Лес – место силы. У современных шведов есть даже специальный неологизм, позаимствованный у японцев, – «лесная баня» (skogsbad). Он означает, что прогулка в лесу подобна купанию: смываешь с себя городскую суету и набираешься сил среди пения птиц и чистого воздуха.
По-другому воспринимали лес их предки. Для них он был источником смертельной опасности. Заблудиться и не найти обратную дорогу, попасть в лапы хищника, отравиться грибами, набрести на одинокую избушку колдуна… Какой уж тут отдых!
Поэтому в лесу работали, а иногда и жили «специально обученные» люди. В чаще орудовали охотники и лесорубы, дегтярники, строившие котлы для перегонки смолы, и угольщики. Жили они во временных домиках по несколько месяцев.
Такая вынужденная изоляция, тяжелая монотонная работа, страх перед дикими животными и отсутствие женской ласки по-своему вдохновляли на сочинение страшных историй. Чаще всего леса в этих рассказах населяли лесные девы.
Лесная дева
Так или иначе лесные существа присутствуют в фольклоре всех европейских стран. Но в Швеции[25] и Финляндии (которая долгое время входила в состав Швеции) легенды о них особенные. Во-первых, духи леса там представлены в женском обличии – насквозь греховном и коварном, что вполне соответствует тогдашнему представлению Церкви о женщине как сосуде греха. В других же культурах это, наоборот, чаще были мужчины[26].
Норвежский дух леса – девушка с длинными волосами и коровьим хвостом
Во-вторых, взаимодействовали с ними, как правило, мужчины, которые по долгу службы (охотники и лесорубы) заходили в чащу. Женщинам лесные девы являлись на опушке: там обычно собирали грибы, ягоды или искали заблудившийся скот. Свидетельницы могли описать внешность лесных дев, но не более – те как будто не интересовались женщинами и в прямой контакт не вступали.
В провинции Блекинге одна старушка рассказывала, как отправилась однажды собирать бруснику и заметила на опушке лесную деву. Какой же ослепительной красоты была одежда у той! Великолепная шляпа, платье словно из шелка и большое жемчужное ожерелье.
Повстречалась старушке дева и во второй раз, но выглядела совсем иначе: одета она была в точности как старая ведьма.
Ни в первый, ни во второй раз лесная дева не пыталась заговорить, но и спиной к старушке не поворачивалась.
В Норвегии и Дании внешность лесных существ отличалась порой довольно существенно. Так, в Норвегии лесную деву звали хульдра (huldra). Это была девушка с длинными волосами и коровьим хвостом. У южного соседа Швеции, Дании, были распространены мифы об эльфах, лесных нимфах (ellepige) и лесных женщинах с огромными болтающимися грудями (slattenpatten). И в норвежском, и в датском фольклоре лесные девы ведут общинный образ жизни.
В финской традиции лесная дева часто утаскивала детей, а то и взрослых в лес. Там похищенный герой терял счет времени, а видя других людей, не мог до них докричаться, словно бы он для них не существовал. Подобные мотивы очень типичны для шведскоговорящей части Финляндии.
Давным-давно маленького мальчика похитила лесная дева. Прошел с тех пор не один десяток лет. И вот однажды заметила его в лесу женщина, собиравшая хворост. За эти годы мальчик вырос, похорошел и обзавелся прекрасной одеждой.
Подойдя к женщине, он заговорил с ней, но она, испугавшись, собралась было бежать.
– Не бойся, – сказал он. – Когда я был совсем крохой, меня похитила лесная дева. Сейчас она состарилась и умерла – так я и смог выбраться из ее логова. Но ведь я – обычный человек, который ничего о простой жизни не знает. Скажи мне, что люди говорят друг другу при встрече?
Женщина по-прежнему молчала. Не говоря ни слова, она направилась к родной деревне. Незнакомец последовал за ней, то и дело повторяя свой вопрос. Так и шли они, пока вдалеке не показался дом. Увидев его, мужчина исчез.
Испуганная крестьянка бросилась со всех ног к священнику. Выслушав ее, пастор молвил:
– Тебе следовало благословить этого человека – тогда бы волшебные чары разрушились, и он смог бы вернуться в земной мир.
Несмотря на то что образ лесной девы – один из древнейших в шведском фольклоре, первые письменные упоминания о нем встречаются лишь в XVII веке. До этого в литературе лесных духов причисляли[27] к категории «особо опасен»: как и привидения или ведьмы, они причиняли людям вред и до смерти пугали.
Начиная с XVII века образ получил яркое развитие: сначала обрел женские черты, а потом и вовсе сменил пол (с мужского на женский), из злого духа превратился в покровителя леса и защитника зверей.
Вскоре начали проступать и детали внешности. Вопреки своей цели – соблазнить и приворожить мужчину, – лесная дева всегда была одета[28]. Платье могло быть разного цвета (зеленое, белое или черное), но всегда красивое и опрятное. В северных регионах описания нарядов более детальны, чем на юге.
Волосы девы распущены, что подчеркивало ее сексуальность. Лишь в ряде сказаний она носит головной убор либо подвязывает волосы. Непокрытая голова у женщины в те времена ассоциировалась с занятием проституцией.
Представить, как выглядели и одевались лесные девы, помогают судебные протоколы XVII‒XVIII веков:
В 1643 году перед судом города Линчёпинга (Linköping) предстал Пер Хоканссон.
Хоканссон признался, что много лет назад познакомился с колдуньей, и та прочитала над его ружьем заклинание, дабы он всегда попадал в цель. На охоте он часто видел лесную деву. Первая встреча произошла пять лет назад, когда на закате он подстрелил в лесу барана. Поскольку уже смеркалось, Хоканссон решил немного поспать и устроился под деревом, подложив под голову добычу.
Проснувшись, он вдруг обнаружил, что находится в красивом доме с большими дверями и окнами. Вокруг было полным-полно людей. Внезапно перед ним появилась лесная дева необыкновенной красоты. «Одежда на ней была не то чтобы как у придворной дамы, но сродни нарядам бюргерши или дочери священника».
Лесная дева неоднократно подходила к Хоканссону, предлагая разделить с ней ложе. Взамен она обещала щедро его отблагодарить, подарив удачу на охоте, однако Хоканссон каждый раз ей отказывал.
Встречи и разговоры с лесной девой Хоканссон описывает очень подробно, однако все они как две капли похожи друг на друга. В итоге избежать смертной казни ему удалось лишь потому, что в своих рассказах он постоянно подчеркивал: в связь с лесной девой он так и не вступил. Тюремный срок ему все же назначили, поскольку общение с потусторонними существами приравнивалось к беседам с самим Дьяволом.
Коварные намерения
Кроме яркого образа соблазнительницы, протокол сообщает и о ее коварном намерении – сексе в обмен на удачную охоту. В отличие от Пера Хоканссона, большинство мужчин соглашались на такую выгодную сделку. При этом многие даже не подозревали об измене, потому что лесная дева являлась к ним в облике жены или невесты.
В особой группе риска были юноши, готовые к вступлению в брак. С древних времен брак считался важным обрядом инициации, когда человек переходил в новое состояние – жены/мужа, матери/отца. Этот переход страшил молодых людей, чем с удовольствием пользовалась нечистая сила.
Те, кто якобы имел любовную связь с лесной девой, уверяли: если поначалу отношения не тяготят, то с годами партнерша начинает доставлять все больше мучений и словно бы крадет душу. Явиться к ней следовало по первому зову, даже с собственной свадьбы – так она была ненасытна. Из-за этого мужчина замыкался в себе и становился молчаливым[29].
Разрыв отношений грозил большим риском: лесная дева могла разрушить семью своего несчастного партнера, наслать недуг на его родных и близких, а в приступе сильной ревности – даже и умертвить его самого. Такая власть над мужчиной, конечно же, является полной противоположностью фактическому положению женщины, которая в обществе того времени была почти бесправна.
Порвать опасную связь с нечистой силой часто помогала смекалистая жена.
Однажды крестьянка заподозрила, что над ее мужем взяла власть лесная дева. То и дело он исчезал из дома, придумывая самые нелепые оправдания.
Тогда крестьянка отправилась к лесной деве за советом.
– Подскажи мне, как поступить! Есть у меня бык, да только воротится он от наших коров – все бегает к соседским, – посетовала она. – Помоги, скажи, что мне с ним делать!
– Быку твоему легко помочь, – ответила лесная дева. – Дай ему волче-ягодник[30]да валериану – и станет твой бык прежним.
Вернулась крестьянка домой, смешала эти травы и подсыпала их мужу в еду. С тех пор к лесной деве он больше не ходил, ведь жена его смогла разрушить колдовские чары. Кто знает, быть может, и лесная дева однажды дала своему возлюбленному волчеягодник и валериану?
Было у лесной девы и уязвимое место – при виде его или при взаимодействии с ним мужчина сразу «трезвел». В фольклоре южных регионов Швеции это была спина, точнее – полое бревно вместо спины, а на севере – хвост: коровий, конский, лисий, волчий. Схватишь ее за хвост или увидишь со спины – и нечисть мигом исчезнет или потеряет свою привлекательность.
Тот, кто успешно противостоял лесной деве или причинял ей боль, становился народным героем. Защищая свои границы, он демонстрировал превосходство над природой и женскими чарами и сам решал, когда и с кем вступать в отношения.
Кроме принуждения к любовной связи, лесная дева часто занималась вредительством ради забавы. Стремясь к гармонии в своих краях, она хотела, чтобы и люди, которые ей встречаются, были одинакового роста, и потому пыталась их «подравнять»: человека с низким ростом она растягивала, а если не получалось, то отрубала верхнюю или нижнюю часть человека, который был выше[31].
В южных регионах Швеции у лесной девы было полое бревно вместо спины, в северных – хвост
Другая популярная забава лесной девы – сбивать людей с пути.
Однажды в Смоланде шел через лес крестьянин. Дорожка ему была хорошо знакома: ходил он по ней постоянно вот уже много лет. Было жарко, и крестьянин прилег отдохнуть. Проснувшись через пару часов, он снова отправился в путь, но тут услышал пронзительный смех, доносившийся как будто с дерева. Подняв голову, он заметил красивую девушку, сидевшую на ветке. Не придав этому значения, он продолжил идти, как вдруг тропинка исчезла. На секунду перед ним опять показалась лесная дева, а через мгновение она уже смеялась позади него.
Крестьянин отправился дальше, но, куда бы он ни сворачивал, никак не мог отыскать нужную дорожку. Долго ли, коротко ли – оказался он около болота. И тут понял: завела его сюда лесная дева. Тогда крестьянин вывернул наизнанку собственную шапку – и как по волшебству нужная тропа открылась его взору.
Имя Господа и одежда наизнанку
Поскольку магический мир – это мир «наоборот», вывернуть наизнанку одежду или надеть что-то задом наперед, а в ряде случаев полностью раздеться и посмотреть вокруг себя через снятую одежду – один из лучших способов избавиться от наваждения. Иногда рубашка, предусмотрительно неправильно надетая, снижала риски заблудиться.
По-другому защититься от лесной девы можно было, произнеся молитву или слово «Господь».
Однажды в провинции Сконе мужчина долго брел по лесу. Устав, решил он найти дом, где можно было переночевать. Внезапно перед ним возникла прекрасная девушка. Она предложила отправиться с ней – мол, есть ночлег неподалеку.
Долго шли они по лесу, пока наконец не оказались около домика с чудесной комнатой.
«Эта комната слишком хороша для меня», – подумал мужчина.
Но делать нечего. За окном уже стемнело, и другой ночлег искать было некогда. Мужчина разделся, аккуратно сложив вещи на стул, и взглянул на кровать, застеленную бельем отменного качества. Накрывшись одеялом, мужчина воскликнул:
– Господи, куда же я попал?!
В этот момент комната словно растворилась. Сам он оказался в луже, а одежда его – на ветке. Где-то вдалеке слышался смех. Мужчина понял: его одурачила лесная дева, но благодаря тому, что он упомянул имя Господа, она утратила над ним всякую силу.
Главная рекомендация при встрече с нечистью – держать свое имя в тайне – работала и в случае с лесной девой. На ее вопрос «Как тебя зовут?» следовало отвечать: «Никак». Или задать встречный вопрос: «А тебя?»
«Схватил тогда дегтярник огромную ложку с дегтем и кинул ей в рот»
Дегтярник построил себе хижину. И вот однажды пришла к нему девушка. Открыла она рот от удивления – да так сильно, что подбородок ее очутился на полу.
– Как ты зовешься? – спросила она.
– А сама? – не растерялся хозяин, поскольку знал: если назвать настоящее имя, лесная дева завладеет его душой.
– Ты когда-нибудь видел такой большой рот, как у меня? – продолжила незнакомка.
Схватил тогда дегтярник огромную ложку с дегтем и кинул ей в рот, смеясь:
– А ты когда-нибудь пробовала такую горячую кашу?
От испуга и боли лесная дева выбежала из хижины, крича:
– Горю! От огня сама загорелась!
В ответ из леса донесся недовольный крик:
– Ну, раз сама себя подпалила, так и виновата сама!
Это был муж лесной девы[32].
Красавица или чудовище?
В XVIII веке в описании лесной девы все чаще появляются звериные черты. Например, на юге страны к образу добавились лошадиное копыто и чрезвычайная волосатость. Ее громкий смех сравнивали с криком птиц: он был таким зловещим, что одновременно и пугал, и раздражал. Если слышишь его, уходи – лесная дева где-то близко[33].
В отличие от смеха лесной девы, ее песни или зов, напротив, ласкали слух. С их помощью она звала домой своих коров (в Центральной Швеции считалось, что, кроме лесных животных, она владеет и собственным домашним скотом). Когда в лесу раздавалась музыка, люди говорили: «Это у лесной девы праздник!»
В судебном протоколе 1707‒1708 года солдат-дезертир объяснял свой побег и долгое отсутствие тем, что все это время он провел с лесной девой, внешность которой была скорее звериной, чем человеческой:
«Спереди она как человек, а сзади как кобыла. Голова по форме человеческая, но большая, волосы короткие, до шеи едва достают. Цвета они черно-коричневого и связаны старой белой тряпкой. Глаза как у человека, но очень большие, в два раза больше каролинских монет. К тому же они светлые, словно у вытаращившейся кобылы. У нее большой нос крючком, и его кончик нависает над губой. Губы ее напоминают человеческие, но только они огромны, и цвет их – черно-коричневый. Зубы ее очень крупные. У нее длинные висящие груди, сверху прикрытые белой тряпкой, но столь ветхой, что груди через нее просвечивают[34]. На талии повязано старое полотно. Ноги и ступни ее как у человека, но очень большие и черно-коричневые, покрытые черными курчавыми волосками. Голос у нее сиплый».
В своих «Вармландских воспоминаниях» 1937 года шведский художник Сигге Бергстрём (1880‒1975) описывал лесную деву совсем по-другому: «У нее особый способ передвигаться: она чем-то напоминает молоденького лосенка, который неумело скользит по дороге, но в то же время крадется, словно осторожная лисица. Лесная дева невероятно красива: подбородок у нее маленький, но в нем читается сила и энергия. Нос прямой, с заостренным кончиком. Ее рот небольшой, будто ухмыляющийся, но при этом манящий и притягательный. Самое примечательное – ее огромные, широко раскрытые раскосые глаза и узкие, сильно изогнутые брови».
В появлении звериных черт в поздних описаниях лесной девы отражены, с одной стороны, эротические фантазии мужчин, а с другой – попытка выделить так называемый «третий пол», людей, чей внешний вид и поведение идут вразрез с общественными нормами. Таких людей сторонились и боялись, поэтому придумывали про них небылицы, чтобы дистанцироваться, показать их инородность.
Не чуждо было лесной деве и оборотничество. Ради возлюбленного она могла из страшного чудовища превратиться в красавицу. Для этого ничего не подозревающему возлюбленному надо было заранее предупредить о своем приближении – как правило, похлопать по дереву.
Могло быть обратное превращение. Если мужчина однажды забывал выполнить просьбу лесной девы, ему открывалось ее истинное лицо – страшная старуха с длинным крючковатым носом, на который она подвешивает котелок, и не менее длинными крючковатыми пальцами, напоминающими грабли.
Как-то в хижину угольщика, что жил в Грютхюттане (Grythyttan) в Вестманланде, заглянула красивая женщина. Они быстро поладили и вскоре зажили вместе. У них даже родилось несколько детей. Жизнь их была счастливой, но вскоре мужчина заподозрил, что живет с лесной девой. А все дело в том, что она с самого начала попросила его:
– Пожалуйста, выполни мою просьбу: каждый раз, возвращаясь домой, хлопай по сосне, что стоит у нашей двери, и только потом заходи в наше жилище.
Так угольщик всегда и поступал, но однажды, подойдя к дому, он забыл выполнить привычный ритуал. Открыв дверь, он увидел, что у очага стоит лесная дева. Клювом она вытаскивала угольки, хвостом тушила огонь в печи, а когтями перемешивала золу.
Испугался угольщик и отправился к колдуну-финну, чтобы узнать, как избавиться от лесной девы.
– Надо отправить ее на скользкий лед, – посоветовал старик. – Идти по нему она не сможет, а я нашлю туда волков, которые ее съедят.
Дождался угольщик зимы и пригласил жену и детей кататься на санях. Сам он вскочил на лошадь, а семью усадил в сани. Доехали они до середины озера, и тут угольщик лихо выдернул оглобли из саней и поскакал прочь.
– Любимый мой, если не хочешь спасти нас ради меня, так помоги нам ради нашей младшей дочери, – взмолилась лесная дева.
Но угольщик даже и не думал оглядываться. Тогда его супруга принялась звать на помощь своих сестер. Те явились по первому ее зову – и тут же бросились стрелять по угольщику из волшебных ружей. Однако ему повезло: их пули уже почти настигли коня, но в эту секунду угольщик на всем скаку перескочил через церковную стену, оказавшись под защитой святого места.
Охотничий фольклор
Сюжеты преданий отличаются в зависимости от рода занятий рассказчика. В охотничьем фольклоре популярен такой мотив. Подстрелив добычу, охотник случайно натыкается в лесной глуши на избушку, где живет лесная дева. Та встречает незнакомца, заигрывает с ним, обещая щедрую награду за ночь любви. Если он соглашается, она дарит ему удачу на охоте либо приводит своих лучших животных – лося или медведя. Если не соглашается, она уводит от него всех зверей или заколдовывает ружье, чтобы он всегда промахивался.
Разная концовка истории помогала объяснить удачу или неудачу на охоте. Вернулся с добычей – это награда от лесной девы. С пустыми руками – ну, извините, зато сохранил верность жене.
Другой популярный охотничий сюжет – про двух друзей. Одному сопутствует удача на охоте, второму – нет[35]. Он либо не может выследить ни одного зверя или птицу, либо стреляет в добычу, но животное оказывается бессмертным – спокойно убегает или улетает[36].
Лесная дева Кайса из Исэттера (Ysätter), что находится в провинции Нэрке, жила так долго, что за ее век сменилось несколько поколений людей, хотя показывалась она всегда в образе молодой девушки в роскошной одежде и с волосами невероятной длины. Охотники видели, как она расчесывает их, сидя на пне, и опускались ее локоны до самой земли.
Кайса всегда появлялась лишь на короткое мгновение: стоило отвести взгляд – ее уже и след простыл.
Часто, особенно по ночам, из дерева или холма доносился ее смех – так она радовалась, если ей удавалось кого-то сбить с дороги, перевернуть телегу или завести обоз в канаву. Смех ее напоминал сорочий, от него кровь стыла в жилах, а уж если она смеялась зимней ночью, то и вовсе становилось так страшно, что сразу хотелось забиться в самый дальний угол дома.
– Но теперь нет Кайсы, – говаривали старики. – В нее попала молния, как и во многих других.
Среди тех, кто когда-то пользовался ее расположением, был видный охотник Лассе, славившийся своей меткостью. Однажды пригласил он на охоту соседа, и тот с удовольствием к нему присоединился, рассчитывая на крупную удачу.
Охотиться они хотели на самом рассвете, а потому пришли в лес, когда стемнело, и остались переночевать в хижине угольщика. Ночью к ним заглянула Кайса. Взяв ружье соседа, она недовольно фыркнула:
– Фу!
А потом принялась рассматривать ружье Лассе, приговаривая:
– Хорошее, хорошее![37]
Наутро, когда друзья отправились охотиться, Лассе подстрелил столько птиц и зверей, что с трудом мог их унести, а сосед не сделал и выстрела – нет животных, и все тут!
Последний раз Кайсу видели на празднике по случаю покоса на лугу Исэттера. Наевшись и слегка захмелев, один из крестьян выкрикнул:
– Хотел бы я встретиться с этой Кайсой и задать ей трепку за все те беды, что она причинила людям!
В этот самый момент у забора раздался сильный треск, а крестьянина чья-то невидимая рука так сильно ударила по губам, что у него пошла кровь носом. После этого все решили, что о Кайсе лучше не говорить.
Удачливым в таких историях оказывается тот охотник, кто проявил к лесной деве и ее владениям уважение. Например, поделился с ней обедом или задобрил, даже без оказания сексуальных услуг.
Лесная дева умела заколдовывать охотничьи ружья
По-другому снискать благосклонность сил природы можно было, принеся что-то в жертву. Классический вариант: бросить монетку через левое плечо или просто оставить на пне. Если подарок пришелся лесной деве по вкусу, она могла вернуть охотнику убежавшее от него животное.
В XIX веке лесная дева становится героиней городских легенд и фольклора рабочих. Ее встречают на базаре и на танцах. Популярный сюжет из провинции Вармланд: юноша на рынке замечает прекрасную даму в великолепной одежде, но с торчащим из-под нее хвостом. Он вежливо предлагает ей «поправить шлейф», за что получает награду. Лесная дева дает ему немного денег, но предупреждает: «Потратишь все до последней копейки – деньги перестанут водиться. А пока у тебя есть самая мелкая монета, полученная от меня, деньги не закончатся».
Вариация на эту тему встречается даже в «Саге о Йёсте Берлинге» Сельмы Лагерлёф:
«Кевенхюллер вовсе не был обыкновенным часовщиком, он хотел стать великим изобретателем и преобразовать мир.
Побывав таким образом во многих странах, он очутился в Вермланде, где решил изучить мельничные колеса и горнорудное дело. В одно прекрасное утро он, переходя площадь Карлстада, повстречался с лесной феей, которой вздумалось забрести в город. Эта важная дама тоже переходила площадь, но с противоположной стороны, навстречу Кевенхюллеру.
Эта встреча оказалась роковой для Кевенхюллера! У дамы были сияющие зеленые глаза и распущенные золотистые волосы, достававшие до земли, на ней было платье из блестящего зеленого шелка. Эта язычница, дочь лесных троллей, была красивее всех земных женщин, которых доводилось встречать Кевенхюллеру. Он стоял как зачарованный и смотрел на нее.
Она пришла сюда прямо из лесной чащобы, где растут папоротники, огромные, как кусты, где гигантские сосны затмевают солнечный свет, и он, пробиваясь сквозь густую хвою, бросает на мох золотые блики, и где по заросшим мхом валунам стелется линнея.
Мне хотелось бы быть на месте Кевенхюллера и увидеть ее с листьями папоротника и еловой хвоей в волосах и маленькой гадюкой, обвившейся вокруг шеи. Представьте себе ее: мягкая, крадущаяся походка лесного зверя, аромат смолы и земляники, линнеи и мха!
Какой же переполох, должно быть, вызвало ее появление на карлстадской рыночной площади! Лошади шарахались в стороны, пугаясь ее длинных, развевавшихся на летнем ветру волос. Уличные мальчишки бежали за ней. Мясники побросали безмены и топоры и уставились на нее, раскрыв рот. Женщины с криками бросились звать епископа и соборный капитул, чтобы выгнать нечисть из города.
А она продолжала идти спокойно и величественно, насмешливо улыбаясь царившей вокруг суматохе. За ее полуоткрытыми алыми губами Кевенхюллер увидел мелкие, острые и хищные зубы. Чтобы люди не узнали, кто она такая, она накинула на плечи плащ, но забыла спрятать хвост, и он волочился за ней по булыжной мостовой.
Кевенхюллер тоже заметил хвост; ему стало обидно, что горожане насмехаются над столь знатной дамой, он остановился перед красавицей и вежливо сказал:
– Не соблаговолит ли ваша светлость поднять шлейф?
Лесовица была тронута таким проявлением благожелательства и учтивости. Она остановилась и поглядела на него так, что сверкающие искры ее глаз поразили его в самое сердце.
– Запомни же, Кевенхюллер, отныне ты своими руками сможешь смастерить любую диковину, любую самую искусную машину. Но не вздумай пытаться делать вторую, точно такую.
А уж она умела держать слово. Кто же не знает, что одетая в зеленое лесовица из чащобы обладает и может одарить талантом и чудесной силой того, кто сумеет снискать ее милость?»[38]
Если у лесной девы показывался хвост, ей стоило аккуратно намекнуть на это
В провинции Даларна лесная дева предпочитала танцы:
Однажды на танцы в лесу где-то между Лимой и Малунгом, подвязав хвосты, заглянули лесные девы. Весь вечер юноши и девушки веселились и танцевали, пока кто-то из молодых людей не заметил хвост и не сказал:
– Девушка, подвяжите нижнюю юбку!
После танца лесная дева от всей души поблагодарила юношу и пообещала, что отныне во всех его делах ему будет сопутствовать удача. Так оно и случилось.
В тот же вечер с лесной девой довелось танцевать и другому юноше. Увидев хвост, он громко рассмеялся. Покраснев, его спутница лишь промолвила:
– Не ждать тебе счастья в этом мире!
И не было ему с тех пор ни счастья, ни везения.
В рабочем фольклоре конца XIX века лесная дева – нередко жертва научно-технического прогресса.
Однажды угольщику начала являться лесная дева. Долго это продолжалось, пока рабочий, набравшись мужества, не решился с ней заговорить. Та в ответ пожаловалась, что, пока ее не было дома несколько месяцев, через ее владения проложили железную дорогу, перейти которую невозможно (помним, что сталь и металл отталкивают нечисть). Тогда угольщик взял девушку на руки и перенес через рельсы. С тех пор ему постоянно везло[39].
В других историях лесная дева предупреждала угольщиков о возможном возгорании угольной ямы: будила задремавшего работника, когда до пожара оставались считаные секунды. Так она спасала и себя, и рабочего, и лес, выступая в роли покровительницы и защитницы своей стихии.
Альвы, эльфы и эльфийки
Популярный средневековый сюжет – перед свадьбой жених встречает хоровод эльфов. Возникает дилемма: танец с эльфийской принцессой или домой к невесте? Герой выбирает второе, отчего погибает сам, унося в могилу вдобавок и невесту, и мать. По-скандинавски мрачно. К счастью, эльфы в шведской модификации менее кровожадны… Но обо всем по порядку.
Улоф к заутрене спешит, —
Ветер стих, выпал снег, —
Невиданный свет впереди горит.
Улоф вернется, когда распустится лист.
По склону едет он вперед
И видит эльфов хоровод.
Эльфы лесные танцуют в ряд,
Волосы падают до пят.
Принцесса эльфов машет рукой:
«Улоф, иди танцевать со мной!» —
«С тобой танцевать не стану я,
Мне не велит невеста моя». —
«Если не станешь танцевать,
Будешь ты горе горевать». —
«Нельзя танцевать мне с тобой вдвоем,
Завтра свадьба в доме моем». —
«Улоф, недуги пойдут за тобой,
Станут они твоей судьбой».
Улоф коня повернул назад,
Недуги за Улофом спешат.
Улоф к матери едет своей,
Мать ожидает его у дверей.
«Мой милый сын, ты бледен как мел.
Скажи, отчего ты побледнел?» —
«Задумался я и чуть не погиб,
О дерево конь меня ушиб.
Готовь мне постель поскорее, мать,
Я лягу, чтобы больше не встать». —
«Мой сын, не время для скорбных речей,
Мы завтра пируем на свадьбе твоей». —
«Какой бы ни был день в году,
К невесте моей я не приду».
Как только рассвело вокруг,
Пришло за невестой семь подруг.
Невеста глаза на них подняла:
«Зачем звонят колокола?» —
«Таков обычай на острове тут,
Так парни девушек зовут».
Невеста к Улофу едет на двор,
Ведет со свекровью разговор:
«Добрый день, дорогая свекровь,
Где мой жених, моя любовь?» —
«Любит охоту мой резвый сын,
Он за оленем уехал один». —
«Разве дороже ему олень,
Чем невеста и свадебный день?
Он мой жених, и я не пойму,
Разве олень дороже ему?» —
«Не скрою я Улофа судьбу.
Увы, он мертв и лежит в гробу».
За красный полог невеста зашла
И мертвого Улофа нашла.
Из-за полога вышла она,
Молчалива и смертно бледна.
Был мертвый один, а стало три
В доме Улофа до зари.
Невеста недолго прожила, —
Ветер стих, выпал снег, —
За нею от горя мать умерла.
Улоф вернется, когда распустится лист[40].
Прародители шведских эльфов и эльфиек – древнескандинавские альвы (alver). Внешне они напоминали людей и были не опасны для человека. Из «Старшей Эдды» мы знаем, что у альвов был собственный язык и руны и что, наряду с асами[41], их причисляли к высшим существам.
В «Младшей Эдде» альвов разделяют на светлых, темных и черных, что роднит их с ангелами и демонами в христианской традиции. «Немало там (на небе) великолепных обиталищ, – пишет автор “Младшей Эдды” Снорри Стурлусон. – Есть среди них одно – Альвхейм. Там обитают существа, называемые светлыми альвами. Темные альвы живут в земле, и у них иной облик и совсем иная природа. Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца, а темные – чернее смолы».
Само слово alfr имеет индоевропейские корни со значением «белый, ясный, светящийся». Возможно, от него также произошли такие топонимы, как Эльба, Альбион и Альпы.
В начале XI столетия придворный скальд Улофа Святого Сигватур Тоурдарсон, побывав на границе Швеции и Норвегии, описывает тамошних жителей как все еще язычников, которые приносили жертвы, среди прочего, и альвам. В момент его приезда как раз проходила такая церемония, однако присутствовать на ней ему не позволили:
«Не подходи! – вскрикнула женщина. – Ты, жалкий человечишка!
Я опасаюсь гнева Одина. Богов мы почитаем древних!»
И, словно ненавистный пес, она
Пыталась со двора меня изгнать, где жертвы приносили альвам.
Раннее почитание альвов, по всей видимости, связано с культом предков и здоровьем конкретного рода. Именно в альвов превращались умершие праотцы, они же охраняли родовые земли. Принося жертву альвам, люди верили, что так они помогают рождению потомков и что это лучшая профилактика здоровья. Поэтому жертвоприношения проходили на отдельных хуторах и не требовали присутствия всей деревни – в отличие, например, от поклонения богам плодородия, когда собирались все жители.
Постепенно связь с миром умерших была утрачена, и альвы – изначально духи мужского пола – превратились в эльфиек (älvor). Именно такая и зазывала Улофа из средневековой баллады танцевать.
Если альвы жили в собственном королевстве Альвхейм, то эльфийки селились на холмах, под землей на полях, лугах и болотах, нередко поблизости от водоема. Перемещались они и по земле, и по многочисленным ходам, которые пролегали вдоль подземных рек и источников.
Видели их поэтому редко – в основном слышали. Пение эльфиек напоминало щебетание птиц. Мелодии эти были так прилипчивы, что отделаться от них не могли до конца жизни. Маскировались существа обычно под девочек в возрасте двух лет, но порой превращались в насекомых, лягушек и даже крыс, из-за чего к мелким животным относились с большой осторожностью. Наступить в муравейник или искупаться в озере, полном головастиков, считалось опасным занятием.
Встретил как-то старый кузнец из Вестманланда эльфиек. Их пение было завораживающим: ничего более красивого в своей жизни он не слышал! Но вот прошел день, потом неделя, потом месяц – а мелодии так и не выходили у него из головы.
Как только ни пытался он избавиться от раздражающих голосов – ничего не помогало! Он даже затыкал уши смолой – но знакомые нотки все равно продолжали звучать так же громко, как раньше. И все же в конце концов ему удалось найти решение, избавлявшее его от назойливого пения хотя бы на какое-то время: кузнец доставал жестяную банку да водил по ней у самого уха железным напильником. «Все! Теперь они наконец-то замолчали!» – облегченно вздыхал он.
Страшная месть
В XVI веке шведский географ и историк Олаус Магнус, автор «Истории северных народов», описывал эльфиек как умерших, которые при жизни посвящали себя плотским и грешным удовольствиям и подчинялись исключительно страсти. Этим же продолжали они заниматься и после смерти. Если где-то трава была сильно примята или вовсе не росла – значит, там эльфийки прошлись в танцевальном хороводе.
Позже окружности диаметром до нескольких метров, образованные грибами, стали называть «ведьмины круги» или «эльфовы кольца» – считалось, что они возникли от хороводов духов. Заходить в такие места строго запрещалось. Нарушишь запрет – заболеешь, сойдешь с ума или умрешь.
Стремясь причинить вред людям и скоту, эльфийки того и ждали. В заколдованных кругах происходили самые непостижимые явления. Например, заснув в кольце, человек напрочь лишался верного восприятия времени и мог проспать так несколько недель, а то и веков. Над тем, кто справлял в кругу малую нужду, эльфийки потешались тем, что окрашивали мочу бедняги в синий или зеленый цвет. У особо провинившихся в моче была кровь, а порой жидкость и вовсе не покидала тело – и человек сильно опухал.
Того, кто злил эльфиек или отказывал им в просьбе, обязательно ждал недуг. На человека незаметно дули, отчего у него развивалась крапивница. В народе эту болезнь так и прозвали – «дуновение эльфийки» (älvablåst).
Заразиться можно было и случайно. Когда эльфийки танцевали слишком долго и не успевали вернуться домой до восхода солнца, они становились невидимыми призраками на весь день. Из-за этого человек мог слишком близко подойти или случайно дотронуться до призрака, заработав тем самым неприятную сыпь.
От хоровода эльфиек возникали «эльфовы кольца», также называемые ведьмиными кругами
Избавиться от крапивницы старались при помощи стебля крапивы. Через него дули в стакан с водой, то есть сдували то, что надули эльфийки. Не менее эффективными средствами считались дыхание овцы, окуривание берестой (или маршанцией изменчивой), заклинания и обдувание мехами в кузнице. Последний способ требовал особого ритуала. У кузнеца трижды спрашивали: «Зачем дуешь?» И он трижды отвечал: «Сдуваю эльфиек». Во время процедуры больного крутили и вертели, чтобы болезнь покинула все части тела.
Обереги
Спасало от эльфийских чар и ношение оберегов. Главным считался так называемый эльфийский крест (älvkors, ellakors) – круглый серебряный амулет с крестом, который носили на шее в Южной Швеции и Дании в XVIII‒XIX веках.
Производству оберега предшествовал ритуал: за три недели подряд, в ночь с четверга на пятницу, следовало обойти девять хуторов и собрать у соседей серебро. Собранный металл приносили кузнецу, который совершенно бесплатно создавал амулет. Эльфийский крест, украшенный христианскими символами, строкой из молитвы и инициалами хозяина, носили под одеждой, скрывая от дурного глаза.
Такие обереги дарили новорожденным. Считалось, что они в особой группе риска: из их пальцев ночью эльфийки высасывают все жизненные соки. Взрослый мог заказать себе амулет, если считал, что его жизнь подвергается опасности – например, во время болезни или если в его адрес прозвучало проклятие. Продавать оберег запрещалось: он следовал в могилу вместе с владельцем.
Ритуал жертвоприношения также имел особый регламент. Жертву или дар приносили после совершения проступка, а не заранее. Рядом с местом, где разозлили духов, на камнях или в скалах находили крошечную лунку, которую смазывали жиром или наполняли водой. В ней оставляли монетку, иголку или соскобленное с обручального кольца золото. Такие углубления в народе называли älvkvarnar – эльфийские мельницы[42].
Волшебный сад
Как и лесные девы, эльфийки питали большой интерес к мужчинам. Духи чудесно пели и танцевали – это служило приманкой. Очарованный песней или танцем мужчина брал девушку за руку, после чего его обычной жизни наступал конец. Эльфийка уводила жертву в свой волшебный сад. Тот находился в глубокой лесной чаще, росли в нем фруктовые деревья, ароматные цветы, а шелковистая трава была вместо ковра. Жизнь в таком месте казалась куда лучше и краше, чем на родном хуторе, однако время здесь летело незаметно: одна секунда вполне могла обернуться целым годом.
Как-то раз шел один юноша через луг к своей невесте. Внезапно перед ним закружился легкий белоснежный хоровод: будто бы ветер то прижимал множество пушинок к земле, то снова подбрасывал их над цветами и травами.
Очарованный танцем юноша протянул руку одной из девушек и через мгновение очутился в эльфийском саду. Все здесь походило на сказку: и умиротворяющее щебетание птиц, и благоухающие деревья, и невиданное изобилие напитков и яств. И все же на душе у юноши было неспокойно.
Погостив там несколько часов, он вернулся в земной мир и продолжил свой путь к невесте. Однако дома его возлюбленной не оказалось. Вокруг него мелькали лишь незнакомые люди, и никто из них никогда прежде не слышал имени его суженой.
Наконец юноше встретился глубокий старец.
– Помню, – молвил тот, – что, когда я был совсем еще маленьким, приключилась в нашей деревне пренеприятная история. Девушка ждала жениха, да только он так и не появился, и от горя решила она свести счеты с жизнью. Но произошло это ой как давно!
От ужаса юноша вздрогнул. Взглянув на свои руки, он вдруг понял, что и сам теперь дряхлый старик. В эльфийском саду он совсем потерял счет времени и провел там вовсе не пару часов, а целую жизнь. Вскоре он скончался.
Свидетельства встреч с эльфийками хранит не только фольклор, но и судебные протоколы и церковные отчеты. Так, в 1759 году некий 22-летний батрак Якоб Якобсон из Рамсберга (Ramsberg) признался пастору, что однажды побывал в эльфийском мире. Как-то, возвращаясь с рыбалки, он внезапно увидел незнакомую дорогу и решил по ней пойти. Тропа привела его к огромному столу, за которым сидел крошечный народец и прекрасная дама человеческого роста. Она предложила Якобу вкусную еду и отменную выпивку, но тот отказался, попросив Господа отвести его домой. За это маленькие человечки раздраженно прогнали его со двора. Вернувшись в родные края, Якоб узнал, что отсутствовал целых четыре дня.
«Тропа привела Якоба к огромному столу, за которым сидел крошечный народец и прекрасная дама человеческого роста»
Представления о танцующих на восходе или закате эльфийках породило в Швеции поэтическое название тумана
Наряду с яствами духи часто предлагали людям разделить с ними и ложе[43]. В 1656 году деревенская служанка из Смоланда Карин Свенсдоттер якобы родила семерых детей от короля эльфов. По ее словам, он отвел ее в гору Грёнскулле (Grönskulle), где они пели и танцевали вместе с другими эльфами. Был король эффектным мужчиной в позолоченных одеяниях. Свою избранницу он щедро одаривал украшениями и ценными подарками.
Роды у Карин происходили одновременно с приступами эпилепсии. Однако эльфийских детей никто не видел: король незаметно забирал каждого малыша и увозил в свои хоромы. По словам свидетелей, Карин ходила в лес и искала новорожденных, но тщетно. В результате многочисленных совещаний и обсуждений суд постановил: рассудок служанки помутил Сатана, приняв обличие короля эльфов. Весь приход призвали молиться за выздоровление Карин, а ее родственники заказали для нее серебряный крест. После этого любовные свидания с королем эльфов прекратились.
В XIX веке эльфийки стали целиком и полностью романтическим образом. Их изображали хрупкими девушками, танцующими в белоснежных одеждах в лучах восходящего или закатного солнца либо на залитых лунным светом полях, лугах и болотах. В плотном хороводе танцующие как будто растворялись в воздухе, видны были лишь развевающиеся на ветру белые платья и искрящиеся на свету позолоченные волосы. С тех пор в шведском языке укоренилось слово älvdans («танец эльфиек») – так называют легкий утренний туман, который бывает летом или осенью.
Бюсе
На Готланде, самом большом острове Швеции, живет существо под названием бюсе (byse) – загадочный защитник местного леса, чей смех режет слух. Его внешность постоянно меняется: то он пень, то теленок, то птица. Порой существо выкрикивает отдельные слова на местном диалекте или жалобно стонет, предупреждая так о приближающейся непогоде. Например: «Ой-ой, холодно ножкам, холодно ножкам!»
Возможно, бюсе – умерший преступник, чей дух то и дело возвращается на Готланд. При жизни он совершил проступок, который на преступление-то и не тянет, – тайно сдвинул колышек, помечавший границу его участка. Вина заставляет бюсе возвращаться снова и снова, чтобы выставить столбики правильно. «Этот стоит правильно, а этот – нет», – бубнит он себе под нос.
Угомонить его просто: надо всего лишь верно протянуть границу – и бюсе исчезнет.
Рассказывают, что у некоей Кайсы было огромное имение в Эскельхеме (Eskelhem). Владела она и лесами, и полями, и животными. Соседям ее приходилось очень нелегко: была Кайса жадной и то и дело хотела украсть кусочек чужой земли. Тот, кто так поступал, становился после смерти бюсе и бродил до скончания веков, обратившись в привидение.
Именно такая участь и ждала Кайсу. Стала она бюсе и, чтобы как-то развеселиться, начала превращаться в разных животных да брёвна, раздражая всех вокруг. Иногда она показывалась в виде белой лошади – разумеется, крестьянам и в голову не могло прийти, что перед ними Кайса!
Как-то раз местный житель оказался в лесу: он хотел найти и вернуть своих лошадей с выпаса. Внезапно перед ним, словно из-под земли, выросла чудесная белая кобыла. Крестьянин, однако, был хитер и притворился, будто ничего не заметил. Лошадь подошла ближе – и тогда юноша ловко набросил на нее железную упряжь, тем самым получив над ней власть. Впряг он ее в плуг, и теперь она весь день была вынуждена работать на его поле.
Вечером крестьянин снял с лошади упряжь и, слегка ударив, сказал:
– Что ж, надеюсь, отныне ты не будешь сбивать меня с пути, когда я пойду за своими лошадьми!
С тех пор Кайсу больше никто никогда не видел.
Бюсе
Как и у лесной девы, любимое занятие бюсе – сбивать людей с пути и заманивать в лес, чтобы те заблудились. Лучшая защита – надетая задом наперед или наизнанку рубаха. Для профилактики нарядиться лучше заранее, но и во время встречи с нечистью защита тоже работает – «обманутое» зрение приходит в норму.
В остальное время бюсе защищает готландский лес и следит, чтобы люди не срубили лишних деревьев. Помешать вырубке напрямую он не может, зато наказывает тех, кто срубил больше положенного.
Решил однажды бюсе проучить крестьянина и его жену за то, что те нарубили слишком много дров. Ехали муж с женой домой с кучей бревен да вдруг заметили, что телега их все тяжелее и тяжелее становится. Вскоре она стала такой тяжелой, что лошади не смогли ее тащить.
Смотрит жена крестьянина – а на их повозке сидит маленький мужичок в красной шапочке. Крестьянин тут же понял: они везут бюсе! Как только он выгрузил дрова, бюсе спрыгнул на землю.
И вот крестьянин с женой снова отправились в лес за дровами. Наученные опытом, на сей раз срубили они гораздо меньше деревьев. И все-таки бюсе появился снова: теперь он принялся сбрасывать излишки с телеги, пока на ней не остался лишь один большой ствол, который чета собиралась сохранить до Рождества.
Внесли крестьяне дерево в дом, а бюсе все не угомонится. Начал он бегать и шуметь по ночам, не давая супругам ни минуты покоя. То что-то выкрикнет, то одеяло сорвет, то изо всех сил в окно колотит… В конце концов отвезли крестьяне в лес и этот единственный оставшийся ствол – так бюсе вернул себе украденные деревья.
В этом предании бюсе напоминает эколога-активиста. Но на самом деле это лишь еще одно его проявление. Часть готландцев верила, что бюсе – это крошечный человечек с топором, который сам вырубает, мешая другим, местный лес. Работает он очень медленно: порой на то, чтобы срубить одно дерево, у него мог уйти целый век!
Кто еще жил в лесу?
Героями преданий становились не только духи, но и «гибридные» хищники вроде росомахи. Этот обитатель северных широт был неизвестен в Южной Швеции, из-за чего о нем начали слагать легенды. Это был зверь «с телом собаки, головой и когтями кошки, с мехом и хвостом лисицы». Чудище обладало зверским аппетитом. Убив жертву, оно поедало добычу до тех пор, пока не насытится, после чего якобы пролезало между деревьями, словно утрамбовывая пищу, и снова возвращалось к еде. Так продолжалось до тех пор, пока от добычи ничего не оставалось.
Еще одним загадочным обитателем леса являлся белый змей (vitorm) – родственник василиска и линдурма[44]. Доказательством его превосходства над остальными змеями служила недюжинная сила, белоснежный гребешок, напоминавший корону, а также кожа, обладавшая волшебными свойствами. Считалось, что если съесть суп из белой змеи или содержать животное в клетке, то это поможет понимать язык птиц и приобрести дар ясновидения и врачевания.