Люди Кругораспятия тысячами толпились на Первом Подступе и среди трущоб Тракта, круша и ломая остатки шранчьих жилищ и затаптывая догорающее пламя. Ещё десятки тысяч теснились шумным скопищем в проломах на месте разрушенных башен и сокрушённой Пасти Юбиль. Лишь лучники-хороносцы, с залпа которых начался этот невероятный штурм, задержались на поле Угорриор. В поисках хор, не засыпанных обломками, они обыскали все валы и стены, а также прочесали осыпи и проверили место, где Святой Аспект-Император вёл свою игру с Мекеретригом. Служители Коллегии Лютима, ответственные за хранение и использование Клада хор, бродили по полоске земли на дистанции стрельбы шранчьих луков, указывая на безделушки, которые в состоянии были увидеть или ощутить. Каждый лучник, вновь обрётший Святую Слезу Бога, тут же крепил её к заранее подготовленному древку, используя специальные инструменты, и вскоре уже множество стрелков стояло, опустившись на одно колено в пыль, руки их при этом бешено трудились.
Эти воины и оказались единственными, кому удалось избежать ужасных потерь.
Экзальт-магос Анасуримбор Серва парила над схваткой, шлейфы её одеяний напоминали какой-то затейливый цветок - нечто вроде лилии, распустившейся в воде, залитой солнечным светом. Она не испытывала колебаний.
- Берегитесь Первого Подступа! – воскликнула она грохочущим чародейским голосом.
Абсолютно все мужи Ордалии на миг оставили свои дела.
Три Тройки сестёр Сервы по Гнозису парили подле неё, струящиеся волны их облачений мерцали в лучах солнца. Ещё дюжины Троек подобно распахнутым крыльям простирались по обе стороны. Колоссальные террасы Забытья вздымались перед нею – одна монументальная ступень за другой, божья лестница, ведущая к основанию чего-то, что было превыше богов. Но при всей угрозе, исходящей от громоздящихся друг на друга укреплённых валов, именно находящийся в тридцати локтях под её ногами Первый Подступ привлёк к себе внимание экзальт-магоса. Что-то….нет…
Ничего. Она не ощущала ничего. Никакого движения.
От защищавших парапеты тощих остались лишь выдавленные кишки и пепел...
- Сомкните ряды! – закричала она. – Постройтесь напротив!
Голос её, подобно удару дубины, обрушился на каждую находящуюся в поле зрения душу. Те из воинов, что находились у неповреждённой части стены, уже подняли щиты, обратив их против уступов Забытья, все остальные же, однако, смешались. Стремясь присоединиться к тому, что казалось лёгким истреблением уже обращённого в бегство врага, войска пришли в беспорядок, беспечно влившись всей своей массой в теснину Тракта - забитый трущобами промежуток между циклопическими внешними стенами и самым нижним из уступов Забытья. Они стояли там громадной растянувшейся толпой -смешавшиеся друг с другом народы, окутанные клубами дыма от затоптанных пожарищ, ощетинившиеся оружием…и лишённые цели. С холодным удивлением она наблюдала за тем, как они становились в импровизированные шеренги, строя стену щитов, обращённую к лишённому защитников Первому Подступу.
Она пронизывала взглядом воздух в поисках присутствия отца.
Он бы знал.
С этой мыслью она снизилась, опустившись на первую террасу Забытья, шлейфы её одеяний тянулись за нею, скользя прямо по сожжённым и скрюченным шранчьим тушам. Она закрыла глаза, сосредоточившись на щекочущих капельках небытия, плывущих где-то под нею, точно крохотные пузырьки. Хоры – вне всяких сомнений, причём хоры перемещающиеся так, словно они привязаны к чему-то живому и неуклюжему…
У неё перехватило дыхание.
- Башраги, - вскричала она, голос её словно бы расщепился, превратившись под действием тайн, что скрывала каменная кладка Первого Подступа, в нечто нечеловеческое. – Они прячутся внутри Пер…
Чудовищные толчки прокатились по стене Первого Подступа вдоль всей протяжённости Тракта, стена во многих местах осыпалась, пошла трещинами и изверглась потоками щебня и пыли. Люди вопили и закрывали предплечьями глаза, стремясь уберечь их. Участки кладки обрушились наружу. Целые куски стен пали, явив взору непотребные ужасы…
Дюжины отверстий разверзлись в отвесных стенах. Башраги обрушились на мужей Ордалии как блевотина. Они ворвались в ряды побледневших людей – ревущие, словно взбесившиеся быки, размахивающие топорами размером с галерные вёсла. Существа возвышались над своими копошащимися жертвами, плоть их была мерзким смешением тел, а движения хоть и неуклюжими из-за множества уродств и изъянов, но, тем не менее, смертоносными. Щиты раскалывались, оружие ломалось, шлемы сплющивались, грудные клетки раздавливались. Закованные в доспехи рыцари были опрокинуты и отброшены, пропахивая ряды воинов точно тележные колёса. Раздался оглушительный грохот. Серва рванулась обратно в воздух, присоединившись к своим сёстрам. Изобретательное коварство, с которым была организована эта атака, не ускользнуло от неё. Откровенно говоря, всё, что свайяли сейчас могли делать, так это оцепенело всматриваться в разразившийся внизу и переполненный воплями хаос. Башраги выглядели, словно чудовищные взрослые, ворвавшиеся в бурлящие толпы детишек и косящие малышню, как пшеницу - просто убивающие их. И ничего нельзя было сделать, ибо представлялось невозможным нанести колдовской удар так, чтобы не перебить своих же. Она увидела, как упало знамя Тарпелласа, увидела, как знаменосца и почётную стражу размолотили о камни в кровавую кашу. Невзирая на свою дунианскую кровь, Серва заколебалась…
Где же Отец?
Даже просто мысль о нём тут же вернула ей способность рассуждать здраво. Она повернулась лицом к Забытью, ныне оставленному Воинством без какого-либо внимания. Ей не нужно было видеть, чтобы знать - там для них готовится очередной сюрприз. Консульт не столько потерял в ходе штурма свои легендарные укрепления, поняла она, сколько намеренно сдал их…
- Отступаем! - вскричала она гремящим колдовским голосом, - К Угорриору, сёстры!
Нечто, подобное журчащим отзвукам водопада…
Лишь это по большей части и могла разобрать Благословенная императрица Трёх Морей, вслушиваясь из поделённой на множество помещений утробы Умбиликуса в какофонию штурма: неразборчивый рёв, вопль, сотканный из разнородных звуков резни. Низвергающийся где-то в отдалении каскад, гремящий смертью вместо воды.
Смерть, смерть и ещё больше смерти. Все эти двадцать лет одна лишь смерть. Даже те жизни, что она принесла в этот Мир лишь увеличили и без того громадное скопище обретающихся в нём убийц.
Лишь Мимара…ослепительно прекрасная малышка, обожавшая запах яблок. Лишь она была единственным её истинным даром жизни.
Так что теперь настала и её очередь умереть.
- Он вернётся…
Эсменет вздрогнула. Скрестив ноги, она сидела на кромке тюфяка, без конца пытаясь распрямиться - так, что это заставляло её чувствовать себя, парусом, влекомым куда-то невидимым ветром. Она считала, что её дочь находится в бессознательном состоянии – столь тягостным был последний приступ, и столь много бессонных страж уже минуло с тех пор, как чрево её девочки извергло воды. Она опустила взгляд, посмотрев на мимарино лицо и заметив, как замечала всегда, пятнышко веснушек, седлом протянувшееся через горбинку её носа – одна из многих черт, которые она унаследовала от своей шлюхи-матери.
Слишком многих.
- Мимара…
Она заколебалась, обнаружив, что её первородная дочь пристально взирает на неё своими карими глазами.
- Я…
Ветер подвёл её. Она вздрогнула, отведя глаза вниз и в сторону, хотя казалось, что каждая часть её души требовала вытерпеть взгляд дочери. Минуло несколько сердцебиений. Взор Мимары сделался почти физически ощутимым, покалывая ей висок и щёку. Она вновь отважилась встретить его собственным взглядом, лишь для того, чтобы оказаться ошеломлённой его неистовой непримиримостью – и снова опустить очи долу, как ей приходилось поступать когда-то давно в присутствии кастовой знати.
Мимара потянулась к ней и сжала её руку.
- Я до сей поры не понимала этого, - сказала она.
Эсменет подняла на неё полный смирения взор - такой, что бывает у потерпевших неудачу матерей и любовников. Дыхание давалось с болью. Улыбка дочери показалась ей ослепительной – из-за неуместности в нынешней ситуации, из-за своёй искренности, разумеется, но более всего из-за проглядывавшей в ней явственной убеждённости.
- Всё это время, с тех самых пор, как ты вытащила меня из Каритусаль, я наказывала тебя. Все страдания, что мне довелось вынести, я записывала на твой счёт…связывала их со смутным образом матери, меняющей свою маленькую дочь на монеты…
Эти слова сжали ей сердце безжалостной хваткой.
- Они сказали, что сделают из тебя ткачиху, - услышала она собственный голос, - но я, само собой, не верила им. – Глаза её стали раскалёнными иглами. – Золото было просто чёртовым довеском. М-мы были связаны, ты и я… мы голодали до кровоточащих дёсен, и я думала, что спасаю тебе жизнь. У них была еда. Да ты и сама видела их лоснящиеся лица. Пятна жира на этих их отвратных туниках… Их усмешки. Я чуть не грохнулась в обморок, думая, что ощущаю исходящий от этих людей запах пищи…разве это не безумие?
Но разве могли все эти терзания сравниться с обжигающим взглядом ребёнка?
- Ты говоришь всё это так, словно желаешь оправдаться, -молвила Мимара, улыбаясь и смаргивая слёзы, - и объясниться…однако, полагаешь, что не заслуживаешь ни понимания, ни прощения…
Звенящая тишина. Оцепенение.
- Да, - сказала она. Сердце её гулко стучало, – Келлхус говорил то же самое.
- Но, мама, я же вижу тебя – вижу такой, какой видит тебя сам всемогущий Бог Богов.
Благословенная императрица Трёх Морей вздрогнула.
- Забавно, - сказала она, протянув руку, чтобы разгладить складки на простыни, - что ты говоришь в точности, как и Он…
Улыбка – безумная и блаженная.
- Это потому, что он притворяется тем, кем я являюсь на самом деле.
- Ты мне больше нравилась, когда тебе было больно, – сказала Эсменет.