Не хватало еще ухнуть в водную слизь.
До действительно топких мест еще далеко, сердце болота много глубже, но промокнуть и перемазаться в вонючей ряске не хотелось. Я очень надеялся, что мы обойдем болото краем, а не полезем напролом. Судя по всему, ватажники были местные и в окрестностях ориентир ведали.
Замороченный монотонным движением своих ног, я не сразу сообразил, что меня дернули за короб, заставляя пригнуться.
Разбойники тотчас же примолкли, притаились, засев между болотных кочек.
Вытянув шею и посмотрев вперед, я понял причину внезапной тревоги.
Впереди, в еще более сгустившемся белесом тумане, медленно покачиваясь, дрожали бледно-голубые блики. Как будто свет лучины в оконце, только бледного, чуждого цвета.
Болотные огоньки.
В горле у меня пересохло. Это означало, что обитатели топей приметили гостей и с нетерпением их ждали.
Я знал, что нечто подобное начнется – пройти незамеченным по владениям болотника невозможно, – но надеялся, что день и то, что мы двигаемся по краю гиблых мест, даст нам если не шанс избежать встречи, то хотя бы больше времени.
Надеждой ведомы болваны, как любил говаривать мой друг Молчан.
Впрочем, реакция разбойников на огоньки была совершенно противоположной той, на которую рассчитывала нечисть. Там, где заплутавший в топях селянин уже завороженно стремился бы к призрачному свету, полагая это свечением окошек лесного домика или же костерком охотника, ватажники, наоборот, насторожились и шарахнулись. Знамо дело: им, лихим людям, любой сторонний огонь – сигнал. Может, то факелы преследователей или же князь послал вперед встречную засаду. А потому матерые душегубцы не двинулись с места.
– Аркуда, – шепнул сидевший неподалеку атаман, обращаясь к одному из ватажников – кажется, к хилому кривому дядьке, – ну-ка шмальни, попотчуем знакомцев.
Тот, чье прозвище – видимо, шутки ради – значило «медведь», невесть откуда достал небольшой кривой лук, наложил стрелу (в широких штанах он, что ли, все это прятал до поры?) и, резво вскинувшись, пустил ее в цель.
Прямо под один из огоньков, туда, где, по идее, должна была находиться грудь несшего факел.
Стрела ушла в туман и пропала.
Все прислушались.
Тишина.
Ни падения тела, ни крика, даже огонек не дернулся.
Все вопросительно посмотрели на главаря, ожидая приказа.
– Это, – я хриплым шепотом окрикнул Алана, – огоньки. Не люди. Это приманка болотника. Или болотницы. Их зазывалы.
Главарь неразборчиво выругался, буркнул через плечо:
– И что делать?
– Обходить надо, не поддаваться на мороки. Прямо в огоньки идти нельзя: там уже поджидают, сгинем. Коли повезет – пройдем мимо там, справа.
– Ну смотри, ведун! – услышал я прямо в ухо безразличный, холодный голос Цдрэвко. – Не подведи!
Алан махнул, и ватага, все еще пригибаясь, двинулась вперед, большой дугой обходя сборище болотных огоньков.
Нам еще несколько раз расставляли силки из манящих светляков, но ватажники, поняв, что прямой угрозы от этого нет, просто меняли направление. Мы шлепали по топким, еле заметным тропкам.
– Глянь, Алан, что это там блестит? – Один из ватажников указал на торчащую из воды кривую ветку.
Все присмотрелись. И действительно: на ней что-то тускло поблескивало. Не огонек, нет.
– Какая-то цацка? – с сомнением спросил Цдрэвко. – Аркуда, глянь!
– Чуть что – сразу Аркуда, – заворчал, но тем не менее полез к краю кочки дядька. Вынул стрелу, протянул к ветке, ловко подцепил блестяшку. Перекинул себе в ладонь.
Все собрались поглазеть.
В руках у лучника, болтаясь на тонкой цепке, кружился плоский блестящий блин. С кругляша на смотрящих дико скалилась то ли волчья, то ли собачья пасть.
– Серебро? – с сомнением протянул Аркуда. – Кто ж такую ценность-то потерял?
– Сдается мне, кто потерял, тот неподалеку. – Цдрэвко многозначительно кивнул на ближайшую трясину. – Но она хозяину уже без надобности.
Алан осторожно взял в пальцы амулет, повертел, посмотрел на волчью морду. Кинул глумливо:
– Цдрэвко, не бывшего хозяина твоей сабельки безделица-то?
Ватажники негромко, но захохотали. Видимо, это была какая-то их забавная история.
Дылда только скрежетнул зубами, рванул амулет себе, осмотрел и брезгливо цыкнул:
– Вот еще! Какой-то собачий оберег. Ведун подтвердит.
И ткнул мне почти в лицо цацкой.
Я посмотрел внимательнее. Украшение как украшение. Подумал, брякнул наугад:
– Может быть что угодно. Или дорогая безделица, или медальон чернокнижника. Без обряда не скажешь.
Глаза ватажников, разгоревшиеся при слове «дорогая», мигом погасли при упоминании о чернокнижниках. Цдрэвко с опаской отстранил цепочку от себя, лиходеи расступились.
– Эту пакость надо бы вернуть хозяину! – натужно хохотнул детина, размахнулся и с силой швырнул блестяшку в топь. Миг – и только тихий всплеск.
Разбойники с явным облегчением вздохнули, двинулись дальше. Аркуда тайком сплевывал на стрелу, бормоча отворот.
– Или клановый знак… – задумчиво пробурчал я и двинулся вслед за всеми, окликнутый бдительным Цдрэвко.
Время неумолимо шло к закату, а потому тут, на болотах, уже царили густые, сдобренные туманом сумерки. Мы шли цепью. Передние ватажники проверяли путь подобранными длинными корягами, чтобы не угодить в зыбь. И я очень надеялся до ночи вылезти хотя бы к пограничью леса, а там уж не везде власть болотника.
– Где Воня? – вдруг спохватился один из ватажников. – Он последним шел.
Все остановились, озираясь вокруг, ропща и переглядываясь.
Вони нигде не было.
Кто-то собрался было начать кликать подельника, но атаман, разом оказавшись рядом с этим недотепой, коротко и умело ткнул тому кулаком в брюхо, вколотив готовый вырваться крик обратно.
– Тихо, башка твоя дурная, – зло прошипел он. – Сдурел посреди болота орать? Не нечисть, так княжьих псов накликаешь.
И быстро посмотрел на стоявшего вплотную ко мне Цдрэвко. Тот лишь раз отрицательно махнул головой. И я понял: возникни у дылды хоть тень подозрения, что я причастен к пропаже ватажника, я б уже медленно проседал в вонючей жиже с перерезанным горлом.
Алан скривился и хмуро бросил:
– Двигаем дальше. Семеро одного не ждут.
И разбойники, мрачные и изрядно притихшие, двинулись дальше.
За следующие пару часов мы потеряли еще троих.
Сумерки уже совсем заволокли болота, туман сгустился так, что даже шагающий передо мной широкоплечий ватажник казался расплывчатым, а голос невидимого уже Алана, хотя тот и был впереди от силы локтях в десяти, звучал глухо и будто со всех сторон.
Никто не мог понять, как это происходило. Не было ни нападения каких-либо тварей, ни плеска воды, ни чавканья трясины, засасывающей жертву. Просто в какой-то момент в живой цепочке образовывалась прореха, и идущий следом, ничего не замечая, смыкал брешь.
Несколько раз разбойники в запале набрасывались на меня, хватали за грудки, кричали, шипели, чтобы я договорился с нечистью, наколдовал, наворожил чудо. Угрозы сменялись посулами. Но я лишь разводил руками, в который раз поясняя, что такой власти у ведунов нет. Душегубы зло шипели, но без отмашки главаря причинять мне вред остерегались.
И поредевший отряд двигался дальше.
Порой возникающие болотные огоньки, более яркие и назойливые в потемках, будто вели нас, заставляли обходить их в нужном направлении. Я поймал себя на мысли, что мы уже окончательно потеряли направление, просто идем, чтобы идти, в надежде выбраться из проклятых топей.
Мы просто пробивались сквозь темный смрадный туман.
Кажется, без цели.
Когда мы перелезали через очередное полузатопленное дерево, Аркуда соскользнул с мшелого ствола, нога его поехала, и он с влажным чавканьем скатился вбок, в черную жижу.
Негромко бранясь, он попытался ухватиться за торчащие коряги, но гнилая труха обламывалась, крошилась в руках. Он цеплялся за траву, но пропитанная влагой земля уступчиво выкорчевывалась, не давая опоры.
Цдрэвко и еще один разбойник с шумом полезли вытаскивать неуклюжего подельника, схватили его за перепачканную грязью рубаху, стали тянуть. Дело шло туго, но шло. Постепенно Аркуда выбирался из жидкого плена, моля, подбадривая ватажников. Вот показался его пояс с притороченным кожухом колчана, вот появилось грязное влажное месиво, когда-то бывшее его штанами, вот…
Кажется, все, кроме Аркуды, увидели это разом.
В глубине, прямо за спиной лучника, в бездонном провале вдруг загорелось два бледно-желтых глаза. Зыбкие, дрожащие из-за волнения растревоженной Аркудой воды, они смотрели на нас.
Никто не успел даже испугаться, а из трясины уже вынырнули две черные склизкие руки с длиннющими, тонкими и иссушенными, будто коряги, пальцами. Устремились к несчастному ватажнику, вцепились в одежду, в кожу, в плоть.
Рванули на себя.
Аркуда истошно завопил.
К чести разбойников, они не выпустили друга, а, несмотря на ужас, потянули его к себе. Что есть мочи. Упираясь в склизкую грязь кочек, оскальзываясь, суча уезжающими в жижу ногами.
Они кричали от натуги, от ярости. Как не раз кричали в запале набега. Стараясь вытащить, помочь, спасти.
Но силы были неравны.
Борьба с глубинной тварью была совсем короткой. Черные лапищи сделали резкий рывок – и несчастный Аркуда, даже не успев набрать еще раз воздуха для крика, мгновенно скрылся под водой. Через мгновение на густой поверхности болота не осталось ни следа.
Только чуть колыхалась потревоженная и разогнанная к берегу ряска.
С минуту все потрясенно молчали.
А потом раздался вой.
На все окрестные болота. Не таясь, не скрываясь. Вой отчаяния и бессильной злобы. Стоя на коленях, весь перемазанный в грязи, страшно завывал Цдрэвко.
Стальные цепи бесстрастия лопнули, высвобождая животные, древние страхи. Даже матерые душегубы порой боятся. Нет, не смерти. Но вот бессилия перед участью, ожидания – да.