- Чтож, и тебя, в конце концов, проняло? – спросил Сорвил.
- Нет, - ответила она, повернувшись к нему лицом. Её щёки блестели от слёз. – Я просто скорблю о другой жертве…личной.
- А когда он явится за тобой, - сказал Сорвил, вставая с места и спускаясь вниз, как это сделал несколькими безумными мгновениями ранее её отец, - Когда Святой Аспект-Император и тебя бросит на алтарь Тысячекратной Мысли…что тогда?
Закрыв глаза, она опустила лицо.
- Ты знаешь, что нам не быть вместе… - произнесла она, -случившееся в горах и на равнине…
- Было прекрасно, - прервал Сорвил, подступая ближе. – Я знаю, что это заставило меня ощутить себя не мужчиной, но мальчиком - кем-то хрупким, нежным, ранимым, но готовым при этом шагнуть в пропасть. Знаю, что наш огонь горел в одном очаге, и нас нельзя было отделить друг от друга, тебя и меня…
Ошеломлённо глядя на него, она отступила на шаг.
Он снова придвинулся к ней.
- И я знаю, что ты, даже будучи Анасуримбором, любишь меня.
Зажатый в левой руке мешочек с вышитым на нём Троесерпием, озадачивал, ставил в тупик немым вопросом.
Когда?
- То, что я вижу на твоём лице! - внезапно вскричала она. -Сорвил, ты должен заставить это исчезнуть! Если отец заметит – да ещё и увидит на моём лице нечто подобное… Я слишком важна для него. Он покончит с тобою, Сорвил, также как и с любой другой обузой, что может осложнить штурм Голготтерата! Ты пони…
Топот бегущих ног внезапно привлёк их взгляды ко входу. Ворвавшийся в Умбиликус Цоронга схватил юношу за плечи, в глазах у него плескался ужас.
- Сорвил! Сорвил! Всё пошло не так!
Окинув диким взглядом Серву, наследный принц Зеума потянул своего друга к отверстию в восточной стене.
Сорвил попытался высвободиться.
- Что случилось?
Цоронга стоял прямо пред ликом Голготтерата, ошеломлённо переводя взгляд с Сорвила на гранд-даму и обратно, его могучая грудь тяжело вздымалась. Он облизал губы.
- Её...её отец, - наконец, произнёс он, сглотнув будто из-за нехватки воздуха, - её отец заявил, что м-мой отец нарушил условия их соглашения, - он закрыл глаза, словно в ожидании боли, - послав своего эмиссара, чтобы помочь Фанайалу напасть на Момемн!
- И что это значит? – спросил Сорвил.
Цоронга бросил взгляд на Серву, и ещё больше пал духом, ибо на лице её отражалась лишь холодная беспощадность.
- Это значит, - без какого-либо выражения в голосе сказала она, -что сегодня всем нам придётся приносить жертвы.
Цоронга попытался отпрыгнуть куда-то в сторону Мин-Уройкаса, но был тут же пойман исторгшимися из уст имперской принцессы вместе с чародейским криком нитями света, сомкнувшимися, словно орлиные когти, на его запястьях и лодыжках. Сорвил бросился к девушке, не для того, чтобы напасть на неё, но чтобы умолять и выпрашивать милость, однако побелевшие глаза и блистающий как солнце провал её рта повернулись к нему, и что-то обрушилось на него по всей длине тела, отбросив юношу назад. Он рухнул наземь, словно едва соединенная с собственными конечностями кукла.
Сорвил едва успел натужно встать на колени до того, как на него обрушилась темнота.
Священные Писания, как когда-то заметил великий киранеец, суть история, вместо чернил написанная безумием.
Стенание охватило не только лордов Ордалии. Далеко не только их. Не одна душа в Воинстве Воинств не избежала терзаний, оставшись незатронутой, ибо практически все они, пусть кое-кто и по необходимости, употребляли в пищу Мясо. Тем не менее, не все запятнали себя мерзостями, подобно явившимся за плотью Обожженных, однако те немногие праведные души, что каким-то образом всё же сумели пересечь Агонгорею натощак, теперь находились в замешательстве, понимая всю постыдность содеянного их братьями. Получив известия о возвращении Святого Аспект-Императора, Воинство поразительным образом разделилось. Объятые Стенанием насторожились, а многие из них и вовсе начали безотчетно скрываться от него, опасаясь суда и приговора своего Господина и Пророка. Те немногие, кто по-прежнему находился во власти Мяса, напротив устроили какое-то неуклюже-показное торжество, ликующе завывая и всячески демонстрируя охвативший их восторг, в основе которого, правда, лежала скорее корысть, нежели набожность, ибо в их глазах Голготтерат давным-давно превратился в амбар, а их Господин и Пророк, наконец, явился, дабы захватить его и извлечь из него груды Мяса. Сбиваясь в обезумевшие, неуправляемые толпы, они устроили целое развратное празднество, глумясь над своими, погрузившимися в Стенание братьями, бросавшими на них осуждающие взгляды. Вспыхнули потасовки, в которых погибло более шестидесяти душ.
За этим последовала напоённая безумием ночь. По всему лагерю бесчисленные тысячи, изводящихся крушащим души раскаянием мужей Ордалии, бодрствовали под звуки разнузданных гуляний.
Интервал приветствовал звоном безутешный рассвет. Мужи Ордалии выползали из-под одеял, выбирались из палаток, и разбредались по лагерю, обходя кучи мусора и выгребные ямы. И терзаясь вопросами. А затем, впервые за несколько последних недель молитвенные рога вострубили тяжко и звучно, призывая души ко Храму. Люди, озираясь вокруг, удивлялись. На южной оконечности лагеря группа нангаэльцев заметила Аспект-Императора, в одиночестве прогуливающегося в тени Окклюзии. Увидев, что Господин и Пророк взмахом руки поманил их к себе, они удивлённо переглянулись, но тут святой образ объяли закружившиеся спиралью огни и он вдруг переместился более чем на милю к югу.
- Он зовёт нас! – возопили долгобородые воины. – Наш Господин и Пророк призывает нас следовать за ним!
Этот крик разлетелся по лагерю как туча мошкары, следуя от одной ревущей глотки к другой, и вскоре мужи Ордалии огромными массами уже шли на юг.
Минуло несколько часов, прежде чем все они собрались. Солнце было скрыто низкими, плотными облаками. Голготтерат угрюмо маячил вдалеке, золотые Рога втыкались в то, что казалось стелющимся чересчур высоко туманом. Святой Аспект-Император недвижимо стоял на могучем утёсе, выступающем из основания Окклюзии, словно огромный каменный палец – на овеянной легендами скале, которой нелюди дали имя Химонирсил, Обвинитель. Свидетельства древних трудов этой расы были видны здесь повсюду – базальтовые глыбы, разбросанные у основания утёса и выше по склонам. Обвинитель некогда украшал собою Аробиндант, легендарную сиольскую крепость, служившую (хоть и в разных своих воплощениях) опорой как для Первой, так и для Второй Стражи в те ужасающе древние времена, когда обессилевшие нелюди коротали века, охраняя Ковчег. Все укрепления были, разумеется, давным-давно разрушены и Обвинитель, некогда указывавший на Мин-Уройкас из самого сердца крепости, ныне торчал прямо из её могилы.
И вот Анасуримбор Келлхус, Святой Аспект-Император Трёх Морей теперь возвышался над тем же самым обрывом, над которым некогда стоял Куйара-Кинмои, король Дома Первородного, а простирающиеся ниже изрезанные склоны заполняли собою сыны человеческой расы. Толпясь, они скапливались в ложбинах и оврагах, а затем, перетекая через их края, расползались по мёртвой равнине, укрывая её словно громадное, грязное одеяло. И все как один обернувшись спинами к открывающемуся позади них ужасающему зрелищу, взирали они на попирающего обвиняющий перст Святого Аспект-Императора, удовлетворяясь тем, что Он, Он один зрит кошмарный лик Голготтерата. И веря, что этого достаточно.
Хотя лишь находящиеся выше по склону и в самом деле могли оценить число своих братьев, держащих путь от неровного треугольника лагеря к Обвинителю, тем не менее, внезапно воинство во всей своей целостности погрузилось в безмолвие, каким-то образом осознав, что время, отпущенное на сбор, подошло к концу. Их Господин и Пророк казался немногим более, нежели пятнышком на фоне громадной груды обломков, что представляла собою Окклюзия, но даже находившиеся в самом отдалении, на равнине Шигогли, поняли, что сейчас Он начнёт говорить.
Святой Аспект-Император воздвигался перед ними, облачённый в просторные белые одеяния, его льняные волосы были на древний манер заплетены в ниспадающую на спину боевую косу, а борода подстрижена и уложена аккуратным квадратом. Мерцающий ореол венчал его голову так, что чудилось, будто незримая золотая пластина колышется над ним, озарённая лучами какого-то сверхъестественного светила. Позади мельтешила свита, по большей части скрытая от глаз Воинства громадой Обвинителя.
- Кому? – прогремел по склонам и пустошам голос Аспект-Императора. – Кому из вас не доводилось, вернувшись к родному очагу, найти своё сердце в разладе, а свой дом в беспорядке?
Почти каждый испустил тяжкий вздох.
- И кто из вас не разгневался? – Грохотал он. – Кто не потянулся за розгами? Кто не поднял руки на родных и любимых?
Раздались отдельные выкрики, тонущие в могучем ропоте.
- Таким я нашел своё сердце! Таким обнаружил свой дом!
Руки, воздетые к небу. Голоса, искажённые невольными всхлипами скорби и воплями стыда. Какофония криков слилась в единый, громоподобный вой…
Но слова Святого Аспект-Императора проникали сквозь него как острое железо, пронизывающее сырую ткань.
- Я покинул вас сразу после Ожога…И вернулся в Три Моря… вернулся домой…
Великая Ордалия погрузилась в невероятное безмолвие. Оно, это слово, немедля завладело их сердцами. Дом…
- Я вернулся в Момемн к великолепию и славе Андиаминских Высот. Я вернулся к тому, что мы пытались спасти и нашел свой дом объятый смятением и беспорядком!
Услышанное хватало их за глотки, пинало кованым сапогом в животы. Сколько? Сколько минуло времени с тех пор, как они в последний раз обнимали своих детей? Сколько минуло времени с тех пор, как жёны в последний раз видели их слёзы?
- И посему я взялся за розгу…дабы исправить попранное и вернуть потерянное!
Робкая радость затеплилась в доносящихся со всех сторон криках…лишь для того, чтобы смениться тревожным молчанием. Ибо минувшая ночь полнилась слухами.