянного раздражения, которому склонны поддаваться люди, не знающие стоит ли им сейчас бояться или же гневаться. Он бормочет! Когда это он начал бормотать?
Вместе они шли по остаткам древней дороги, петлявшей среди изрезанных холмами предгорий Демуа. Камни, которыми она когда-то была вымощена, давным-давно превратились в пыль под разрушительным натиском непогоды, оставив на месте тракта лишь заросшую насыпь - то поднимавшуюся чуть повыше, то почти незаметную и лишь в тех местах, где её пересекали многочисленные ручьи и протоки - размытую до основания века тому назад. Слева от них ландшафт вздымался и громоздился уступами – частоколом щетинились тёмные копья хвойных деревьев, прокалывая полог лиственного леса; высились остатки того, что в древности могло являться сторожевыми башнями, возведёнными на ближайших холмах – груды поросших лишайником камней, выглядевших так, будто строения, когда-то из них сложенные, были беспощадно разгромлены и срыты. А дальше, за холмами, до небес вставали могучие, заснеженные горы. В то же самое время справа от них мир словно бы исчезал, сливаясь с простирающимися до самого горизонта кронами деревьев – берёз, клёнов, лиственниц и множества других – как всё ещё покрытых листвой, так и уже облетающих. А впереди…впереди лежал север… То было направление, в котором он шел, но также и направление, куда он не способен был даже глянуть.
- Север ужасает тебя, - донесся откуда-то сбоку голос Мимары.
- Просто мне известно, что нас там ожидает, - ответил он, пугаясь её проницательности, её способности скорее услышать в его речах сжимающую сердце боль, нежели просто понять по голосу, что у него болит горло.
Он, немного поотстав, остановился на вершине холма, наблюдая за тем, как она идёт, прижав к своему заду руки, а выпятившийся живот шаром раздувает её поблёскивающий золотом хауберк. Вдруг, беременная женщина, щелкнув, сломала ветку берёзы и, оставив её висеть, словно крыло изувеченной птицы, отчасти загородила им обоим обзор. Демуа вздымались за её спиной, застилая всё сущее какой-то размытой дымкой, мглою, представляющейся слишком холодной, чтобы её можно было назвать лиловой. И ему казалось, что он может чувствовать его – там вовне, словно спрятанный миром постыдный синяк, словно впившуюся в горло колючку, которую, как ни старайся, проглотить не удаётся …. Голготтерат. Он не видел там ничего, не считая проступающей сквозь мглистую пелену бесплодной земли, но, тем не менее, чувствовал это…
Ожидание?
- Наутцера – мой старый недруг. Он, как и я в те времена, был адептом Завета, - признался Ахкеймион, - Именно он был человеком, подвигнувшим меня на тот путь, которым мы с тобой следуем ныне…Он тот, кого я, как мне кажется, виню во всём случившемся более остальных…не считая Келлхуса.
Мимара откупорила флягу, чтобы сделать глоток.
- И отчего же?
Она предложила глотнуть и ему, но старый волшебник лишь отмахнулся.
- Именно он послал меня в Сумну для того, чтобы я подговорил своего бывшего ученика шпионить за твоим дядей – Святейшим шрайей. Он опасался, что Майтанет может иметь какое-то отношение к Консульту, хотя на тот момент никто уже сотни лет не мог обнаружить никаких признаков их присутствия…
- И что же случилось?
- Мой ученик погиб.
Она внимательно посмотрела на него.
- Его убил Майтанет?
- Нет… Это сделал Консульт.
Она нахмурилась.
- То есть ты преуспел в выполнении своего задания?
-Преуспел? – вскричал волшебник. – Я потерял Инрау!
- Да, разумеется… Когда ты отдаешь приказы, ты всегда рискуешь жизнями своих людей. Уверена, твой ученик это прекрасно знал. Как и Наутцера.
- Тогда ещё никто ничего не знал!
В ответ она одарила его легким и беспечным движением плеча – одним из множества маленьких фокусов джнана, что она сохранила со времен своей жизни в Каритусаль.
- Ты же не считаешь, что факт обнаружения Консульта не стоил одной-единственной жизни?
- Конечно, нет!
- Тогда получается, что Наутцера просто потребовал от тебя сделать именно то, что и было необходимо…
Ахкеймион, уставившись на неё, зашипел, пытаясь всем своим видом выразить овладевшую им ярость, хоть и понимал, что выказывает в действительности нечто, совершенно иное.
- Что? О чём это ты говоришь?
Она пристально посмотрела на него долгим, лишенным всякого выражения взглядом.
Каждому действию соответствует своё время, некая пора, когда его совершение не требует от человека никаких особых усилий, и даже соответствует велениям его души. Нет никаких гарантий, что суждения, свойственные какому-либо возрасту сохранятся в будущем, что праведность и благочестие останутся таковыми, как ни в чём не бывало. Мы все это, так или иначе, осознаём, и в наших душах всегда присутствует своего рода гибкость, позволяющая нам меняться, когда того, порою мягко, а порой и беспрекословно, требуют обстоятельства. Однако же ненависть, как и любовь, неразрывно связывая нас с другими людьми, зачастую делает нас несклонными к компромиссам. Ненависть есть грех, но грех противопоставленный другому греху, ибо что за душа может быть до такой степени переполнена скверной, дабы желать зла невинному? Или хуже того – герою?
Наутцера обязан был быть злодеем, хотя бы ради того, чтобы Ахкеймион не мог винить в случившемся самого себя.
- Твой ученик… - осторожно подбирая слова, сказала Мимара, словно бы опасаясь того, что видела в его глазах, - Инрау… Тебе стоит понять, что его смерть не была напрасной, Акка…Что его жизнь имела большее значение, чем он, возможно, вообще сумел бы осознать.
- Ну конечно! – воскликнул он, в ушах у него гудело.
Ведь это действительно происходило прямо сейчас! Второй Апокалипсис!
И это означало, что Наутцера с самого начала был прав…
У него перехватило дыхание, казалось, что каждая крохотная частичка его существа терзается и дрожит.
Наутцера с самого начала был прав. Кровь Инрау пролилась не напрасно.
Ахкеймион отвернулся от неё, от матери своего нерождённого дитя. Отвернулся, чтобы она не видела его слёз, а затем рванулся вперёд и вниз, по хребту древней дороги, что вела в дебри Дальнего Вуора…
Спустя две тысячи лет после того, как свет человеческой расы угас в этом уголке Мира.
Они приняли щепотку кирри способом, что им показал Выживший перед тем как разбиться насмерть, спрыгнув со скалы. Никто из них об этом даже не упомянул, хотя оба совершенно отчётливо всё осознавали. Взамен, они убедили друг друга, что скюльвенды непременно преследуют их, что Найюр урс Скиота уже вглядывается в горизонт, силясь отыскать малейшие признаки их присутствия. Кирри было для них насущной потребностью. В большей степени, нежели здравый смысл или даже надежда. В конце концов, Народ Войны действительно скакал следом за ними…
И посему они двигались по ночам, мчась вьющимися под ветвями деревьев тропами, пересекая вброд ревущие, стремительные потоки, серебрящиеся в лунном свете. Перебираясь через один, особенно бурный речной приток, Мимара не смогла удержаться. Её нога соскользнула с мшистого выступа какого-то валуна. Пытаясь восстановить равновесие, она взмахнула руками, а затем просто исчезла в туче брызг. Мгновение Ахкеймион едва мог дышать, не говоря уж о том, чтобы кричать или творить колдовство. К тому времени, когда он пришел в себя, она, расплескивая воду, уже натужно выбиралась на противоположный берег примерно в сорока локтях ниже по течению. Он бросился к ней, перепугано суетясь, как это делают те, кто пытается исправить бедствие, ставшее результатом их собственных действий.