Тема оживших мертвецов существует во всех культурах, и Швеция не исключение. Считается, что духов, привидения и призраков можно встретить в старых домах, на кладбищах – да и просто ночью на улице. А полтергейст можно наблюдать в любом месте.
Выглядели эти существа по-разному: одни появлялись в виде скелета, другие – в виде белого облачка или тумана, третьи – без головы. Мертвецы перевоплощались в птиц, особенно часто встречавшихся на кладбищах (прежде всего, в ворона, дрозда или голубя), больших черных собак или кошек (порой их считали самим Дьяволом), а жадные старики, чтобы охранять нажитое добро, в момент смерти превращались в куриц или драконов.
Поведение призраков тоже отличалось: кто-то шумел, стараясь испугать, кто-то подшучивал, кто-то предупреждал. Но было и то, что объединяло привидения: во-первых, они не выносили передразнивания, из-за чего взрослые запрещали детям играть в духов, дабы лишний раз не провоцировать обитателей иного мира. Во-вторых, за редким исключением, мертвецы оживали только на ограниченное время. Дело в том, что в большинстве случаев они преследовали определенную цель и, достигнув ее, успокаивались.
В Швеции привидения впервые упоминаются в средневековых «общеевропейских» балладах. Яркий пример – баллада «Мачеха», где мертвая мать возвращается на землю и заставляет мачеху своих детей лучше обращаться с ними.
В другой истории к молодому юноше является неизвестный умерший мужчина и рассказывает, что в его смерти повинна собственная жена.
В балладе «Власть печали» мертвый жених на одну ночь приходит к невесте и просит не слишком кручиниться, ведь ее горе нарушает его загробный покой. Все эти сюжеты сохранились в фольклорных преданиях и балладах вплоть до наших дней.
Во второй половине XVII века духи фигурируют в судебных протоколах колдовских процессов. Позже всплывают разбирательства, в которых ответчики и свидетели заявляют о разного рода указаниях, которые якобы давали им усопшие. Так, мертвые могли поведать о своем «нечестно нажитом добре» и попросить донести эту информацию до соответствующих ведомств, когда дело дойдет до дележа наследства. В большинстве таких историй рассказчик сам оказывался заинтересованным лицом и тоже претендовал на какую-то часть имущества.
Для обозначения призраков шведы используют несколько слов. Наиболее общее – spöke («привидение, призрак»), однако параллельно существуют еще гасты (gast – «дух, призрак») и йенгонгаре (gengångare – «вновь ходящий»). Границы между этими понятиями размыты. Например, в Южной Швеции гастами называли практически всех умерших, в Бохуслене – исключительно утонувших моряков и рыбаков, а на севере страны это слово вообще встречается крайне редко. Тем не менее определенные различия в фольклорной традиции все же существуют, поэтому гастам и йенгонгаре посвящены отдельные главы.
В ожидании смерти
В Швеции всегда считали, что стать призраком – самое большое несчастье, которое может постичь человека. Умерший «застревал» между мирами, словно изгнанник, не нужный даже Сатане. Превратиться в привидение, по мнению простого люда, куда страшнее, чем попасть в ад.
Если при жизни человек не сталкивался с духами, то встреча обязательно происходила в последние минуты жизни. За грешниками являлся сам Дьявол; но если собравшиеся родственники видели его в обличии кота или собаки, то самому умирающему открывался истинный вид чёрта, отчего лицо искривлялось в гримасах[105].
Нелегко приходилось женщинам, которые при жизни избавлялись от нежеланных детей. Когда такая дама оказывалась на смертном одре, все несчастные умерщвленные младенцы садились у ее кровати и принимались жаловаться, что им не позволили появиться на свет.
Обычно у постели умирающего проводили ритуалы, которые облегчали переход в мир иной и минимизировали риск оживания мертвеца. Так, например, над женщинами, часто занимавшимися шитьем по воскресеньям[106], разламывали три или семь иголок. Под кровать колдуна клали пылающий уголек. Если при этом на пороге появлялась черная собака – значит, задумка не удалась, и умирающий станет привидением.
Считалось, что в последние минуты жизни умирающему является сам Дьявол, которого родственники видели в образе кота или собаки
После смерти покойнику закрывали глаза и рот, чтобы он не забрал с собой еще кого-то. Затем ему стригли волосы и бороду и сжигали их вместе с соломой, на которой он лежал, – в противном случае всем этим могли воспользоваться колдуны. В некоторых регионах золу рассыпали на могиле ушедшего: так он «понимал», что «места для отдыха» у него теперь нет и возвращаться ему некуда.
Причины превращения
Почему же мертвецы оживали? У каждого была своя причина. Чаще всего привидениями становились люди, не завершившие что-то в земной жизни.
Одни давали обещание, но не успевали его выполнить, о чем и сожалели после кончины.
Другие наставляли на путь истинный или напоминали о данных клятвах. Часто вдовец божился не вступать в другой брак, но нарушал обещание и получал от покойной супруги оплеуху (а нередко умершая жена и вовсе выживала из дома новую). Ушедшая в мир иной мать продолжала «следить» за малолетними детьми и «наставлять» злых мачех.
Третьим приходилось отвечать за насланные ими когда-то проклятия – да и просто за сказанное в гневе слово.
«Это деньги за воду, а это – за молоко»
Четвертые спрятали при жизни деньги и теперь хотели поделиться своим секретом. Такие призраки появлялись на какой-нибудь опушке и указывали на огромный камень или дерево, где позднее и обнаруживали клад.
Жила в Смоланде старушка, и была она настолько жадной до денег, что даже в молоко подмешивала воду и продавала его как отменный напиток. Когда она умерла, то превратилась в призрак и каждую ночь приходила в свою комнату, раздвигала доски в полу и доставала спрятанные там монетки. Их она раскладывала на две кучки, приговаривая: «Это деньги за воду, а это – за молоко».
Пришел как-то на хутор бедняк и попросился переночевать. Пустили его в комнату, куда являлась старушка. Пришла она и в этот раз. Увидел бедняк, чем она занимается, и сказал:
– Послушайте, тетушка, раз у вас так много денег, не поделитесь ли со мной?
Раскрыли секрет старушки, и обрела ее душа покой. Наутро под полом нашли монеты, а призрак больше в том доме не показывался.
Кто-то возвращался из-за собственного недостойного поведения. Злоба не исчезала со смертью, а продолжала жить в духе. Истории о неучтивых хозяевах имений (чаще всего женщинах), превратившихся в привидения, распространились в Швеции в XVII веке.
В те годы Швеция вела непрерывные войны. Покидая поместье, владелец «оставлял за старшую» супругу или дочь. Несмотря на статус, отношение к женщинам было не столь уважительным, как к мужчинам. Доказывая, что управлять имением она может не хуже мужа, дама была вынуждена держать прислугу в ежовых рукавицах. Критиковать господ никто не осмеливался, а вот рассказать после их смерти о продолжающем терроризировать людей призраке считалось абсолютно нормальным.
Привидениями становились не только «злые хозяева имений», но и те, кто при жизни был чересчур щепетильным, скупым или же старомодным, не признавая ничего нового. Такие призраки, возвращаясь в родные края, зачастую выражали недовольство содержанием их двора и просили вести хозяйство по старинке.
Произошла эта история в Бохуслене. Однажды скончался там от оспы зажиточный крестьянин. Всегда он прекрасно заботился о своем хуторе и после смерти продолжал это делать. Частенько служанки видели его на картофельном поле, где он тщательно осматривал каждую грядку.
Как-то ночью явился он к жене, встал рядом с ее кроватью и запричитал:
– Вот уж не стоило разрешать соседке сажать картошку на нашей земле! В прошлом году она так за нее и не заплатила! Да и грядки надо было делать в другом месте, как в старые времена!
Разумеется, большие грешники и преступники тоже не могли рассчитывать на спокойное существование после смерти. Последние нередко искали могилу жертвы, чтобы попросить прощения.
В Квеннеберге (Kvenneberga), что находится в Смоланде, одна женщина никак не могла смириться с тем, что ее сын влюбился в прекрасную служанку, которая работала в соседнем поместье. До того мать возненавидела юную красавицу, что решилась на самое страшное: оговор. А сын ее взял да и поверил в измену возлюбленной.
Однако мать не унималась. Обвинила она собственного ребенка еще и в трусости: почему, узнав об измене, он ничего не предпринимал?
Разозлившись, юноша бросился к девушке и задушил ее. Мать его совсем не ожидала такой развязки и, испугавшись последствий, отправила сына в Америку.
Когда женщина умерла, покоя она так и не смогла обрести. Каждую ночь в полночь приходит она на кладбище в поисках могилы несчастной красавицы.
При насильственной смерти дух возвращался к месту трагедии (будь то место казни, убийства или несчастного случая), пытался указать на убийцу или отомстить ему, сообщал, что недоволен местом захоронения, или просил переложить тело, поскольку «поза не слишком удобна».
В деревне Свеннебю (Svenneby), что находится в Бохуслене, один юноша очень любил танцевать. Однажды ему повстречались две прекрасные девушки, попросившие потанцевать с ними. Он согласился. Вдоволь навеселившись, девушки исчезли, и юноша отправился домой.
Внезапно он почувствовал себя дурно и прилег, а через несколько дней скончался. Позже люди говорили: в том месте, где он танцевал, несколько лет назад насмерть замерзли две девушки. Обе они не могли жить без плясок, а одна из них когда-то даже встречалась с этим юношей, пока он не решил прервать с ней всякие отношения. За то, видимо, и поплатился молодой человек собственной жизнью.
Случались и шантажи: некоторые люди угрожали, что после смерти обратятся в призрак, если их просьба не будет выполнена. Чаще всего вымогатели добивались особой погребальной церемонии или почетного места на кладбище. Так, в провинции Вестергётланд старик утверждал, что якобы является сыном короля Карла XV, а потому желает обрести последнее пристанище не где-нибудь, а в главном соборе Стокгольма – иначе обратится призраком и станет докучать всей деревне.
Но чаще просьбы выглядели куда невиннее: например, не забирать любимую корову или не отлучать от родного дома.
В крошечной избушке в Эстергётланде жила-была одна старушка. Когда стала она совсем немощной, решили ее отправить в богадельню. Воспротивилась старушка, но из-за сильной слабости ничего не смогла сделать, и отвезли ее в новый дом.
Но к своей старой избушке она была очень привязана, а потому пригрозила:
– Не будет покоя тем, кто меня увез! И дом мой навсегда останется моим!
Вскоре старушка умерла. Ее избу продали, но новые жильцы едва ли могли в ней жить. Каждый день и каждую ночь слышали они стук да вздохи – вернулась все-таки старушка в любимый дом!
А что безгрешные?
Те, кто вел праведный образ жизни, тоже не были застрахованы от превращения в призрака. Часто возвращались люди, которым в загробном мире чего-то не хватало – скажем, любимой табакерки, трубки или бутылочки спиртного. В местечке Уннарюд (Unnaryd) провинции Смоланд для усопших даже изготавливали специальные маленькие емкости красивой формы: эти символические сосуды, наполненные алкоголем, отправлялись в мир иной, чтобы предотвратить возвращение мертвеца.
Случалось и противоположное: нужный предмет хоронили вместе с хозяином, но позже по какой-то причине изымали. В таком случае усопший отправлялся на поиски и не успокаивался, пока не возвращал свою вещь.
Негативные последствия имело и желание родственников сохранить что-то на память о покойном. Типичный сюжет таких преданий: в деревне умирает девочка или взрослая женщина, родные перед похоронами отрезают ее роскошную длинную косу и оставляют у себя как напоминание. Девочка/женщина не находит успокоения и постоянно возвращается в дом, пока не получает волосы обратно.
В Нюдале (Nydala), что находится в Смоланде, у жены священника была такая огромная копна волос, что, когда она их укладывала, казалось, будто голова ее становится в два раза больше. А коса и вовсе была толщиной с руку!
Но вот умерла эта женщина, и отрезали дети ее косу, потому что захотели сохранить что-то на память о своей матери. С тех пор не было в доме покоя. Да и могилу словно постоянно кто-то разрывал. Сколько бы камней туда ни бросали – ничего не помогало!
Обратился тогда священник к мудрому солдату, что неплохо разбирался в духах. Дождался тот женщину-призрака и спросил:
– Чего ты хочешь?
– Мне нужна моя коса! – ответило привидение.
Отнесли тогда дети косу на кладбище – и та на глазах у них исчезла, а дыра на могиле затянулась, будто и не было ее вовсе. С тех пор не беспокоила женщина своих родных.
«Отнесли тогда дети косу на кладбище… С тех пор не беспокоила женщина своих родных»
Не любили усопшие, когда по ним слишком сильно тоскуют. Этот мотив берет свои корни в средневековых балладах и характерен для всех регионов Швеции. Умерший приходит к погруженным в глубокую печаль близким до тех пор, пока те не успокаиваются.
Было это в начале XIX века. Жили в местечке Лёвберг (Lövberg), что в Медельпаде, Эрик Ларссон и жена его Стина-Брита. Родилась у них дочка, да только не суждено ей было долго прожить: через несколько лет отправилась она в мир иной.
Стина-Брита места себе не находила, что ни день – плакала по любимой дочери. И вот однажды увидела она, как умершая девочка подошла к кровати и, глядя на мать, начала крутить занавеску. С тех пор приходила дочь каждую ночь, но ни слова не слышала от нее Стина-Брита. Наконец, набралась она мужества и спросила, чего та хочет.
– Хватит по мне так печалиться! – ответила девочка. – Из-за вас нет мне в могиле утешения и покоя. Если и впредь будете так убиваться из-за моей кончины, то скручу вас, как эту занавеску!
Испугалась Стина-Брита за себя с мужем, но куда больше расстроилась из-за дочки, которой и в загробной жизни приходилось страдать. Собралась она с силами и перестала плакать. Больше дочка не приходила – значит, успокоилась душа ее.
Визитов из потустороннего мира можно было ожидать и в том случае, если ребенку дали «неправильное» имя. Раньше детей часто называли в честь достойных уважения усопших родственников. Если этого не происходило, умерший мог намекнуть живым на их оплошность – явиться в виде призрака и напомнить о закрепившейся в обществе традиции. Это могло продолжаться до тех пор, пока нерадивые родители не пообещают дать следующему отпрыску имя покойного.
Меры предосторожности
Чтобы покойник не начал снова ходить, предпринимались специальные меры. Гроб делался исключительно в соответствии со снятыми мерками и был «персонализированным». Если он окажется чересчур маленьким, мертвый, которому будет тесно, попытается вылезти из него. Если слишком большим – покойному захочется лежать в компании, и он в скором времени заберет к себе кого-то из села.
Чтобы усопшие не могли подняться из могилы, им связывали ноги или пальцы на ногах. Ну а если вдруг им все же удастся встать, то далеко они не уйдут. Эту меру применяли даже в отношении высокопоставленных людей: когда в 1917 году вскрыли могилу монарха Карла XII (1682‒1718), то обнаружили у него связанные ноги[107].
Был и другой вариант: в ноги втыкали иглы. При попытке пойти призрак чувствовал боль и либо возвращался в могилу, либо выдавал себя криком, позволяя людям подготовиться к встрече с ним. Если ничего не помогало, тело перезахоранивали лицом вниз: так мертвец точно не сможет подняться.
В ряде селений Смоланда и Эстергётланда вплоть до XIX века гробы умерших, проявлявших особую злобу при жизни и потому наиболее склонных к превращению в призраков, пробивали дубовым колом с железными заклепками. К подобной практике прибегали и в тех случаях, когда хоронили в неосвященной земле. Археологи до сих пор обнаруживают могилы с проткнутыми телами.
В качестве дополнительной защиты от «хождения» на грудь покойному помещали псалтырь или стальной предмет (мужчине – нож, женщине – ножницы). С женщинами отправляли мужскую рубаху, с мужчинами – женскую сорочку, дабы в загробной жизни они не тосковали по своей второй половине и не пытались вернуться к ней.
В Смоланде в гроб клали еще и щепку от забора, чтобы в случае чего мертвец не проходил дальше калитки. В Вестергётланде бросали иголку с отломанным ушком, приговаривая: «Приходи, когда сможешь в эту иголку вставить нитку!»
При выносе тела из дома следовали особым ритуалам, призванным удержать мертвеца от возвращения назад. Мертвый якобы всегда использовал тот путь, по которому его тело покинуло дом, поэтому задача родни – сделать так, чтобы он не увидел или не узнал дорогу. Вынести усопшего ногами вперед – самый простой способ «спрятать» дверь. Иногда его пытались обмануть и делали в стене специальное отверстие, которое позже замуровывали[108].
Мертвецы проявляли хитрость: если их подводило зрение, они ориентировались на обоняние. Не нашли дверь – так придут на запах. Чтобы этого не случилось, после выноса покойного дом полагалось тщательно подмести. В Сконе для удаления «родного» запаха и отпугивания нечисти у дома клали мешочек асафетиды – отвратительно пахнущего высушенного молочного сока ферулы. Любой призрак тут же понимал: здесь ему не рады.
Под порогом оставляли железный или стальной предмет. Это самый лучший способ не пустить в дом нечисть, к коей приравнивались мертвецы. В дело шло все: ножницы, иголки, топоры и подковы. Иногда для большего эффекта порог натирали чесноком, читая при этом задом наперед «Отче наш».
У дверей или на придомовой территории разбрасывали еловые ветки, да так, чтобы иголки смотрели в сторону улицы. Захочет мертвец зайти во двор – уколется и уйдет восвояси. Еще один отвлекающий маневр – рассыпанные семена льна, которые усопший обязательно захочет пересчитать, прежде чем зайти. Дело это непростое, требующее много времени. Глядишь, он и передумает наведываться в гости.
Позаботиться следовало и о хозяйственных постройках. На время выноса гроба со двора уводили весь скот, а в дверях хлева вставал «дежурный», преграждавший вход мертвецу. Чтобы усопший не забрал пчел, ульи присыпали землей, приподнимали или временно уносили. В последний путь покойнику давали хмель, а в гроб бросали горсть земли с поля, чтобы умершему не вздумалось лишить село урожая.
На перекрестке по пути к кладбищу выливали воду (духи ее не выносили), а также оставляли что-то из вещей покойного. Для него это служило сигналом, что дальше идти нельзя.
Самоубийцы, роженицы, жертвы преступлений и страндваскаре
Особый ужас вызывали четыре категории покойников:
• самоубийцы;
• жертвы преступлений;
• утопленники;
• женщины, скончавшиеся при родах.
Все они считались потенциальными призраками и требовали особого с собой обращения – прежде всего, захоронения после захода солнца, что считалось постыдным.
Самоубийство – самый большой грех, который только мог совершить человек. Решившие свести счеты с жизнью шли наперекор и Богу, и судьбе. Предполагалось, что каждому отведен определенный отрезок времени, и нарушать этот закон нельзя. Решил поступить иначе (либо оказался жертвой преступления или несчастного случая) – станешь привидением.
Прикоснуться к самоубийце не могли даже палачи, поэтому их погребением занимались помощники заплечных дел мастера. У покончившего с собой ничего нельзя было изымать: веревка, на которой он повесился, нож, которым он себя заколол, и любое другое орудие отправлялись в мир иной вместе с покойником.
В гробы самоубийц не вбивали гвозди: их обвязывали ивовыми ветвями, что считалось страшным позором. Только в середине XIX века правила несколько смягчили: расставшихся с жизнью стали хоронить при церкви – правда, исключительно на северной («неосвященной») стороне погоста.
По ночам страндваскаре иногда заходили в воду и кричали, предупреждая о непогоде
Неоднозначно относились и к телам, выброшенным водой на берег. Трудно было определить, кто этот несчастный. Благочестивый рыбак или моряк, погибший при крушении? Или же обыкновенный самоубийца? Хуже того, незнакомец мог исповедовать другую религию, а значит, его нельзя было хоронить согласно христианским обычаям.
По этой причине утонувшим много веков не предоставляли мест на погосте. Их хоронили прямо на берегу, прикрывая могилу камнями. Считалось, что тяжесть валунов не позволит покойному покинуть последнее пристанище.
И все же многие утопленники становились так называемыми прибрежными призраками страндваскаре (strandvaskare)[109]. По ночам они заходили в воду и кричали, предупреждая о непогоде. Иногда залезали на спину припозднившегося прохожего в надежде, что тот отнесет его на кладбище.
В провинции Халланд спасу не было от страндваскаре. То и дело бродили они по берегу и кричали: «Помогите добраться до освященной земли!»
Как-то вечером заметил батрак, как такой призрак прицепился к дверям избы.
– Отнеси меня в христианскую землю, – взмолился страндваскаре. – За это я расскажу, где зарыл шкатулку с драгоценностями.
Сжалился над ним крестьянин, посадил его на спину, отнес к кладбищу да перекинул через окружавшую погост стену.
Поблагодарил его призрак и поведал, где шкатулку искать. И точно: нашел батрак зарытый клад в том самом месте, на которое указал страндваскаре.
Ну а на тот берег отправили священников, и благословили они его, и не появлялись с тех пор там привидения.
Сродни страндваскаре были жертвы преступлений и несчастных случаев. Зачастую трудно было определить причину гибели. А вдруг человек расстался с жизнью по собственной воле или спровоцировал каким-то образом свою смерть? Если так – с ним следовало поступать как с самоубийцей. Ну а если умерший и впрямь был убит, то похоронить его надлежало по всем христианским обычаям.
На всякий случай в месте обнаружения тела оставляли ветки и камни. Каждый прохожий вносил свою лепту, что помогало «удерживать» мертвеца в могиле, а заодно и напоминало о случившемся. В народе говорили: если не бросишь камень, то заболеешь или встретишь душу умершего.
Наряду с самоубийцами и жертвами преступлений или несчастных случаев проблему представляли женщины, умершие при родах. Формально роженица несколько недель не допускалась в церковь и потому приравнивалась к язычнице, а значит, при ее похоронах также следовало придерживаться особых ритуалов. Так, похоронная процессия останавливалась у церковных ворот, в храм заходила родственница усопшей, читала молитву за ее душу и оставляла дар на алтаре. После этого скончавшаяся считалась «очищенной» и могла быть погребена в соответствии с христианскими правилами.
Гасты
Под гастом (gast) обычно понимают некую невидимую субстанцию, чье присутствие ощущается или слышится. Звенящие цепи, крики, скрип по ночам – все это проделки гастов. Если они решают показаться, то появляются в виде скелета или груды костей (особенно часты такие эпизоды в Бохуслене), иногда – в белом или без головы. Кроме того, они обладают способностью обращаться (или вселяться) в собак, кошек, свиней или птиц. В Халланде они притворяются мешком, в Дальсланде и Вармланде – летающей шкурой, а в Сконе – едва заметно тлеющим огоньком. Встретить гастов можно в самых неожиданных местах, но основной ареал их обитания в Швеции – за пределами дома.
Как правило, гастами становятся преждевременно скончавшиеся люди и те, кто не был похоронен при церкви. Испытывая внутреннюю борьбу, гасты злобны и недружелюбны. Их цель – напугать или напакостить, порой даже друг другу. Они от души раздавали пощечины и тумаки, не говоря уже о попытках сбить с пути. Опасно было и пришвартовываться у острова, где обитал гаст: ради шутки он отвязывал лодку, и та уплывала в открытое море. Для защиты рекомендовалось пописать на веревку, которой судно привязывали к камню или дереву.
Проделки гастов
Отягощение ноши – одна из любимейших проказ гаста. Иногда он забирался на спину или цеплялся за одежду, и его приходилось тащить, словно мешок с мукой. Нередко он присаживался на повозку, особенно когда крестьянин ехал вверх по крутому холму. Тогда ноша ощущалась столь тяжелой, что лошадь с трудом могла продолжать путь. Но проказника можно было обнаружить: для этого приподнимали хомут и смотрели на телегу между упряжью и лошадиной щекой. Будучи рассекреченным, гаст тут же исчезал.
Однако опасались люди вовсе не этого: на гаста зачастую списывали неожиданно появившиеся недуги. Во многих историях гаст ищет близости с человеком, обнимает и целует свою жертву. Но речь вовсе не об объятиях любви. Хватка гаста (gastkram – «объятие духа») так сильна, что человек заболевает, а от поцелуев (gastkyss – «поцелуй духа») на губах вскакивают волдыри, что-то вроде герпеса.
Стать обременительной ношей, забравшись на спину прохожего, – одно из любимых развлечений гаста
Ужаснее всего было то, что гаст мог одарить объятием даже средь бела дня. Если, поднявшись из могилы, он не успевал вернуться назад до крика петуха, то оставался стоять в том месте, где его застали первые лучи. Поскольку он был невидим, существовал риск подойти к нему слишком близко. Тут-то путник и оказывался в крепких объятиях гаста. После них ощущалось сильное недомогание, а у девушек порой и вовсе констатировали беременность.
Эффективных методов исцеления предлагалось несколько, например окуривание. Между телом и льняной рубахой проводили горящим угольком. Если такового не находилось, довольствовались лезвием ножа, который на некоторое время помещали между зубами. На островах близ Гётеборга (Göteborg) рекомендовали прикусить нож, плюнуть один раз и слева направо обвести ножом вокруг талии. Этот ритуал повторяли трижды.
От недуга, насланного духами, избавляли и при помощи измерений. В Средние века верили: сама постановка диагноза или определение происхождения недуга вполне могли излечить страдальца. Врач трижды отмерял расстояние от кончика мизинца больного до плеча, сопровождая каждую процедуру плевком. Отличающиеся результаты служили верным доказательством «околдованности» пациента и тем самым излечивали его.
Также больных пытались привести в чувства при помощи свинца или олова. Со стороны этот процесс напоминал гадание: целитель выливал жидкий свинец или олово в миску с водой, спрашивая, откуда взялась боль – из земли, из воды или из воздуха. Вопрос, на который раскаленный свинец шипел громче всего, считался «правильным вариантом». Найденный ответ означал, что гаст раскрыт, а потому, как любая обнаруженная нечисть, утрачивает свою власть над больным.
Как избавиться от гаста?
Как можно себя обезопасить от встречи с гастом? Основные рекомендации – держаться левой стороны дороги, носить одежду наизнанку, а на море еще и писать на борт лодки.
Несмотря на меры предосторожности, гаст все же умудрялся напасть в самый неожиданный момент, поэтому речь скорее шла не о предотвращении встречи, а о смягчении возможных ее последствий. Среди действенных мер – прочитать молитву или заклинание, плюнуть и показать призраку язык. Также предлагалось вызвать огонь трением палочек: он защищал не хуже, чем слово Божье. И после всего этого надо провести между зубами ножом из качественной стали.
Повстречался как-то в смоландском лесу крестьянин с гастом. Был тот огромным, как елка. Не растерялся крестьянин, а молча показал призраку язык. Тот ответил тем же: высунул язык, да только длиной он был в три локтя! На том и расстались. Знал крестьянин: не произнесешь ни слова – не получит гаст власть над тобой и не причинит тебе никакого вреда.
Если на дороге показывался гаст, смотреть следовало только прямо. Проводишь его взглядом – выведешь из себя и получишь пощечину или сильный шлепок, да такой, что в канаве окажешься.
Оказавшийся в воде гаст терял способность перемещаться, а потому переход через мелкий водоем – один из лучших способов избавиться от духа
Поскольку гаст не способен перемещаться на большие расстояния и не выносит воду, разумно броситься бежать или войти в болото или речку. Особенно эффективным считали второй способ. Оказавшийся в воде дух терял способность двигаться и не мог вернуться в могилу, пока не высохнет водоем, – а значит, на какое-то время гаст переставал докучать жителям близлежащих деревень.
Но самое лучшее, что можно было сделать при столкновении с гастом, – это попасть ножом в его шейный позвонок. Именно там сосредоточена вся сила призрака. Удар по позвонку навсегда лишал гаста власти над людьми.
Йенгонгаре
В отличие от духов-гастов, йенгонгаре (gengångare, gen – «повторно, снова», gångare – «ходящий») были призраками узнаваемыми. Как правило, они возвращались в свой старый дом или в место, где их застала смерть. Происходило это в основном на закате, в полночь или на рассвете. Рассчитывать на их посещение можно было по воскресеньям, четвергам и по большим праздникам.
«Вновь ходящие» могли быть невидимыми, но чаще появлялись в своем «прижизненном» обличии – правда, выглядели чересчур бледными. Если призраком становился убийца, о преступлении которого узнавали лишь после его смерти, то он появлялся без головы на плечах, держа ее под мышкой.
О том, когда покойник начинал ходить, мнения разнились, равно как и представления о том, сколько по времени это будет продолжаться. Где-то считали, что мертвецу хватит двух недель, где-то – сорока дней, иногда говорили о годе или о дне, когда покойного забудут, или когда его тело, включая скелет, полностью сгниет. Преступника же земля не готова была принять, пока он не искупит свои грехи.
Если гасты в основном бродили по лесам и полям, то йенгонгаре населяли многочисленные замки. Причиной считать, что в доме обитают привидения, были не только странные звуки и якобы проступавшие образы. Истории о духах рождались и во время ремонта или перестройки старых поместий, когда рабочие случайно обнаруживали человеческие кости.
В появлении костей не было ничего загадочного. Где-то хозяин случайно убил слугу за то, что тот слишком много себе позволял, и решил спрятать тело. Где-то монах или монашка заблудились в подземных лабиринтах монастырей. Порой человеческие останки – свидетельство кровавых битв. А иногда за человеческие кости и вовсе принимали останки животных.
Со временем правдивые истории забывались, а воображение рождало легенды о страшных преступлениях, совершенных в порыве мести или под воздействием страха.
В замке Экенес (Ekenäs slott) рассказывают о некогда запертом и забытом нищем мальчике, а в Торпе (Torpa stenhus) – о замурованной девочке. Мальчика посадили под замок потому, что он якобы нашел тайные бумаги и мог разболтать секрет. А девочка вернулась из Дании, где, по ее словам, бушевала чума. Чтобы защитить дом от возможной напасти, ее приказали замуровать.
Довольно популярные персонажи в рядах «вновь ходящих» – серые и белые дамы, появляющиеся, как правило, перед смертью кого-то из членов семьи. В Европе едва ли найдется королевский дворец, где не обитает такое привидение. Стокгольмская монаршая резиденция – не исключение.
Версий, кем был призрак из столичного дворца, несколько. Согласно самой распространенной, под личиной Белой дамы скрывается некая Агнес – немецкая дворянка из рода Гогенцоллернов, жившая в XIII веке. Овдовев, она решила вторично выйти замуж, для чего убила своих детей. Новый жених предал ее, и последние дни своей жизни она провела в плену, после чего превратилась в призрака и с тех пор является с плохими новостями к высокопоставленным семействам. В Стокгольме Белая дама «предсказала» смерть супруги Карла XV Луизы Нидерландской (1828‒1871), Оскара II (1829‒1907) и супруги Густава VI Адольфа Маргариты Коннаутской (1882‒1920).
«Вновь ходящими» часто становились люди, еще при жизни не дававшие покоя окружающим. Даже после кончины они продолжали издеваться над обитателями своих имений и докучать жителям окрестностей. Относиться к ним стоило с известной долей почтения – в противном случае можно было рассчитывать на хорошую затрещину или сильное увечье, а то и вовсе распрощаться с жизнью.
В Карсхольмском замке (Karsholms slott) в начале XVII века проживали риксрод Клаус Подебуск и его супруга София Ульфстранд. Ох и настрадались же их слуги! Никого не щадили дворяне, и по всей округе ходила о них дурная молва.
Да и в двадцатом столетии не давал Клаус людям покоя. По ночам он прибывал к своему поместью на черной колеснице. Останавливался всегда у самого входа, поднимался по лестнице, исчезал за дверью, а через какое-то время выходил обратно и уезжал восвояси. Казалось, он наведывался сюда, чтобы что-то забрать.
Приезжал он почти каждую ночь, особенно в зимнее время. Завидев колесницу, путник должен был молчать, иначе не поздоровится.
Но вот однажды шел в этих краях припозднившийся работник. Был он слегка захмелевший, а потому, позабыв обо всех предостережениях, громко выругался, когда экипаж Клауса чуть не сбил его.
– Ездят тут всякие! – возмутился он. – Сначала не способны жить как нормальные люди, а потом не могут успокоиться в своей могиле и носятся как угорелые!
В тот же миг получил работяга пощечину, да такую, что свалился в канаву и потерял сознание. Под утро его обнаружили с перекошенной щекой, ртом до уха и к тому же посиневшим от холода. Многие врачи пытались его излечить, да все бесполезно. Так и жил он несколько лет, пока не помог ему один умелый знахарь.
Появление черного экипажа в этой истории – довольно распространенный сюжет, во многом пересекающийся с рассказами о Дьяволе. Зачастую на такой колеснице, чтобы забрать чью-то душу, приезжает сам Сатана. Об этом, например, говорится в легенде о бывшем стокгольмском поместье, где в конце XVIII века скончался Якоб фон Бальтазар Книгге – злой владелец имения, отвратительно обращавшийся со своими слугами. Однажды к дому прибыла колесница, запряженная черными лошадьми. Рогатый и хвостатый кучер увел с собой хозяина, экипаж исчез в искрах и огне, а Книгге с тех пор никто не видел.
«Вышел из колесницы сам черт – да и забрал с собой Пинторпскую даму»
Пожалуй, самая известная в Швеции легенда о привидениях такого рода – предание о Пинторпской даме, обитающей в Эриксбергском замке (Ericsberg).
Там, где нынче величественно возвышается Эриксбергский дворец, находилось прежде имение Пинторп. Проживал в нем благородный господин, скончавшийся в молодом возрасте и оставивший свои богатства супруге Анне. Однако вместо того, чтобы проявлять внимание к своим многочисленным слугам, она лишь издевалась над ними.
Под замком она велела создать глубокие темницы, где долгими неделями, а то и месяцами томились ее ни в чем неповинные работники. На детей и нищих, приходивших попросить еды, она натравливала самых злобных псов. А уж если кто вовремя не явился на службу, то мог быть уверен: вернется он домой с синяками.
Однажды подъехала к замку черная колесница. Вышел из нее сам черт – да и забрал с собой Пинторпскую даму вместе с ее священником да камеристкой. Отвез он их в свой огромный дворец да принялся кружить Анну в диком вальсе. Так сильно он ее кружил, что совсем выбилась она из сил и шевелилась чуть дыша. Насладившись танцем, отправил черт ее да священника в свое подземное царство, а камеристку послал назад, чтобы поведала она всему миру о том, чему стала свидетельницей.
Массовое появление привидений
В большинстве случаев привидения, будь то гасты или йенгонгаре, – одиночные создания, но в ряде сказаний они появляются целыми группами. Происходит это, прежде всего, по большим праздникам. Так, в Швеции долгое время считали, что под Рождество все умершие родственники могут вернуться домой. Невидимым гостям открывали двери, оставляли на столе еду и позволяли спать в кроватях (сами хозяева могли устроиться на устеленном соломой полу). Иногда для призраков даже готовили баню.
Рождественская месса
В Средние века в Швеции приобрел популярность пришедший из континентальной Европы сюжет о заутренней рождественской мессе мертвецов. Изначально история эта была нестрашной, но за столетия она преобразилась и к XVII веку уже походила на настоящий сценарий для фильма ужасов. Смысл ее сводился к следующему: спросонья люди выглядывали в окно и видели в церкви свет. Будучи уверены, что опоздали на службу, они бросались к храму, где обнаруживали сидящие на скамьях скелеты. Мертвецы бросались в погоню, и героям едва удавалось спастись. В Швеции самое известное предание на этот мотив – легенда о Брите Боот.
Госпожа замка Энгсё (Engsöö slott) Брита Боот была женщиной очень недоброй. Она пережила двух мужей, которых, как говаривали, сама и свела в могилу.
Как-то вечером попросила она служанку разбудить ее пораньше: ей вовсе не хотелось пропустить рождественскую заутреню! Проснувшись, она выглянула в окно и заметила в церкви слабый свет.
– Чертова служанка! И меня не разбудила, и сама все проспала! – разозлилась Брита и скорее поспешила в церковь.
Однако, открыв дверь храма, она увидела жуткое зрелище: повсюду были одни скелеты. Внезапно к ней бросились два мертвеца – то были ее мужья, которых она своей злобой сжила со свету. Один из них разрубил ее вуаль, а другой кинул в нее камень, да только промахнулся. От ужаса Брита потеряла сознание, а через три дня и вовсе скончалась.
Та сабля с кусочком ткани до сих пор хранится в церкви, а большой камень вмуровали в кладбищенскую стену. Сама же Брита так и не нашла успокоения и до сих пор по вечерам бродит по залам своего дворца.
В Швеции были популярны сюжеты о заутренней мессе мертвецов
Месса мертвецов проходила примерно так же, как и обычная служба: разве что пели покойники медленнее, без музыки и на старинный манер. Как правило, герои преданий, заставшие такую службу, не узнавали присутствовавших на ней прихожан. Все они казались бледными, а на их одежде, скамьях и на полу была земля. Спасались от мертвецов в церкви бегством: усопшие, собравшиеся на мессу, не шли дальше дверей храма или кладбищенской стены.
В Вармланде одна старушка всегда старалась приходить в церковь первой, поэтому на рождественскую заутреню отправилась уже в полночь, накинув на плечи свою лучшую шаль.
Придя в церковь, она обнаружила там множество людей. Как же она разозлилась!
«Видимо, придется сидеть на последнем ряду, – с горечью подумала она. – А ведь мне так хотелось быть поближе к пастору!»
Только она немного успокоилась, как заметила: собравшиеся-то уже поют последний псалом!
«Странно», – решила старушка и принялась разглядывать священника и прихожан.
Но ни пастора, ни других людей она не узнавала. Да и лица у всех были какие-то бледные и безучастные, будто и не рады они вовсе здесь находиться.
«Да что же это творится?» – удивилась старушка и повернулась к соседке, чтобы все разузнать.
Однако, взглянув на сидевшую рядом девушку, она оцепенела: это же Лиза, скончавшаяся за месяц до Рождества!
Надев очки, старушка стала внимательнее рассматривать остальных. Как же так? Среди прихожан были люди, умершие десять, а то и двадцать лет назад!
Испугалась старушка, а Лиза посмотрела на нее и сказала:
– Бегите отсюда что есть мочи! Здесь собрались одни только мертвые. Кто-то, как я, ушел в мир иной совсем недавно, а кто-то покоится в земле уже несколько сотен лет. Если Вы останетесь тут еще хоть минуту, то тоже умрете!
Бросилась старушка прочь и еле добежала до дома. Но, захлопнув входную дверь и слегка отдышавшись, обнаружила она, что потеряла где-то любимую шаль. Видимо, забыла на церковной скамье.
«Ничего, – подумала старушка, – заберу ее, когда пойду на нормальную мессу».
Спустя несколько часов она снова пришла в церковь. И снова тут собралось много людей: стоят они и с удивлением что-то разглядывают.
«Видимо, нашли мою шаль!» – обрадовалась старушка.
– Стойте! Это мое! – закричала она, но, взглянув поближе, поняла: от шали ее осталась лишь кучка пепла с золой да несколько ярких нитей.
Задержись старушка на мессе мертвецов еще немного – и постигла бы ее та же участь.
Рыцари из Оллеберга
О массовом появлении привидений рассказывается и в одном из старейших шведских преданий о призраках. Речь о двенадцати рыцарях из Оллеберга (Ålleberg), в некоторых источниках – о двенадцати тысячах. В полном облачении они спят в одном из холмов, ожидая последнего боя. Покажутся они лишь в тот день, когда Швеции будет грозить серьезная опасность, и станут спасителями страны, вступив с неприятелем в тяжелую схватку.
Рыцари из Оллеберга
О «происхождении» рыцарей ведутся споры: одни считают их витязями, павшими в битве при Оллеберге в 1389 году, другие – воинами, убитыми в сражении при Брейтенфельде в 1631 году. Третьи и вовсе утверждают, будто эти рыцари – творение самой королевы Маргрете I Датской (1353‒1412), которая после выигранной битвы взяла пуховую перину и принялась выдергивать из нее перья, приговаривая:
Из перьев я смогу создать
Коней и доблестную рать!
О встрече с рыцарями рассказывается во многих сказаниях. В одном из наиболее известных героем выступает крестьянин, который случайно встречается с ними по дороге на базар.
Однажды крестьянин вез целый обоз пшеницы на Фальчёпингскую ярмарку (Falköping). Подъехал он к Оллебергской горе, и вышел ему навстречу незнакомый мужчина да попросил продать всё зерно.
– Соглашайся, – предложил он. – Тогда тебе не придется ехать так далеко, искать ночлег, да и деньги ты получишь сразу за весь свой груз.
Крестьянин не стал возражать. Спустились они вместе в огромный зал, в центре которого стоял стол небывалых размеров. На столе сверкали двенадцать золотых шлемов, а вдоль стены на лавках отдыхали рыцари в позолоченных доспехах.
Отвел незнакомец крестьянина в конюшню, а там – двенадцать статных коней, все как один в золотой упряжи да с серебряными подковами. Не выдержал крестьянин и дотронулся до одного из седел.
– Что, уже пора? – послышался откуда-то голос.
– Нет, не в этот раз! – ответил крестьянин.
В тот же миг оказался он рядом со своей кобылой и понял: довелось ему побывать в гостях у оллебергских рыцарей.
Обитатели кладбищ
Кладбища – естественная среда обитания духов. Здесь их традиционно бывало самое большое количество. Особенно много призраков на чумных кладбищах. Там часто замечали мерцающие огоньки, двигавшиеся в сторону обычных погостов. Поговаривали, что это факелы мертвецов, которые направляются к церковным кладбищам. Мол, не нравилось умершим от чумы лежать во временных могилах – да и не терпелось встретиться с родственниками и друзьями, покоившимися в других местах.
Обычный христианский погост абсолютно не гарантировал погребенным спокойное существование. Мир мертвых был в точности как мир живых: супруги продолжали выяснять отношения, ругаясь на чем свет стоит. Враждовавшие соседи нападали друг на друга с кулаками и выдирали волосы. Непрошеных гостей – особенно самоубийц, которым не полагалось лежать в освященной земле, – мертвецы гнали взашей. Утром на могилах находили «доказательства» ночных склок: разрытую землю и вырванную траву.
Скорняк из Стенсхульта (Stenshult), что находится в Смоланде, увидел как-то драку двух призраков. Испугался он и спрятался в полом стволе. Вдруг подходит к нему один из дравшихся и спрашивает:
– Ну что, видал, как я ему врезал?
– Да, – ответил скорняк, – но мне показалось, что последний удар нанес твой недруг.
– Правда? Не может быть! – воскликнуло привидение и побежало мстить противнику.
Ну а скорняк бросился со всех ног домой.
Поведение мертвых на кладбище никак не регулировалось: это их новый дом, и вести себя они могут как угодно. А вот живым надлежало соблюдать тишину: дозволялось разве что здороваться с мертвыми, заходя на погост в ночное время, и просить разрешения что-то у них одолжить. Докладывали мертвецам обо всем: что именно хотели взять и на какое время. Просрочил день возврата – жди привидение, которое непременно напомнит о долге.
Простые смертные старались ничего не унести с кладбища: даже землю с лопат и граблей после посадки на могиле цветов соскребали с особой тщательностью. А вот колдуны и знахари, напротив, добывали самые главные ингредиенты для своих зелий именно на погостах[110].
Особыми свойствами наделяли кладбищенские кости. Вмурованные в стену, они защищали дом от нечисти. Брошенные в бочку пива, они придавали напитку пикантный вкус. Моряков они оберегали от шторма и крушений. Привязанные к лодкам кости удачливых рыбаков способствовали отличному улову. А поскольку мертвые знали больше, чем живые, кости покойников служили отличным инструментарием для гаданий. Единственное – после использования одолженный «материал» полагалось вернуть на место.
«Подмести или поскрести?» – часто интересовались призраки перед вспышкой эпидемии чумы
Предметы, сделанные из костей и органов умерших, считались чуть ли не волшебными. Рожок из кладбищенской кости[111] приносил удачу на охоте и рыбалке, если в него подуть на Пасху. А если в Великую среду до восхода солнца обойти лес и сымитировать голоса птиц, дуя в рожок из адамова яблока злодея, то целый год можно убивать дичь с первого же выстрела.
Чудодейственными были и свечи из трахей казненных преступников. Они помогали незаметно прокрасться в чужой дом, потому что их пламя видел только хозяин свечи. Неудивительно, что особой популярностью эти свечи пользовались у воров и любовников.
«Эпидемиологические» призраки
Часто призраки показывались перед крупными эпидемиями. Обычно люди видели юношу с граблями и девушку с метлой, которые ходили от хутора к хутору. Если юноша начинал грести перед порогом – значит, умрет лишь часть обитателей хутора. Если же за дело принималась девушка – в живых не останется никого.
В Рисинге (Risinge), что находится в Эстергётланде, заметили как-то двух нищих детей. Бродили они от дома к дому и спрашивали: «Подмести или поскрести?»
– Конечно, подмести! – смеялись жители. – Тогда ведь будет чище!
Не поняли люди, что повстречали чумных духов, за что и поплатились. Почти никого не осталось в живых в тех краях: всех забрала страшная чума.
Иногда перед вспышкой эпидемии чумы видели одетого в черное всадника на черном коне или одинокое животное (собаку, лошадь, петуха, теленка). В историях о них возникавшие образы воспринимали не как знамение, а как персонификацию болезни.
Чумного духа можно было задобрить. В некоторых преданиях из снопа выпадает крошечная девочка, похожая на куклу. Ее обнаруживает старушка, кормит и предлагает переночевать. Наутро девочка благодарит хозяйку и обещает, что ее дома не коснется грядущая эпидемия.
Мюлинги
Однажды поздно ночью возвращался старый крестьянин из таверны. Внезапно его окликнул маленький мальчик:
– Дедушка, дедушка, можно мне поесть?
Поначалу старик не обратил внимания на мальчугана, но тот оказался назойлив и никак не унимался. Разозлившись, крикнул крестьянин:
– Я тебя кормить не буду! Пусть тебя кормит тот, кто породил!
Услышав это, мальчик убежал, а старик спокойно продолжил свой путь. Однако дома его ждало ужасное зрелище: на кровати лежала его растерзанная дочь с окровавленной грудью. Понял тогда крестьянин: он сам виноват в смерти дочери, ведь на пути ему попался самый настоящий мюлинг, которому старик собственноручно позволил осуществить страшную месть.
Мюлинги – одни из самых жутких представителей шведской нечисти. По сути, это дети, убитые до крещения и потому не нашедшие успокоения в могиле[112]. В XVII–XIX веках мюлинги держали в страхе всю Швецию. Потом они забылись, пока о них не напомнила всемирно известная шведская писательница Астрид Линдгрен. В одной из ее книг мальчик Эмиль из Лённеберги, вылезая из трубы, пугает служанку, которая принимает его за мюлинга. Повесть Линдгрен в какой-то степени послужила толчком к исследованию феномена мюлингов.
Мюлинг – убитый младенец
Причины детоубийства
Долгое время в христианской Европе одним из доказательств жестоких нравов викингов служил обычай «выбрасывания» детей. В языческой Швеции новорожденных действительно иногда относили в лес. Однако их не убивали, а клали в защищенном месте, иногда оставляя рядом кусок мяса, чтобы те не умерли от голода. Так поступали в основном малообеспеченные семьи – в надежде, что пары побогаче подберут ребенка и позаботятся о нем.
Оставить ребенка могли не только бедняки. Одной из главных причин избавления от детей служили изъяны в их телосложении. В норвежском законе XIII века так и сказано: «Такого следует отнести в неосвященное место[113], где не будут ходить ни люди, ни звери, и положить сверху камни».
Были и другие причины. Например, женщина таким образом удаляла дитя, рожденное любовницей мужа. А иногда детей выдворяли из-за нехорошего сна, который расценивали как дурное предзнаменование.
Такой сон упоминается в средневековой саге о Гуннлауге Змеином Языке. У одного из героев родилась девочка, которой в будущем пророчили небывалую красоту. Толкователи сна предупредили: придут к ней свататься два человека, которые в итоге сойдутся из-за нее в смертельной схватке и погибнут. Услышав о грядущих неприятностях, герой приказал жене выбросить девочку.
Христианская мораль, разумеется, не позволяла мириться с подобными обычаями, однако полностью искоренить их удалось далеко не сразу. Так, в Исландии при переходе к новой вере разрешалось сохранять две языческие традиции: употреблять в пищу конину и оставлять в лесу детей.
В Средние века высокая детская смертность ни у кого не вызывала удивления, и дела о кончине новорожденных, появлявшихся у незамужних женщин, зачастую даже не рассматривали в судах. Мало кого волновало, шла речь о естественных причинах смерти или об убийстве. Разбирательства затевались, только когда дело касалось внебрачного ребенка – да и то лишь в том случае, если младенец выживал и возникал вопрос о его материальном обеспечении. Долгое время наказание ждало в первую очередь мужчину, совратившего невинную девушку.
К концу XVII века взгляд на ситуацию кардинально изменился. Теперь за внебрачную связь карались и мужчины, и женщины – во всяком случае, согласно закону. На практике же какое-то время штрафы продолжали назначать исключительно мужчинам, и дамы страдали, только если в сексуальных связях их уличали неоднократно.
Дела обстояли иначе, если один из партнеров (или же оба) находился в браке: за измену в начале XVII века полагалась смертная казнь. Позже наказание смягчили: если связь происходила однократно и в браке состоял только один из провинившихся, судьи смотрели на обвинения сквозь пальцы.
К концу столетия смертной казнью карались уже любые внебрачные отношения. Ребенок служил очевидным доказательством связи, и потому в Швеции XVIII века все большую «популярность» приобретало детоубийство. Большинство смертных приговоров того периода вынесено именно за расправу над ребенком.
Вероятно, в качестве пугающих «предупредительных» мер и начали появляться истории о мюлингах – некрещеных младенцах, родившихся вне брака и убитых собственной матерью ради сокрытия греха.
Первоначально женщины-убийцы желали похоронить свою жертву около церкви – если не на самом кладбище, то хотя бы в окружавшей его стене. Убитые младенцы, будучи некрещеными, официально не имели права покоиться рядом с храмом, но матери все же надеялись замолить грехи и обеспечить «место на небесах» как минимум собственному ребенку, оставив его максимально близко к «святой земле». Археологи до сих пор находят детские скелеты, вмурованные в стены вокруг церковных погостов.
Чтобы избежать наказания за внебрачную связь незаконнорожденных детей иногда убивали и тайно относили на кладбище
Тут-то и возникала проблема. Приход на кладбище даже в ночное время был крайне рискованным предприятием: в это время сюда наведывались еще и подозрительного вида знахари с ведуньями и колдунами, не говоря уже о заурядных воришках, разорявших могилы в поисках монет или украшений, которые захоранивали вместе с телом.
Не каждая женщина осмеливалась дойти до священного места. Куда проще было спрятать тело убиенного в лесу, на болоте или же под полом в избе. В последнем случае убийцы, возможно, все же надеялись когда-нибудь в будущем отнести мертвое дитя на кладбище.
Мертвое тело клали в небольшой сундук или ящик. На крышке оставляли раскрытые ножницы: с одной стороны, форма креста защищала ребенка в царстве мертвых, а с другой – сталь лишала покойника (как и любую нечисть) силы и в какой-то степени гарантировала, что усопший не станет привидением.
Судя по количеству преданий, ножницы помогали не слишком хорошо, и крошечный человечек все равно превращался в призрака[114]. Появлялся он в основном рядом со своей могилой – будь то пол в избе, лес или кладбище[115]. Он обладал удивительной способностью быстро перемещаться, что было заметно по его крику. Правда, отойти от места погребения дальше, чем на семь миль[116], он не мог.
По ночам мюлинг плакал и кричал, порой пел старинную колыбельную или детскую песенку. В некоторых селениях считали, что подобные крики будут продолжаться лишь до тех пор, пока не обнаружат убийцу. Другие уверяли: ребенок будет плакать ровно столько времени, сколько первоначально отмерил ему Господь.
Чего хотел мюлинг?
Мюлинги преследовали три цели: отомстить, получить имя или обрести нормальную могилу.
Будучи лишенным жизни, призрак во что бы то ни стало хотел свести счеты с убийцей, то есть собственной матерью. Обычно он раздирал ей грудь, пытаясь высосать все недополученное за годы вынужденного «голодания» молоко или же лишить ее и молока, и крови. Исход был один: женщина умирала.
Мюлинги часто мстили матери, лишая ее крови и жизни
При этом, как мы помним, мюлингами становились только некрещенные дети. В христианском же мире обряд крещения – а соответственно, и обретение имени – обеспечивал защиту и в какой-то степени «гарантировал» место в раю – во всяком случае, умершему ребенку. Для некоторых мюлингов получение имени становилось главной задачей. Они преследовали людей, молили о помощи. Услышав просьбу таких «добрых» призраков об имени, достаточно было сказать: «Могу одолжить свое. Меня зовут Эрик» (или же придумать любое другое имя), – и мюлинг успокаивался.
Постепенно представления о предопределяющей роли крещения в загробной жизни человека сменились верованием в силу погребения: именно уверенность в том, что захоронение в освященной земле спасет душу и подарит успокоение, толкало детоубийц на принесение своих жертв к церковному кладбищу. В более поздних преданиях мюлинг все чаще просил не об имени, а о перезахоронении. Порой он даже цеплялся за прохожего и не ослаблял хватку, требуя доставить его на ближайший погост.
В целом мюлинг – существо весьма «прилипчивое». Его терпению, выносливости и целеустремленности можно лишь позавидовать. Он способен ныть часами напролет, следовать за путником, произнося одну и ту же фразу, – все для того, чтобы добиться своего. Чаще всего такое поведение не вызывало ничего, кроме раздражения. Это, в свою очередь, невероятно злило вспыльчивого мюлинга, и в гневе он насылал проклятия и превращал людей в инвалидов.
В Сёдерманланде засиделся как-то один мужчина в гостях у друга. Когда он отправился домой, на дворе была уже глубокая ночь. И тут увязался за ним маленький ребенок. Он то кричал, то плакал, но делал это очень тихо, будто не хотел доставлять неудобств.
Поначалу мужчина не обращал на мальчика никакого внимания. Однако, подойдя к своей калитке, он повернулся и недовольно буркнул:
– Уж если кричишь, так кричи нормально!
В эту секунду ребенок завопил так громко, что мужчина оглох и с тех пор ничего не слышал.
Иногда мюлинг развлекался: будучи невидимым, он, как и гаст, мог залезть на телегу. Та становилась столь тяжелой, что лошадь с трудом могла ее тащить.
Родился как-то у женщины ребенок, но захотела она это скрыть и убила его. Никто, казалось, не узнает ее тайну.
Однажды возвращался ее отец из города. Внезапно стала телега такой тяжелой, что лошадь едва могла ее везти. Подошел крестьянин к кобыле, потянул упряжь и взглянул через нее на телегу. Глядь – а на ней сидит крошечный мальчик. Взглянул мальчуган на крестьянина, улыбнулся и крикнул:
– Спасибо, что подвез, дедушка!
Так крестьянин узнал, что дочь его родила и убила ребенка.
Еще одна потеха для мюлинга – обернуться упитанным поросенком и позволить себя поймать. Но чем ближе к дому его подносили, тем больше он весил. В конце концов его отпускали, после чего раздавался громкий смех.
Кто обнаруживал мюлингов?
Мюлинг, разумеется, знал, кто его мать, однако напасть на нее он не мог, пока ему не предложат «отправиться к родной матери» или «полакомиться у той, что его родила». Нередко в таких историях фигурировали ничего не подозревавшие родственники женщины, случайно узнававшие о родившемся ребенке, лишь когда обнаруживали свою сестру, дочь, племянницу или внучку мертвой.
Бывало и так, что родня догадывалась о прошедших родах и просила мюлинга не проявлять слишком большую жестокость к роженице. Ответ всегда был неизменен: «Нет. Она отобрала мою жизнь, а я отберу ее!»
Помимо родственников, существовали еще категории людей, способных узнать о тайне женщин: это скорняки и башмачники. В городе они работали в мастерской, однако в сельской местности ходили от хутора к хутору, предлагая свои услуги.
В преданиях мюлингов нередко обнаруживают башмачники и скорняки
Зачастую ремесленники проводили за работой целую ночь, а то и две, оставаясь в чужом доме. Внезапно в комнате становилось светло, из-под пола вылезали дети и, пританцовывая, рассказывали о том, что их убили. Когда вскрывали пол, то обнаруживали тела.
В местечке Виссефьерда (Vissefjärda), что лежит в провинции Смоланд, узнал как-то башмачник, что на одном из хуторов постоянно умирали все родившиеся телята. Сразу после появления на свет их на несколько дней переносили в крестьянскую избу – и так случилось, что именно в это время оказался там и он.
Спать ему в ту ночь не довелось: он сидел и без устали мастерил обувь. Рядом с ним лежал новорожденный теленок. Внезапно в комнате появился одетый в серое человечек ростом не выше фута. Подошел он к теленку да принялся с ним танцевать, приговаривая:
– Башмачник-башмачник, ты шьешь башмаки, а я – я танцую с теленком!
Утомился вскоре бедный теленок, да так, что от усталости упал замертво.
– Кто ты? – спросил удивленный башмачник.
– Я живу под ножкой кровати служанки, – ответил человечек и тут же исчез.
На следующее утро попросил башмачник разжечь большой костер. Разобрал он пол под кроватью служанки. Глядь – а там убитый ребенок! Взял башмачник короб с телом, вставил в щеколду палку да бросил в огонь. Послышался вдруг жалобный голос:
– Забери палочку! Забери палочку!
Однако башмачник и не думал освобождать младенца – так и сгорел он в огне.
После той истории всем в деревне стало ясно: местный бонд[117]сделал служанке ребенка, а когда та родила, то спрятал он тело под ее кроватью, чтобы никто о грехе том не узнал. Но ребенок отомстил за свою смерть, убивая всех крестьянских телят. С тех пор как погостил на этом хуторе башмачник, о мюлинге никто не слышал, да и телята отныне были живы-здоровы.
Во многих преданиях мюлинг сам выдает убийцу, причем происходит это на свадьбе его матери. После преступления проходит много лет, мюлинг успевает вырасти (в ряде регионов считалось, что мюлинг заявляет о себе лишь по прошествии семи лет, не ранее). И вот настает день, когда родившая и умертвившая его женщина «забывает» о своем грехе и выходит замуж, и празднество устраивается в ее доме.
Тогда-то мюлинг незаметно для всех раздвигает доски и появляется на пиршестве. Нередко перед гостями предстает статный юноша, единственное желание которого – потанцевать с невестой. Когда танец заканчивается, женщина-убийца падает замертво. Так приглашенные понимают: перед ними – отомщенный мюлинг.
В одной деревне играли свадьбу. В самый разгар танцев, когда музыкант взял небольшую паузу, гости вдруг услышали странный стон:
Бочка тесна,
Нога же длинна,
Хочу хоть раз встать и танцевать до утра!
Как же удивились гости! Кто бы это мог быть? Но тут снова заиграла музыка, и откуда ни возьмись на пороге появился высокий худощавый юноша, которого никто прежде не встречал.
Подойдя к невесте, он вежливо протянул ей руку. Никогда не видели гости столь грациозного и красивого танца – да только с каждым тактом невесте становилось все хуже и хуже… И вот она уже еле стоит на ногах… Внезапно ее колени подкосились, и она упала. Бросился к ней жених – да поздно было: его суженая лежала на полу бездыханная. Ну а незнакомца словно и след простыл.
На следующий день в том доме разобрали пол и обнаружили тело ребенка. Значит, приходил к невесте мюлинг и отомстил ей за собственную смерть.
Защита
Простые люди, не причастные к убийствам, боялись мюлингов и, безусловно, хотели обезопасить себя от встречи с ними. Для защиты предлагалось вывернуть наизнанку свой пиджак, а находясь на озере – положить в сундук стальной предмет или пописать за борт.
Виновным женщинам, захоронившим свое дитя на природе, следовало избегать места убийства (бытовало мнение, что, увидев свою мать, мюлинг мог разорвать ее в клочья). В провинции Онгерманланд рекомендовалось не только носить под одеждой ножницы «из качественной стали» со страницей из псалтыря, но и покрывать голову платком, который женщина использовала во время своего первого причастия.
Фонарщики
Блуждающие в темноте огоньки люди видели с незапамятных времен. Объяснения им давались самые разные: в Швеции верили, что это фонарики или свечи, которые держат в руках невидимые злобные человечки. Вернее, души умерших, не нашедшие успокоения в могиле и желавшие заманить припозднившегося странника в болото и утопить его.
Эти фонарщики (lyktgubbe; lykta – «фонарь», gubbe – «старикашка») – а именно так их называли шведы – появлялись на полях, старых дорогах и тропинках, которых больше не существует. Иногда они бродили по болотистым местностям, вдоль озер, подземных вод или рудных жил[118].
Фонарщик
Обычно люди видели только свечение, но не самих фонарщиков. Мерцание могло быть белым, голубоватым или зеленоватым, пламя – широким и низким или высоким и узким. Огонек быстро перемещался, время от времени замирая перед очередным скачком[119]. Иногда свет становился ярче. Тогда говорили: это Дьявол что есть мочи лупит фонарщика за его бывшие прегрешения.
Те, кому удалось повстречаться с фонарщиком, описывали его как человечка небольшого роста в серой или зеленой одежде. Иногда нижняя часть наряда была красной, а верхняя – черной.
Кто становился фонарщиком?
Фонарщики уникальны. Если призраком при определенном стечении обстоятельств мог стать кто угодно, то среди фонарщиков выявлена профессия-фаворит – землемеры[120]. В общем-то, превращение в фонарщика – своего рода кара за предыдущие прегрешения, а именно за неправильное межевание. В потустороннем мире наказание за это (помимо «застревания» между мирами) – заниматься тем же делом, что и при жизни.
Ведомство межевания земель появилось в Швеции только в XVII веке. На работу брали «сынов честных, добропорядочных людей» (обычно детей священников и бондов). Они должны были не только прекрасно ориентироваться на местности, но и знать региональные диалекты, а также уметь разрешать конфликты.
Из-за сложного ландшафта и ограниченного доступа к пахотным землям у крестьян то и дело возникали земельные споры. Доказательства «владения куском земли» бывали самые разные. Одни ссылались на «собственного деда, выращивавшего здесь репу». Другие утверждали, что приехали в эти края раньше остальных. Третьи и вовсе набивали ботинки своей землей и, приходя к соседу, заявляли: «Я стою на своей земле, значит, все, что у твоего дома, – тоже мое!»
Межевальщикам приходилось внимательно выслушивать все доводы, а затем составлять детальное описание границ участков. Карты сопровождались рисунками и комментариями вроде такого: «У серого овального камня рядом с большой кривой елью владения Х заворачивают налево в направлении трех берез».
Если помочь фонарщику правильно расставить колышки, он обретет покой
Неверное межевание и нарушение границ считались преступлением, по своей тяжести сопоставимым с кражей. В некоторых местах за него даже предусматривалась смертная казнь! Совершившие такой грех землемеры не находили успокоения в могиле и постоянно возвращались к тем местам, где неправильно провели границы. «Тут так, тут не так!» – приговаривали они и втыкали крошечные колышки. Обнаружив ошибку, они подносили к неправильной палочке свечу или фонарь, тем самым указывая, где надо изменить границу.
Услышал как-то ночью крестьянин, как фонарщик ходит вдоль дороги и причитает: «Здесь надо бы отмерить. Здесь правильно. А здесь – нет». Решил он помочь призраку ставить колышки в нужных местах.
Когда поставил он последний колышек, взглянул на него фонарщик и сказал:
– Повезло тебе, что хватило палочек. Иначе в последнюю ямку я бы воткнул тебя самого!
В некоторых регионах о фонарщиках существовало очень необычное поверье: если в полнолуние случится шторм, фонарщик проберется в тело человека и будет жить в нем в виде злых мыслей. Если ему удастся убедить своего нового «хозяина» совершить 365 плохих дел за год – другими словами, по одному неблаговидному поступку в день, – то разрешат ему впрячься в колесницу Дьявола, причем стать в ней главной лошадью Сатаны!
Фонарщик и клад
В некоторых легендах фонарщику приписывают несметные богатства. Якобы он их охраняет, а фонарем освещает окрестности в поисках возможных воришек. Задача простого люда – хитростью завладеть драгоценностями.
Однажды крестьянин заметил вдалеке блуждающие огни. Он сразу понял: это фонарщик бродит по болотам, охраняя свои сокровища. Призадумался крестьянин: как же добыть драгоценности? Немного поразмыслив, он собрал множество железных предметов да сложил в кучу. Когда наступила ночь, крестьянин принялся бродить вокруг своего «богатства» с фонарем, будто бы оберегая его и проверяя, все ли на месте.
Вскоре к нему подошел фонарщик. Взглянув на старый хлам, он лишь рассмеялся:
– Что это за барахло? И это ты называешь сокровищем?! Пойдем-ка, я покажу тебе, как выглядят истинные богатства!
Долго они куда-то шли, пока фонарщик внезапно не достал из-под земли огромный сундук с серебром и золотом, гордо ткнув в него пальцем. Ну а крестьянин взял да бросил в сундук нож. Так он получил власть над ним. В мгновение ока фонарщик исчез, а его сокровища остались. С тех пор крестьянин слыл самым богатым во всей округе.
Могли ли фонарщики приносить пользу?
Фонарщик – единственное потустороннее существо, способное ночью осветить дорогу путнику. Делал он это не по доброте душевной, а за награду. Достаточно пообещать ему монету – и он проводит до самого дома. Но обманывать нельзя, иначе он отомстит.
В провинции Сконе, что лежит на юге Швеции, оказался как-то крестьянин поздней ночью в лесу. Дорогу в кромешной тьме он почти не видел, да и заблудиться в такой темноте было проще простого. Внезапно заметил он блуждающий огонек. Вот оно, спасение! Подошел он к фонарщику и попросил помощи.
– Я помогу тебе дойти до дома, – сказал тот, – но взамен я хочу получить монетку.
– Конечно, все что угодно! – обрадовался крестьянин.
Фонарщик зажег свою свечу и сопроводил крестьянина до самого хутора. Однако, придя к дому, крестьянин осмелел:
– С какой это стати я должен платить? Я бы и сам нашел дорогу! Неужто ты и впрямь поверил, что я не знаю, где живу?
Не вымолвив ни слова, фонарщик исчез. Довольный крестьянин подошел к двери, но… Ее будто и след простыл! Всю ночь бегал он вокруг дома, не понимая, как в него попасть. А все потому, что работяга решил обхитрить фонарщика, а шутки-то с ним плохи!