Вот почему Второй Негоциант лишь в последнюю очередь рассмотрел в клубящемся сумраке то, что следовало увидеть изначально – призрачно-белый лик, взирающий на них из укутанного тенями нутра нечестивого трона…
Рука видения, с ленивой медлительностью, свойственной разве что умирающим поэтам, скользнула вверх и коснулась лба.
- Силь сделал таким это место, - произнёс Мекеретриг.
У великого магистра Завета не было иного выбора, кроме как обратиться за помощью к экзальт-генералу, поскольку он пребывал в замешательстве, не зная способа, с помощью которого он со своими адептами мог бы прорваться через Внутренние Врата. Сперва они попытались очистить мост от смертоносных Оберегов, однако в итоге лишь полюбовались на то, как тот рушится в бездонную пропасть. Затем они атаковали сам мерзкий Оскал, круша ворота и обрамляющую их каменную кладку при помощи нескончаемого потока разрушительного колдовства. Они превращали стены в руины, стараясь повалить их таким образом, чтобы обломки забили зев пропасти. Обрамление Врат было разорвано в клочья. Фрагменты кладки разлетались как листья, в то время как мощнейшие из Напевов продолжали терзать заколдованное железо самого портала - одна всеразрушающая Абстракция за другой - пока, наконец, арка проёма тоже не рухнула в забитую руинами расщелину, явив взору ту зияющую пустоту, где Сиксвару Марагул некогда преградил им путь.
Ковчег был взломан.
И тогда, глубоко внутри скорлупы Высокой Суоль люди Кругораспятия разразились криками ликования, тут же, правда, придушенными превосходящей всякое описание вонью, распространившейся по залу точно миазмы гниющего жира. Сквозь жуткое, резонирующее внутри каменных стен завывание Орды послышались звуки неудержимой рвоты.
Сто четырнадцать оставшихся к этому моменту в живых адептов Завета, распустив волны своих облачений, развернулись над краем пропасти в замысловатое построение, повернувшись лицом к возносящимся золотым стенам. Дыра в Ковчеге источала тьму и нечеловеческую вонь.
Колдовская гать, возникнув у края обрыва, протянулась крутой седловиной прямо к Высокой Суоль. Пять троек адептов Завета, шагая по чародейскому отражению удушившей пропасть груды обломков, двинулись к чёрной дыре Оскала. Приближаясь к проёму, они вознесли колдовскую песнь, укрепляя свои гностические Обереги, ибо им было известно, что могучий враку сторожит сии Врата. Ширина проёма была такова, что лишь одна тройка могла войти внутрь за раз. Честь идти в авангарде досталась тройке Иеруса Илименни – одарённого адепта, недавно ставшего самым молодым членом Кворума. Оставшиеся по ту сторону пропасти адепты Завета наблюдали за тем, как тройки, одна за другой, точно нанизанные на нить жемчужины, скрываются в пасти и глотке Внутренних Врат. Колдовские речитативы, резонируя, гремели в воздухе, таинственным образом словно бы устремляясь внутрь проёма, а не наружу…
Внезапно, яркое сияние вырвалось из Оскаленной пасти, а следом послышалось хихиканье, от которого у всех перехватило дыхание. Затем сквозь проём донёслись какие-то визги, прерванные громоподобным ударом.
- Стоять на месте! – воскликнул Саккарис, дабы удержать в строю наиболее порывистых адептов.
Все присутствующие застыли, тревожно вглядываясь в черноту…
Один-единственный колдун показался изнутри. Он бежал, размахивая руками, шлейфы его облачений пылали. Сделав какие-то десять шагов по колдовской гати, он рухнул, оставшись лежать недвижной грудой. Позабыв о собственной безопасности, Саккарис ринулся к этому человеку – Теусу Эскелесу, адепту из тройки Иллимени…
- Скутула! – прохрипел тот, поднимая руку, до кости превратившуюся в соль.
Вихрем явилась смерть.
Смерть завалила весь Тракт, словно груда навоза.
Дохлые башраги громоздились тут и там, будто громадные, утыканные копьями тюки, мёртвые люди клочьями паутины заполняли пространство меж ними. Кровь наводняла все выемки, создавая лужи, края которых обрамляла растрескавшаяся корка.
Экзальт-магос неподвижно стояла, глядя на спасённых ею людей. Не было ни разговоров, ни упрёков, ни изъявлений благодарности – просто потому, что ни единого слова невозможно было расслышать сквозь монументальный, всезаглушающий вой. Троица беглецов, сбившись в кучу, лежала рядом – две женщины на какой-то настенной занавеске, которую им удалось прихватить из лагеря, а Друз Ахкеймион прямо на окровавленном камне. Старый волшебник кривился, отрывая кусок ткани от одежд имперского колумнария – чтобы перевязать себе лодыжку, поняла Серва. Её мать лежала, привалившись к стене, вялая и почти ко всему безучастная. Мимара опустилась рядом с Эсменет на колени, желая позаботиться о ней, невзирая на то, что её саму доводили до исступления мучительные спазмы. Серва наблюдала, как её беременная сестра, сунув палец в кожаный мешочек, покачивающийся в её дрожащей руке, вытащила его оттуда покрытым какой-то пылью, а затем протолкнула кончик пальца меж материнских губ…
Сделав то немногое, что могла, Мимара тяжело опустившись на землю, отдалась собственным мукам…
Или почти отдалась, ибо её взгляд, тут же зацепившись за возвышающуюся над нею фигуру младшей сестры, заскакал от одного участка обнажённого тела Сервы к другому, задерживаясь на язвах и волдырях, бывших ныне её единственной одеждой. Жалость и ужас. Исподтишка глянув на старого волшебника, Мимара, поморщившись от приступа боли, предложила мешочек сестре.
Серва колебалась.
Что это? – взглядом спросила она.
Ей достаточно было видеть губы Мимары, чтобы услышать его имя.
Маловеби изо всех сил пытался вновь обрести самообладание.
- До Силя, - сказал Мекеретриг, - Ковчег отдавал приказы, Ковчег одаривал, Ковчег вершил суд… - усмешка изнурённого хищника, -А Священный Рой припадал к Нему, как дитя припадает к материнскому соску.
Нечестивый сику склонился, подставив всё тело под льющийся сверху мерцающий свет, а затем, сдвинув вперёд бёдра, опустил босую ногу на зеркально отполированный пол. Его нагота источала плотское великолепие - приводящее в замешательство совершенство мужественных форм и пропорций. Протянув руку влево, он погладил нечто выгнутое и продолговатое, что, как, приглядевшись, понял Маловеби, было…огромной головой ещё одного инхороя, во всех отношениях подобного Аурангу, за исключением явственной робости. Там где Военачальник Полчища, казалось, поглощал само пространство вокруг себя, это существо – Ауракс, догадался адепт Мюимаю – напротив, как бы уклонялся от него, будто даже пустой воздух грозил ему смертельной опасностью. Оно цеплялось за Престол Крючьев так, словно пыталось удержаться от гибельного падения.
- Механизм, - произнёс Анасуримбор Келлхус, - инхороями правил механизм.
Мекеретриг улыбнулся
- Да. Но инхорои считают, что всё на свете – механизм…в этом отношении они подобны дунианам. Ковчег правил ими лишь потому, был наиболее могущественным механизмом.
- До Падения.
Не глядя на Анасуримбора, Мекеретриг убрал руку с головы Ауракса, который сперва потянулся следом, словно бы устремляясь за лаской, а затем вновь принял свою жалкую позу.
- Они были сокрушены и понесли потери, - ответил нечестивый сику. - Да. Но сильнее всего они пострадали именно из-за гибели Ковчега. Они стали – как там вы их там называете? – паразитами…Да – червями, обитающими в громадном кишечнике Ковчега.
Он встал, являя алебастровое великолепие своей фигуры – красоту, раскрывающую всё убожество дряхлости смертных.
- Именно Силь первым сумел преодолеть оцепенелую одурь, в которую все они впали. Именно он сплотил Божественный Рой. Именно Силь создал это место – сделал его таким, каким оно есть…
- А до Силя, - сказал Святой Аспект-Император, - Ковчег отдавал приказы.
Маловеби поставило в тупик это повторение уже сказанных ранее фраз, пока он, наконец, не понял, что Анасуримбор проверяет древнего эрратика, изучая пределы его поражённой хворью памяти.
Хмурый, подёрнутый поволокой взгляд. Явственные колебания древнего существа.
- Именно Силь поднял Обратный Огонь из Нутра, - продолжал Мекеретриг, - и установил его здесь, дабы все, обращавшиеся к нему, могли постичь Бремя.
- Да…- со странной рассеянностью сказал Анасуримбор. – Причину, по которой все упоминания об этом зале оказались вымаранными из Исуфирьяс.
Представлялось очевидным, что «Обратный огонь» это та громадная перевёрнутая жаровня, что висела над ними. И не было сомнений в том, что Анасуримбор (лица которого он не по-прежнему видел) прямо сейчас рассматривает её. Что озадачивало и тревожило адепта Мбимаю, так это торжествующая усмешка, игравшая на губах нечестивого сику…
- Я не могу не завидовать тебе, - сказал Мекеретриг, всматриваясь в призрачные отражения, плясавшие на полированных плитах. – И не могу не скорбеть вместе с тобой. Да… Впервые узреть Обратный Огонь…
Ауракс, задрожавший, как только нелюдь встал с трона, опустил подбородок к ногам и, казалось, захныкал.
- Мы вошли оттуда, - возгласил нечестивый сику. Он шёпотом наворожил нечто вроде квуйянской версии Суриллической точки и взмахом руки швырнул её в указанную сторону. Вспыхнувший белый свет, казалось, превратил обсидиановый пол в какую-то жидкость, а остальную часть помещения наполнил дробящимся хаосом, ибо тысячи сверкающих белых точек заскользили, переливаясь как масло, по хитросплетениям золотых плоскостей. Светоч остановился над первой из шести лестниц, тут же засиявших зловещими отблесками. Первоначально Золотой Зал был чем-то вроде узлового помещения, понял Маловеби, ибо к нему сходилось около дюжины коридоров, которые после катастрофического падения и опрокидывания Ковчега стали лестницами – шесть из них спускались со следующего этажа по левую руку Анасуримбора, а ещё шесть поднимались с предыдущего уровня справа.
- Нас было трое, - продолжал Мекеретриг, поднимая взгляд к Обратному Огню, - мудрый Мисариккас, жестокий и холодный Ранидиль и я. Мы были осторожны, ибо Силь сумел склонить на свою сторону не только Нин’джанджина, но и вообще всех вироев – народ известный своей несгибаемой волей! И мы знали, что случившееся как-то связано с этим самым местом.