И как всегда, с его пояса грязными пятнами всклокоченной тьмы свисали декапитанты.
Ликующий рёв утих.
Повернувшись спиной к Голготтерату, Аспект-Император окинул оценивающим взглядом невероятный результат своих трудов -Великую Ордалию. И находящимся поблизости почудилось, будто бы он близок к тому, чтобы заплакать, но не от страха, сожалений или боли утрат, а от удивления.
- Кто? – воскликнул он голосом, таинственным образом преодолевшим расстояние, отделявшее его от самых дальних рядов Ордалии. – Кто из моих королей донесёт до Врага наши требования?
Хринга Вюлкьет, Уверовавший король Туньера, желая повторить и, тем самым, увековечить славу своего мёртвого отца, выдвинулся из свиты Аспект-Императора. Миновав своего Господина и Пророка, он в одиночестве пересек полосу пыльной земли, отделявшую воинство от укреплений Голготтерата и остановился прямо у чудовищного подножья Гвергирух. Он был облачён в знаменитый кольчужный доспех своего отца – длинный чёрный хауберк, весивший как пара тысяч медных келликов. Он нёс легендарный заколдованный щит, звавшийся Боль – древнюю семейную реликвию, некогда принадлежавшую его деду. Он поднял взгляд на парапеты Гвергирух и, не увидев там никого и ничего, позволил своему взору скитаться по перехватывающей дух необъятности Рогов, взметавшихся сквозь облачную дымку в небеса - всё выше и выше…
Он сделал вид, что потерял равновесие и, притворно споткнувшись, исполнил насмешливый пируэт.
Мужи Ордалии взвыли, сперва захлебнувшись смехом, а затем ликующе взревев. Небеса звенели.
Уверовавший король, наконец отвлёкшись от своей пантомимы, вскричал пустым парапетам:
- Даааа! Мы смеёмся над вами! Надсмехаемся! – он повернулся, чтобы улыбнуться сотне тысяч своих братьев.
- Выбор прост! – проревел он чёрным высотам. – Отворите ворота и живите рабами! Или укройтесь за ними, - он бросил взгляд через плечо, - и горите! В Аду!
Угорриор взорвался звоном мечей о щиты и взбурлил полными ярости возгласами.
Черные парапеты оставались пустыми, а куртины стен безлюдными.
Враг не дал никакого ответа.
Какое-то время Хринга Вюлкьет стоял, в ожидании вглядываясь в зубцы парапетов. Наконец, его усмешка угасла. Помедлив ещё несколько сердцебиений, он пожал плечами и, закинув на спину Боль, двинулся обратно к своим братьям – Уверовавшим королям. Но стоило только ему повернуться к стенам спиной, как огромный, размалёванный боевой раскраской и увешанный амулетами шранк выскочил из тени парапета и бросил копьё, тяжёлое, как ось ткацкого станка.
- Мирукака хор’уруз, - взвизгнул он на извращённом языке своей расы.
Это, самое первое, появление их врага, ошеломило воинство. Копье на излёте ударило Уверовавшего короля в спину, заставив его упасть лицом вниз. Тысячи людей издали испуганных вздох, решив, что он мёртв. Но Боль уберегла его, так же как когда-то уберегла его деда и деда его деда. Морщась, уверовавший король Туньра поднялся на ноги.
Великая Ордалия вновь взревела.
- Это значит «да»? – воззвал Хринга Вюлкьет к одинокому шранку. – Или «нет»?
Люди покатились со смеху, держась за бока и даже хлопая себя по щекам.
- Ну же? – крикнул твари туньер.
Вместо ответа, его мерзкий собеседник, вдруг застыв от резкого толчка, залил камни бастиона лиловой кровью. Затем тело шранка оказалось воздетым, а конечности при этом дёргались в унисон. Великая Ордалия испустила всеобщий вздох, ибо, подняв существо высоко над своей головой, его удерживал нагой нелюдь, лицо которого было неотличимо от лица жертвы, а обнажённая фигура поражала взор своим фарфоровым совершенством. С громким смехом, он перекинул шранка через крепостной парапет. Тело, ударившись о землю, смялось, как гнилой плод.
Тишина опустилась на поле Угорриор. Нелепый вид нелюдя дополнялся безумным бормотанием. Он поднял лицо к солнцу, подставив его лучам сначала одну щёку, потом другую – будто пытаясь согреть их.
- Кто, - крикнул король Хринга Вюлкьет, - говорит от имени Нечести…
- Выыыы! – взревел нелюдь на искажённом шейском. Он поставил ногу на зубец парапета, охватывая Угорриор взглядом, в котором, казалось, навечно застыл миг неверия. – Вы опустошили и разорили меня!
Нахмурившись, настырный туньер пристально уставился на него.
- Только на меня не смотри! Я понятия не имею, куда подевалась твоя одежда!
Взрывы воинственного смеха, казалось, привлекли к себе внимание нелюдя. Он стоял, дерзко и пренебрежительно рассматривая заполонившие поле боевые порядки. А затем удостоил Хрингу Вюлкьета насмешливого взгляда, в котором плескалось десять тысяч лет расового превосходства и презрения.
- Меня не ужасает этот Мир, - произнёс нелюдь, - и потому я обнажён, как разящий меч!
Он закрыл глаза и жалостливо покачал головой. Тело нелюдя блестело, словно умащённое, дабы подчеркнуть его красоту.
- Ибо я и есть ужас… Йирмал’эмилиас симираккас…
Будто два солнца вспыхнули в его алебастрово-белом черепе. Громадные дуги Гностической мощи охватили его…
Хринга Вюлкьет потянулся за своей хорой, но каким-то образом, Святой Аспект-Император уже оказался рядом …
Яростная буря объяла их, обрушившись с мёртвых углов. Атака безумного квуйя с треском оплела Гностическую защиту. Мужи Ордалии пытались проморгаться и заново сфокусировать взгляд, ослепленные этим натиском…
Святой Аспект-Император стоял на месте совершенно невредимый, а Уверовавшего короля колдовской удар заставил рухнуть на колени. Дикий напор росчерков палящего зноя образовал вокруг них идеальный круг, почерневшая земля всё ещё дымилась.
Воинство Воинств разразилось воплями ликующей ярости.
Нелюдь высокомерно воззрился на воодушевлённые массы, выглядя при этом скорее беспомощно, нежели самонадеянно. Он не улыбался и не надсмехался, скорее имея вид пьянчуги, вдруг заподозрившего окружающих в том, что они осыпают его оскорблениями, но при этом считающего себя слишком хитрым, чтобы как-то на это реагировать. Пусть весь Мир дожидается его решения…
Что бы там ни случилось…
Анасуримбор Келлхус приказал Хринге Вюлкьету покрепче сжать в кулаке свою хору и отойти назад. Туньер, с которого атака квуйя слегка сбила спесь, поспешил повиноваться и отступил под защиту дружинников, оставив своего Господина и Пророка в одиночестве у подножья приземистых бастионов Гвергирух.
- Кетъ’ингира! - воззвал Святой Аспект-Император к обнажённой фигуре. Его голос обрушился на воздух подобно дубине, ударившей в груду глиняных горшков. – Мекеретриг!
Древнее и злобное имя, овеянное бесчисленными легендами и шипящее проклятиями на бесчисленных устах.
Нечестивый сику опустил лицо, но взгляд его чёрных глаз по-прежнему не отрывался от человеческих масс.
- Они смеются… - наконец, бросил он вниз, хотя и неясно было оскорблён он или же просто обижен.
- Помнишь меня, Предатель людей?
Взгляд нечеловеческих глаз сместился вниз и на какой-то миг словно бы прояснился.
- Тебя?
Взор, казалось вглядывающийся в глубины памяти.
- Даааа! – сказал древний эрратик. – Я помню…
- Раскаиваешься ли ты в своих мерзких злодеяниях? – разнёсся над пылью Угорриора глас Святого Аспект-Императора. – Принимаешь ли ты своё Проклятие?
Кетъ’ингира улыбнулся. Его веки затрепетали. Он помотал головой, прижатой к груди.
- Как ты мог даже помыслить о чём-то подобном? – удивился он. – Или ты говоришь это лишь для их ушей?
- Раскаиваешься! Ли! Ты!?
Нечестивый сику выбросил вперёд руку в странном жесте, обращённом к собравшимся у стен Голготтерата человеческим массам.
- Крапиве ли выносить приговоры дубу?!
- Я - глас…
- Пфф! Да ты просто дитя! Я старше ваших языков, вашей истории и самого вашего подложного Бивня! Я старше имён, которые вы дали своим червивым богам! Душа, что ныне взирает на тебя, смертный, была свидетелем целых Эпох! – глубокий, грудной смех, оскорбительный в своей искренности, разнёсся по крепостным валам. - И ты полагаешь, что можешь быть мне Судьёй?
Оставаясь безмятежным и выражением лица и позой, Святой Аспект-Император выдержал паузу, словно бы убеждаясь, что до конца выслушал перебившего его нелюдя. У всех, собравшихся сегодня на поле Угорриор, перехватило дыхание, ибо, казалось, будто Келлхус в миг сей воссиял светом в каком-то смысле слишком глубинным для человеческих глаз. Там, в тени чудовищных каменных стен, стоял Воин-Пророк - презренное дитя…которое, вне всяких сомнений, было кем-то большим и гораздо более могущественным.
Он пожал плечами и воздел руки, оторвав ладони от бёдер. Золотые ореолы вспыхнули вокруг расставленных пальцев.
- Я, - сказал он, - лишь сосуд Господа.
Кетъ’ингира какое-то время, показавшееся всем чересчур долгим, глумливо хихикал.
- О нет, Анасуримбор, ты нечто намного, намного большее…
И тут раздался могучий звон множества тетив. Мириады отрицаний Сущего взмыли в воздух, сорвавшись с чёрных парапетов. Выпущенные из шранчьих луков, они летели сначала вверх, а потом вниз, устремляясь к выжженному нелюдем на земле кругу… и обрушиваясь на этот клочок Угорриора, словно свирепое градобитие.
Но Святого Аспект-Императора там уже не было.
А Кетъ’ингира поднял взор к небесам, вглядываясь в точку, располагавшуюся чуть выше палящего белого солнца.
Ибо оттуда на чёрную цитадель с рёвом низвергались сифранги.
Словно бы вырвавшись из ослепительно-белого колодца солнца, они с оглушающим визгом устремлялись вниз - вызванные из Преисподних демоны, соединённые с пыткой Сущего чарами жестокими и хитроумными. Пускарат, Мать Извращёний; разевающий свою громадную пасть непотребный Хишш-Чревоугодник, перемещающийся неуклюже, словно огромная пылающая груда овеществлённого гниения; чудовищный Хагазиоз, Пернатый Червь Ада; необъятный Годлинг, туша которого могла по размерам сравниться с двумя поставленными в ряд боевыми галерами; могучий Кахалиоль, Жнец Героев, облачённый в доспехи из славы и проклятия; ужасающий Урскрух, ненасытный Отец Падали, изблёвывающий в Мир мор и чуму – и две дюжины других призванных из бездны гнусных сифрангов, рабов Даймоса, марионеток Ийока и его собратьев по колдовскому ремеслу. Сифранги широко распростёрли свои прежде сложенные крылья, стремясь зачерпнуть ветер и немного замедлить спуск, а затем набросились на Гвергирух, визжа и скрежеща диким хором, сжимающим глотку и колющим слух, перебир