Уршранки на пока остающихся невредимыми участках стены верещали от ужаса, стенали и выли. Пламя ворвалось в промежутки меж золотых зубцов.
Таким образом, Великой Ордалии удалось то, чего ранее не смогло достичь ни одно из людских воинств. Внешние Врата лежали дымящимися руинами. Впервые в истории нутро Голготтерата нагим простёрлось перед разнузданной человеческой яростью.
Умбиликус был полностью покинут, но старый волшебник уже и так это знал. Но вот пустота брошенного лагеря ужаснула его, как и зрелище простирающихся всё дальше и дальше изгаженных окрестностей – неряшливая мозаика, лишённая даже малейших признаков жизни.
Они остались на кромке Шигогли - совершенно одни!
Но на то, чтобы раздумывать о последствиях случившегося, Шлюха дала ему не больше сердцебиения, ибо там, за безлюдьем брошенного лагеря и пустошами Пепелища воздвигался Голготтерат.
Казалось, он с самого начала слышал это – хор сотен адептов, в унисон возносящих колдовские Напевы.
Затаив дыхание, Ахкеймион наблюдал. Отсюда он видел Великую Ордалию целиком – три огромных квадрата, в ожидании застывших перед колоссальным маревом из дыма и пыли. Внутри серого облака, повисшего над Угорриором, он замечал вспышки колдовских огней, во всём подобные отдалённым ударам молний, за исключением своего многоцветия - алые, белые, голубые зарницы. А затем он узрел, как громада Коррунц вздрогнула, накренилась и рухнула, став дымом и небытием…
Коррунц! Мерзкая, убийственная и столь трагически неприступная башня! Сама Пожирательница Сыновей уничтожена и низвергнута!
Часть его души, принадлежащая Сесватхе, вопила от радости и ужаса, поскольку казалось попросту невозможным, что он наблюдет сейчас за низвержением чего-то столь необоримого и ненавистного. Ибо именно он – Сесватха некогда убедил Кельмомаса пойти войной на Нечестивый Консульт, для того лишь, чтобы многие тысячи благородных жизней разбились об эти беспощадные стены. Именно он, возглавляя Сохонк, отважился противостоять Граду Хор, послав на верную гибель столь многих своих возлюбленных братьев. Именно на нём, Сесватхе, Владыке-Книжнике, лежала наибольшая доля вины. И видеть сейчас нечто подобное…свидетельствовать…
Должно быть, это просто какой-то мучительный сон!
Старый волшебник охнул и пошатнулся. Нахлынувшие чувства подломили его ноги, заставив Ахкеймиона упасть на колени.
Это происходило…
И Келлхус! Он…он…
Моргая, старый волшебник неотрывно вглядывался в то, как раскололась надвое, а затем превратилась в развалины Дорматуз. Спустя некоторое время по всей равнине прогрохотал раскатистый гром.
Келлхус говорил правду.
Друз Ахкеймион хохотал и лил слёзы, вопя с дикой и даже безумной радостью. Он вскочил на ноги и, завывая, сплясал какой-то нелепый танец. Он отвёл взгляд, а потом посмотрел вновь туда…и взглянул ещё раз, словно ополоумевший пропойца, пытающий увериться в реальности своих видений. Но всякий раз, когда он осмеливался посмотреть в сторону идущей битвы, он убеждался в том, что бастионы Голготтерата пали… Там! Там! Поблёскивающие сталью ряды бросались вперёд через поле Угорриор. Люди – десятки тысяч людей! – врывались внутрь через бреши в чудовищных стенах. Адепты – сотни адептов! – обрушивали пылающий дождь на внутренние пространства цитадели, наступая прямо на глотку Мин-Уройкасу. Он неверяще хлопнул себя по лбу и, вцепившись дрожащими пальцами в волосы и бороду, пустился в пляс, хрипя и ликуя, словно старый обезумевший нищий, случайно нашедший бриллиант.
Отрезвление явилось к нему вместе с хриплыми звуками мимариных стенаний, донёсшимися до его слуха из утробы оставшегося у него за спиной Умбиликуса. Душе его пришлось выдержать короткую, но яростную борьбу, прежде чем он сумел вернуться к привычному для себя благопристойному и страдальческому образу. Не вполне осознавая что делает, он послюнявил палец и глубоко засунул его в мешочек, который ранее украдкой вытащил из мимариных вещей. Кирри…его каннибальский порок. И старый, старый друг.
Он жадно слизал с пальца наркотический пепел, проглатывая больше кирри, чем когда-либо ранее осмеливался употребить под оценивающим взглядом Мимары.
Он закрыл глаза, чтобы унять своё яростно бьющееся сердце и успокоить неровное дыхание. Смакуя земляную горечь, глазами своей души он вдруг заметил Клирика – Нильгиккаса, взирающего на него, к его глубочайшему замешательству, хмуро и беспощадно.
Столь многое уже случилось. И столь многое ещё произойдёт…
Старый, упрямый дуралей…Задумайся.
Мимара снова вскрикнула, голос её сорвался на еле слышное страдальческое сипение. Чаша Окклюзии дребезжала от рёва и грохота разрушительного колдовства. Клубы дыма заволокли громадные основания Рогов. Чародейские устроения искрились и сверкали. Ахкеймион не двигался с места, увлечённый открывшимся ему зрелищем, пленённый тем, что представлялось бесчисленными воззваниями к его надеждам и упованиями на его внимание.
И внезапно он понял упрямое сопротивление Эсменет, осознал, почему она так упорно пыталась помешать ему оказаться здесь – на этом самом месте. Она всегда была мудрее, всегда обладала душою более проницательной. Она всегда прозревала его способами, которые он способен был постичь лишь впоследствии. Он прожил всю свою жизнь в кошмарной тени этого мига …
Сейчас…
Она знала, что он останется стоять, где стоит.
И, что Мир призовёт его к себе.
Глава пятнадцатая
Голготтерат
Какие же прегрешения
могут быть равными скорбям,
что ты обрушил на нас?
Какие посягательства и грехи
могут быть столь мерзкими,
чтобы уравновесить наше горе
на твоих беспощадных Весах?
Ибо мы восславили тебя, о Господь,
мы направили свою ярость
на всё, что оскорбляет тебя.
К чему наполнять жизнью
наши поля и наши утробы,
чтобы сжечь затем каждую житницу
и разорвать всякое чрево на части?
Что за грехи и проступки
могут быть столь ужасными,
чтобы предать детей наших неистовству шранков?
- Неизвестный, «Киранейское стенание»
Ранняя осень, 20 год Новой Империи (4132, Год Бивня), Голготтерат.
Сыны Шира мчались вперёд. Плотная масса войск по мере своего приближения к руинам Коррунц всё больше растягивалась, становясь похожей на наконечник копья. Тройки адептов Завета уже продвинулись вперёд, атакуя нижние террасы Забытья, в то время как Багряные Шпили разделились, чтобы позаботится о неповреждённых стенах, оставшихся на обоих флангах. Летевшие в наступающих воинов Ордалии стрелы и прочие снаряды были немногочисленными и не оказывали сколь-нибудь существенного воздействия. Уршранки либо, панически визжа, удирали, либо сгорали. Багряные Шпили, зависнув над проломом, заливали скалящиеся соггомантовыми зубцами стены потоками сияющего золотого пламени, испускаемого дюжинами Драконьих Голов. Сыны Шира, ведомые конрийскими рыцарями, которым Аспект-Император предоставил возможность искупить позор своего короля, рыча, взбирались по громоздящейся ниже осыпи, оставшейся на месте Коррунц. Маршал Аттремпа, палатин Крийатес Эмфаррас первым поднялся на руины башни и первым спрыгнул вниз, став, таким образом, первым человеком, ступившим внутрь Голготтерата. Яростно крича под своими серебряными боевыми масками, он и его родичи вырезали попадавшихся им на пути уршранков. Отблески гностического колдовства переливались на их шлемах, щитах и хауберках словно масло. Сыны Шира беспрепятственно вливались внутрь Голготтерата. Ковчег нависал над ними, будто вторая, непроницаемая поверхность, являвшая в своих отражениях всё до мельчайших деталей. Вдоль внутреннего основания стен пролегал широкий пустырь, усыпанный грудами обломков и разнообразного мусора, а также застроенный скопищем грязных лачуг – перенаселённых бараков, которые адепты немедленно поджигали. Мужи Ордалии стали называть этот пустырь Трактом. От подожжённых построек, обескураживающе смердя, поднимались клубы ядовитого, чёрного дыма. У конрийцев, столпившихся на этой, забитой развалинами узости, и окружённых огненным адом, не было иного выхода, кроме как карабкаться на стену, выстроенную вдоль противоположного края Тракта – Первый Подступ, самую нижнюю из укреплённых террас Забытья. Достав цепи и крючья, воины Юга взбирались наверх, обнаруживая там множество скорченных тел, пылающих словно свечи. Закрывая небо кружащимися шлейфами своих одеяний, адепты Завета и Багряные Шпили крушили расположенные выше террасы вспышками всеразрушающего пламени.
В развалинах Дорматуз дела пошли иначе. По неизвестным причинам Темус Энхору не повёл Имперский Сайк в атаку на Забытьё, задержавшись вместо этого над проломом, чтобы очистить от врагов стены на флангах наступающего войска, взяв на себя задачу, возложенную на Обве Гёсвурана и его Мисунай. Первыми из Сынов Киранеи в пределы Голготтерата ступили князь Синганджехои со своими облачёнными в тяжёлые кольчужные доспехи эумарнанцами. В отличие от атаковавших севернее конрийцев, они оказались под градом стрел и дротиков с Первого Подступа и понесли тяжёлые потери. Ряды киранейцев, теснимые продолжавшими напирать сзади воинами, смешались, ибо всё больше и больше их родичей отваживалось ступить на убийственную полоску земли, протянувшуюся перед возвышающимися террасами. Темус Энхору осознал свою ошибку лишь тогда, когда князь Синганджехои приказал дружинникам стрелять из луков прямо в дряхлого великого магистра Имперского Сайка. Непредвиденным следствием разразившегося хаоса стало то, что Сыны Киранеи, стремясь найти укрытие от вражеских стрел, первыми овладели опустевшей стеной между Дорматуз и Внешними Вратами, откуда нансурские метатели дротиков сумели нанести защищающим Первый Подступ уршранкам чудовищные потери.
Они также были первыми воинами Ордалии, сумевшими достичь могучего, приземистого крестца Гвергирух, где люди Среднего Севера увязли в рукопашной схватке с мерзкими уршранками. Ведомые Сервой свайяли оставили чудовищную надвратную башню, полагая, что они уже загнали оставшихся в живых защитников на террасы Забытья и теперь преследуют их. Но Нечестивый Консульт, зная о ненадёжности своих рабов, пошел на то, чтобы приковать цепями несколько тысяч уршранков прямо внутри Гвергирух, вскрытое нутро которой, благодаря бесчисленному множеству помещений, напоминало расколовшийся улей. Король Вулкъелт со своими воинственными туньерами, взобравшись на то, что согласно их ожиданиям должно было быть грудой опустевших руин, внезапно оказался в гуще яростной битвы. Как и в случае с беспорядком, возникшим у бреши, оставшейся на месте Дорматуз, рвение напирающих сзади воинов оказалось смертельным. Ревущие туньеры были прижаты к своим врагам – и многие погибли просто из-за нехватки места для замаха топором или мечом. Внезапное присоединение к схватке генерала Биакси Тарпелласа и его колумнариев положило конец этим бессмысленным и трагическим потерям. Уршранки, обезумев от ужаса, просто нанизывались на нансурские копья. Вулкъелт, Уверовавший король Туньера и Тарпеллас, патридом Дома Биакси обнялись прямо в тени Врат Юбиль, которые будучи преисполненными злыми чарами, остались затворены, несмотря на то, что уже были низвергнуты.