– Что эта порченая кровь могла понять? – Лиэсса фыркнула, увидев, что я не собираюсь лезть на нее с кулаками, немного успокоилась и стала поправлять волосы. – Вит сам же меня из Волотков и вытащил. Дурак.
– Это он погорячился, – согласилась я. – Странное, почти невозможное совпадение.
– А представь, как я удивилась. Ведь думала, что уже отбегала, попала под выверт. – Ее рука снова поднялась, но на этот раз не ко рту, а к груди, к вырезу платья, к серебристой цепочке на шее.
– Он понял все позднее, – размышляла я. – Наверное, в Полесце, когда ты, хлопая глазами, попросила отправить письмо дядюшке в эти самые…
– Козлинки.
– Точно. – Я хлопнула себя по лбу, разглядывая нависшую надо мной Лиэссу. – Казум говорил, что в Волотках все поголовно неграмотные, а тут дочь валяльщика письма с голубем рассылает. Да и вряд ли голубю известна дорога в Козлинки, вряд ли кому-то придет в голову натаскивать птицу на полеты в ничем не примечательный поселок. Другое дело – Вирит, Вышград или… Велиж… – Я выпрямилась, женщина тут же отступила на шаг. – Только, поняв это, он почему-то записал меня к тебе в подружки. Знаешь, как я мысленно называла тебя? «Падаль». И ведь почти не ошиблась. Скажи, а Мира… Настоящая Мира – дочь валяльщика – мертва?
– В Волотках все мертвы, не забыла?
– Это не ответ.
– Ну, если тебя волнует судьба селянки. – Лиэсса пожала плечами. – Мира мертва. Давно. Я сама вогнала ей под ребра нож. Не хотела, как Залом, столкнуться с копией.
– Копия – это ты, падаль.
– Тварь! Эх, знала бы ты, как ночами я лежала без сна, раздумывая, а не подойти ли к тебе, не опустить ли подушку на белое личико.
– Так чего же не подошла? – Я не делала попытки подняться, только то выпускала, то убирала невидимые когти.
Женщина промолчала. Ответ был очень прост, он лежал на поверхности, но некоторые вещи тяжело произносить вслух.
– Потому что тебе не велели, – наконец сказала я, ухватилась за край лавки и попыталась встать. – Не велели трогать зеркального мага.
Не знаю, что ее насторожило, слова или действия. Но она вдруг схватила свечу и швырнула мне в голову. Я отбила оловянный подсвечник рукой, но воск попал на кожу, заставил меня зашипеть от боли, свеча упала на пол и закатилась под лавку.
На миг, всего лишь на миг, я отвела взгляд от Лиэссы, но этого хватило, чтобы она бросилась на меня, навалилась всем телом. В ее руке матово сверкнуло лезвие ножа. Я выпустила когти, звонко стукнувшие о металл, и мы покатились по полу, сцепившись, как две дворовые кошки.
– И что ты сделаешь? – прошептала я, глядя в ее искаженное гневом лицо. – Снова вскроешь мне горло, которое сама же и исцелила?
– Ты дала мне для этого силы, – проговорила она, продолжая давить на лезвие.
А я вдруг поняла, что удерживаю его без всякого труда. И даже ее тело не кажется мне таким уж тяжелым, пусть она крупнее меня раза в два. Я в любой момент могу сбросить женщину с себя, и даже больше того…
– Спасибо, что напомнила. Говорят, забирать подарки – дурной тон, но я ведь не дама вроде тебя. Я – деревенская девчонка, не имеющая понятия о хороших манерах.
С этими словами я выпустила лезвие и схватила ее за запястье, а невидимый хвост, скользнув по руке Лиэссы, обвил ее чуть выше моих пальцев.
Пред глазами снова появились зеркала, и снова зверь глядел на меня с каждой поверхности, только на этот раз я не собиралась множить отражения. Я собиралась их сложить, как гадальные карты в колоду. Одно на другое. Не обращая внимания на нечеловеческий вой Лиэссы, на то, как забилось в конвульсиях ее тело. Куда-то в сторону отлетел нож. Теперь она хотела только одного: вырвать руку из моих пальцев, вырвать, пока…
На этот раз ее сила оказалась более податливой. Она собралась и снова напомнила мне юркого зверька, что сейчас скалился на мою кошку. Еще один осколок воспоминаний среди десятка таких же. Там, на погосте в Волотках, ложная Лиэсса-Мира увидела мою силу, а я – ее. Юркую серую ленту, что напоминала ласку. Можно натянуть на лицо любую личину, но нельзя надеть маску на магию, живущую внутри.
Теперь сила принадлежала не только ей, она принадлежала и мне. Я позволила ей вырасти, вложила что-то свое, и та с готовностью возвращалась обратно, прихватив с собой песчинки колючей магии целительницы. Это – как опустошить сосуд, взять и выпить одним махом крынку молока. Даже голод, что продолжал меня терзать, унялся.
Мелькнула мысль о печати смерти, что могла появиться у меня над головой, поскольку я забрала чужую силу. Мелькнула и исчезла. Сейчас мне были безразличны все печати мира, даже если придется снова прогуляться на эшафот.
Я разжала пальцы, женщина, продолжая завывать, скатилась на пол и поползла в сторону, изредка повторяя:
– Нет-нет-нет…
Я поднялась и села на лавку, из-под соседней начала виться вверх тонкая струйка дыма. Мы поменялись ролями, теперь Лиэсса корчилась на полу, а я смотрела на нее сверху.
– Скажи, а Дамир знает? – задала я, наверное, главный вопрос, на который хотела услышать ответ.
Она закрыла рот, оборвала причитания, подняла голову и вдруг расхохоталась. Куда только делось напускное высокомерие, с которым Лиэсса отдавала приказы Риону? Куда делась горделивая осанка? Куда исчезла спутница действительного мага и как на ее месте оказалась ненормальная старуха?
Это был неправильный смех, черты лица искажались, подергивались, как у умалишенной. Эмоции смешивались и перекрывали друг друга. Боль, злость, отчаяние, радость, предвкушение…
– Ну конечно, знает, не может не знать, – ответила я сама себе, оглядывая зал трактира и прислушиваясь к едва различимому треску пламени: брошенная женщиной свеча не погасла. – Маг, у которого есть апартаменты в Веллистате, снимает трактир? Зачем? Затем, чтобы в этом самом Веллистате не знали, где и чем этот маг занимается. Ты ему отправила послание из Полесца? Отправила в Велиж, а никак не в Козлинки. Ты сообщила, где мы и что с нами.
Я говорила, а она смеялась, не соглашаясь, но и не отрицая.
Странно, но, говоря все это, я ничего не чувствовала. Совсем. Наверное, я не очень хороший человек, даже, скорее всего, плохой. За всю мою недолгую жизнь меня тянуло лишь к двум мужчинам. Один из них меньше часа назад перерезал мне горло. Второй планировал массовое убийство людей. И я пока затруднялась сказать, что хуже.
– Куда он увел Риона? Ну, говори! – потребовала я, схватив женщину за волосы и заставив смотреть мне в глаза.
– В Веллистат, – хрипло каркнула она.
– Зачем?
– Затем, что для вызова понадобятся жертвы, да не простые, людьми тут уже не отделаться.
– Рион – его ученик!
– Знала бы ты, как Дам жалел, что взялся учить этого недалекого неумеху… Знал бы Дам, что ты обо всем догадаешься – прихватил бы и тебя, рассуждала бы сейчас, лежа на алтаре.
Я отпустила ее волосы и вытерла ладонь о штаны, не смогла удержаться. Отвернулась, сделала шаг к кладовке…
– Дура! – Лиэсса схватила меня за ногу. – Дура, вириец убьет тебя! У него нет выбора! Твой единственный шанс – Дамир!
– Шанс на что?
– На жизнь! Помоги ему, а потом…
– Что? – Мне и в самом деле было интересно. В зале трактира все сильнее и сильнее пахло горелым. – Будем жить среди мертвецов веселой семьей на троих, как кочевники за Тесешем?
– Это лучше, чем смерть. – Лиэсса вдруг стала цепляться за меня, как нищенка у часовни Эола, пытавшаяся выклянчить медный черень. – У нас будет сила! Мы уедем отсюда туда, где никто не будет знать… Мы заставим с нами считаться…
– Так ты мою силу делишь? – Я отцепила ее руки от своей ветхой, истрепавшейся одежды. – Тогда ответь на один вопрос. Сколько мне понадобится времени, чтобы убедить Дамира в том, что сила, поделенная на двоих, это гораздо больше, чем поделенная на троих? Зачем нам целитель, у которого резерв с наперсток?
– Ах ты! – Женщина просто задохнулась. Она схватила меня за руку, впилась ногтями в ладонь и дернула на себя. – Сегодня ты сдохнешь, а я буду смеяться. Запомни это, последним, что ты услышишь в этом мире, станет мой смех…
На соседней лавке появились маленькие язычки пламени.
– Нет, – сказала я, – не будет, – и выпустила когти.
Не те человеческие обломки, которыми царапала меня Лиэсса, а свои призрачные когти, что появились у меня вместе с хвостом. Они вспороли ее кожу, словно наполненный вином бурдюк. Потекла кровь. Женщина завизжала, силясь убрать руку, дергая и дергая ее, но вместо того чтобы освободиться, только сильнее насаживала ладонь на когти. Волосы упали, закрыв кривящееся от боли лицо. Без труда удерживая ее одной рукой, дернула второй за серебряную цепочку, вытаскивая на свет украшение. И даже не удивилась, увидев черную капельку маскировочного амулета. Точно такого же, как у меня.
– А Тамит знает, у кого еще есть подобные артефакты? – спросила я, но женщина продолжала дергаться, не слушая и не видя ничего вокруг. – Знает, что Дамир раздает их направо и налево? – Я сжала черный камешек в кулаке и ощутила слабую, едва уловимую пульсацию. В нем еще была сила. Голод дал о себе знать, неприятный, сосущий, словно в животе вместо внутренностей находился водоворот. – Чем люди отличаются от вещей? – спросила в пустоту. И сама себе ответила: – Ничем. Те же сосуды, только говорящие.
Камешек в моей ладони нагрелся, отдавая тепло, а вместе с ним и силу.
Женщина замерла, тоненько подвывая, в ее руке все еще были мои когти. Ее волосы вдруг посветлели, в них появилось золото, они стали цвета рыжего закатного неба. Лицо помолодело…
– Сколько же у тебя имен? – прошептала я, глядя в зеленые глаза, сменившие черные, всматриваясь в еще одно знакомое лицо. – Лиэсса. Или лучше Лиска? А может, Аська-хитруха?
Иногда мы не властны над своими эмоциями и над их проявлениями. Люди пугаются громкого крика, девки визжат, увидев мышь, кузнец, попав молотом по пальцу, выражается на великом и могучем тарийском. Иногда что-то происходит помимо нашей воли. Так и сейчас я называла имена, а маски одна за другой проступали на ее лице и тут же исчезали, как сброшенные второпях вуали. Лиэсса, Лиска, Мира… А скольких я не знала, скольких не могла назвать и увидеть? Каждая из личин исчезала, забирая с собой какую-нибудь черточку лица: разлет бровей, цвет глаз, горбинка носа, пухлые губы, румянец…