Мы стояли друг напротив друга по разные стороны пустой кровати.
Первая часть обряда сработала прекрасно: удалось обмануть криксу, подманив ее запахом ребенка. Долго сооружал я куклу, прилаживал к ней волосы, кутал в родные вещи. Как были правы Ведающие: полуночница не особо может распознать дитя, влекомая лишь запахом родства. А наговор лишь усилил обманное ощущение.
И теперь предстояло самое сложное – убедить криксу.
Я знал, что в любой момент могу изгнать нечисть, заперев ей путь, – к этому я подготовился: под рубахой грели мягким теплом обереги, а за отворотом рукава, намотанная на руку, таилась заговоренная и омоченная в меду игла. Но это было на крайний случай. Потому что днем, пока перелистывал тертые страницы пергаментов, я поймал себя на простой и четкой мысли, что не прощу себе никогда, если хотя бы не попробую вернуть малютку Дару.
Я не знал, чего ожидать от жуткой криксы, одолевал страх, но был обязан попытаться! Если что пойдет не так – сразу втыкаю заговоренный гребень в изголовье кроватки, закрывая все.
Отмахнулся от настырного голоса наставника Стояна, забубнившего в голове: «Помнить должен каждый ведун – всех спасти нельзя! Не уяснишь это – сам себя поедом съешь, сгоришь в метаниях!»
Положил руку на край кроватки, глянул прямо в глазки криксы.
– Ошиблась ты! – Голос мой был тверд, хотя меня изрядно потряхивало. – Нет тебе здесь до́стали!
Полуночница продолжала поедать меня взглядом, жамкала полной гнилых зубов пастью. Высунула черный язык, провела по сухим остаткам губ.
– П-плохая! – уверенно заскрипела она. – С-слово с-сказан-но!
Нечисть шла на диалог, она понимала меня. Хотя и крыть ее довод мне было нечем. Я еще днем прикидывал варианты, как можно перебаять полуночницу. Ведь, по сути, она была абсолютно в своем праве, и это я сейчас влезал в чужое «кружение», в чужой обряд. Хотя по-хорошему мне следовало лишь поставить князя с княгиней перед фактом и оградить остальных детей. Но нет! Значит, будем выкручиваться.
– Отдай младшую! – рубанул я.
– П-плохая! – не слушая меня, повторяла крикса. – В-всех сб-берегу!
– Отдай!
– П-плохая!
– Отдай младшую!
– В-всех! П-плохая!
– Что хочешь?
Слова сами собой сорвались с моих уст. Нет, договариваться с нечистью о чем-то – дело для ведуна обыденное, часто в мире и уговоре бытуем мы с Небылью. Но чтобы попробовать поладить с нежитью, с порождениями, искаженными смертью? О том я не помышлял и даже не знал, возможно ли такое.
Полуночница замерла, перестала нудно скрипеть. Зыркнула бегло в сторону забытой всеми колыбельки. Едва заметно.
Я тоже не удержался, перевел взгляд.
С минуту ничего не происходило, но вдруг за край колыбельки уцепились темные тонкие пальчики. Дернулись, перебирая. И через мгновение из-под простынок вынырнуло маленькое деревянное тельце. Шустро пронеслось через комнату, бодро вскарабкалось к подножью кровати, уселось, свесив сучковатые ножки в ложе. Стало зыркать единственным многозрачковым глазищем то на меня, то на молчавшую криксу.
И потом затараторило.
Я не смог понять ничего, но страшное поленце что-то усердно втолковывало полуночнице, иногда тыча в мою сторону лапкой. После продолжительной речи полено повернулось ко мне и вдруг заговорило понятным языком:
– Хороший ты. – Голосишко у бревна был насмешливый, глумливый. – Нужный. Полезный! Хоть и ведун. Прав, прав.
Он вскочил, с ломким скрипом рассохшегося дерева потянулся. Крикса все это время парила напротив, глядя на мелкую нечисть. Даже бормотать перестала.
– Жалко, – между тем продолжало тараторить бревно, поводя лапками. – Жалко отдавать. Девочка хорошая. А мы в своем праве. Но! Хороший ты. Нужный!
Он посмотрел на криксу, хихикнул.
– Хоть и ведун!
Слушая непонятные размышления чудовищного полена, я никак не мог собраться с мыслями. Какой нужный? О чем помышляет эта деревяшка? Получается, что он принимает решения? Дурость какая-то.
Бревно, видимо, угадав мое смущение, шлепнуло себя по куску коры, служившему лбом.
– Да, непонятно! Полуночница, с ней не договоришься. Она одержима. У нее есть проклятье, она за ним идет, оберегать ребенка. Спасти. Ты не договоришься. Я договорюсь! Почему? Потому что ты нужный! Сам сказал: «Что хочешь?»
Он подпрыгнул ближе ко мне, зеленоватый глазище зыркнул в упор влажными зрачками.
– Сам сказал, ведун! Идет? Идет? Что хочу. Я сам найду, с тебя взыщу. Что хочу. Идет? А с ней я договорюсь.
И он кивнул на продолжавшую парить, словно в дреме, криксу.
Эта сумбурная, сбивчивая речь полена отдавала чем-то плохим, непонятным, но у меня сейчас появилась робкая надежда на спасение ребенка. Уговор с нечистью, взыскать с меня «что хочешь»? Я прикинул, что взять с меня можно лишь жизнь. А что моя собственная жизнь взамен жизни невинного младенца, маленькой девочки, спрятанной неизвестно в каких тайниках Небыли? А не для того ли меня и готовили, чтобы помогать миру? Даже ценой собственной жизни.
Я шумно сглотнул, выдавил из себя:
– Ты… вы возвращаете целой и невредимой девочку Дару, оставляете в покое остальное потомство князя. Уговор?
Полено хитро прищурилось, скрипнуло корой, ударило лапкой-сучком о бортик кровати.
– Уговор, ведун! Помни: слово дал!
Он метнулся к криксе, что-то пробормотал, и та послушно молча поплыла в темный угол. Откуда не так давно внезапно появилась.
Полено чуток посидело на краю кровати, после шустро спрыгнуло и засеменило, перебирая веточками, как паук, следом за полуночницей. Уже почти растворившись во мраке, крикнуло:
– Помни, ведун!
И комната окончательно опустела.
Я остался стоять, силясь понять, осмыслить все произошедшее. Не хотелось думать, что же такое могут затребовать нечистые, взамен расставшись со своей законной жертвой. Ощущение, что я только что ввязался в какую-то мерзость, было полным. Но все мои мысли улетучились, когда вдруг в колыбельке у окна я услыхал легкое шебуршание.
На ватных ногах осторожно я подошел к окну. Заглянул в белые, озаренные лунным светом простыни.
Среди разметанных пеленок лежала маленькая хорошенькая девочка.
Хлопала длиннющими ресницами, тихо агукала и пыталась поймать ртом пальчик левой ноги.
Дара.
Оставаться на празднование я наотрез отказался. Несмотря на уговоры не помнящих себя от счастья Межемира и Драги. Уж князь грозился и обидеться, но я был непреклонен.
Когда я вошел в тронную залу с уже начинающей засыпать малюткой на руках, началось нечто невообразимое. Крики, слезы. Через полчаса не спало уже все княжье подворье, а там и все окрестные дома. Полетели слухи, сплетни, стрелы иносказаний засвистели над городом. В итоге к утру уже самые проворные судачили, что, дескать, у князя сам Кощей похитил младшую дочу, но явился ведун-богатырь, три дня боролись они со злодеем в царстве Мары, да вырвал ведун из лап злодея дитятку, спас и вернул любящим родителям. В общем, история стала легендой, легенда – глумом, а там, глядишь, и баек насочиняют.
А я был измотан и растерян. Вместо пиров хлебосольных попросил лишь отоспаться да в путь припасов.
Распрощавшись с княжьей четой, я только вышел за ворота подворья, как чуть не столкнулся лбами с молодой девушкой, соскочившей с лошади. Следом за ней еле поспевал мальчишка на гнедом жеребчике.
Гонец.
А девица, судя по очелью, ведунка.
Спешила. Глянула на меня быстро, обдала искрами зеленых глаз. Сразу поняла все.
– Опоздала, – грустно сказала она, – уж мы спешили, всю ночь гнали.
Голос у нее был мягкий, текучий, не свойственный обычно звонким молодухам. А легкая обида добавляла нотки ласковой тоски.
Я стоял, разглядывал ее, невысокую, ладную. Одета она была в простую походную раскидку, когда-то черную, но теперь почти до ворота пыльную. На бедре сума, в руке легкий ведунский посох. Милое лицо, простое, приятное. Русые, по плечо резанные волосы. Обычная девушка.
Друг по ремеслу.
– Опоздала, – виновато развел я руками. – Все обошлось, сестричка.
Я запнулся, смутился, представив, как выгляжу: мятый, уставший, измотанный и растерянный. Буркнул:
– Неждан.
Протянул руку.
– Лада.
Ведунка пожала протянутую ладонь, улыбнулась. От былого расстройства мигом не осталось и следа. В зеленых глазищах блеснул живой интерес:
– А расскажи, что было? Пока ехали по граду, от каждой лавки баяли, что какой-то ведун чуть не войско нежити поразил, громы-молнии над покоями княжьими полыхали.
Она непринужденно взяла меня под руку, пошла рядом, мимоходом отвадив гонца, ойкнувшего было про возмещение от князя за хлопоты, – пустое, мол. И мы пошли вниз по улице.
Маупун
По небу мчится мечта-колесница,
К звездам открыта тайная дверь…
В доме у нас ничего не случится!
Я – старший брат, ты мне поверь!
Следом за случайным знакомством с Ладой у ворот княжьего подворья в Гавран-граде я провел с ней еще пару дней. Весь первый вечер мы просидели в одном из городских подворий у корчмаря, куда шустрая ведунка потащила меня сразу после встречи. За кувшином меда я сначала нехотя, а далее с большей охоткой рассказывал ей про приключения у князя (умолчав, впрочем, о странном уговоре с деревяшкой-небыльником и о некоторых вещах, способных кинуть тень на княжье семейство). Видимо, накопившиеся тревоги требовали выхода, а потому я болтал без умолку, пока не отключился прямо за столом: усталость и бессонные ночи последних дней не прошли даром, и силы оставили меня внезапно и разом.
Утром я очнулся в небольших, но уютных сенях. Видимо, Лада сговорилась с кем-то из местных, чтобы приютить при пороге беспамятного ведуна. Прислушавшись к себе, я с удовлетворением почуял прилив бодрости, силы вновь вернулись ко мне, молодость давала о себе знать, и я вновь был свеж.