И вроде как отсмеялись местные, отхлопали бедолаг-обозников по плечам да разошлись. А осадочек остался.
И пошли по ближайшим деревням шепотки да пересуды. Где у крайних выпасов снова теленка задрали, где ночью в хлев вломились да перегрызли всю птицу, где лошадку выпотрошили прям на пастбище. Пастушонок Емча из дальних Чеброт, говорят, видел волка в лохмотьях, что нес в зубах поросенка. А Федор-бродник, тот, что вдовец Яськи, он…
Ползли слухи, плелись сплетни.
В конце концов собрались старосты с окрестных деревень, стали думу думать, как зверя изводить. Потому как ни силки, ни капканы ту погань не брали, да и охотники-удальцы, что вызвались тварь выискать, так и вернулись ни с чем. Думали, да ничего путного не сообразили, кроме как идти к знахарке местной.
Всем собранием и пошли.
Знахарка Агнеша хоть и молодая была, а у всей округи славу добрую уже сыскала. Многих на ноги хворых да увечных ставила. Немало болезных детишек в печках припекла. А потому мужики со всем почтением к ней на поклон и явились, мол, помоги ты нам, укороти напасть. И скотину жалко, и, не ровен час, задерет зверюга кого из людей.
Покивала знахарка. Выпроводила селян на двор, наказала ждать.
А сама к лесу пошла.
Долго стояла у края поля перед частоколом деревьев, будто говорила с кем. А как вернулась, была бледна и понура.
– Я ничем помочь не могу, – негромко кинула. – Я лешему гостинцев давала, просила зверя дикого укоротить. Да только шепнул мне хозяин рощи, что не в силах он пособить… Ведуна вам надо.
Поднялась по ступеням своей избы, обернулась:
– Волкодлак это!
Тут мужики и ахнули.
Я как раз обретался в тех краях. Гонялся вдоль всей речки Полушки за одним хухликом. Водяной черт никак не желал угомониться и оставить в покое несчастного мельника. Пришлось наябедничать местному водяному, и только тот (за небольшую мзду) нашел слад с мелким пакостником. И потому, как прослышал о горе селян неподалеку, направился я туда. Тем более что это был отличный повод избавиться от бурной благодарности любящего излишне принять на грудь мельника и его не в меру расположенной ко мне дочки.
А потому уже через несколько дней я слушал сбивчивые и шумные рассказы всех старост округи, которых, видимо, хлебом не корми, а дай собраться на совет.
В том, что это был волкодлак, я почти не сомневался. Верил я даже не сколько словам селян, а рассказу знахарки. Девушка была явно умелая, пояснила все весомо и разумно. А чтобы быть полностью уверенным, поболтал я также с местной мелкой нечистью.
И оставалось теперь мне выяснить главное – волкодлак этот принужденный или же колдун. От этого зависело сильно борение с ним.
Холодный порыв ветра налетел внезапно, зашуршал листвой в кронах деревьев, мигом забрался под плащ, разогнав крохи тепла, что я так тщательно пытался сохранить.
Я кинул ветру наговор-пугалку, приправив парой слов крепкой брани для ясности, закутался еще плотнее.
Как сейчас вспомнилось мне родное капище. Вечер. Мы, молодняк безусый, рассевшиеся по скамьям, и мудрый Баян напротив. Вещает негромко.
Много нам рассказывали наставники про волкодлаков да прочих оборотней. Немало такой нечисти обреталось на просторах Руси. Разнообразны сии твари были как по природе своей, так и по сущности.
Рассказывали нам про берендеев – сказочных волшебников-оборотней, что обитали в зачарованных потаенных чащах. Не было в их владения ходу без приглашения, а коли кто забредал к ним да вел себя непочтительно – того обращали они в зверя неразумного. Сами же берендеи могли оборачиваться в могучих медведей. Были то великие колдуны, по силам волшбы почти не имелось им равных. Кто-то причислял этих оборотней к древним народам наподобие волотов или чуди, кто-то – к племени лесному. Неизвестно сие, да только нелюдимы были берендеи, не любили являться из своих заветных чащ.
Сказывали нам и про черных приспешников пагубы, что ради силы и славы выменивали свою душу-ведогонь на умения тайные. Некоторые из тех колдунов обретали силу оборотничества – могли они по собственной воле превращаться в волка или медведя. Для того втыкали в землю или пень нож. Коль с нужным наговором перекинешься-перекувыркнешься через нож тот, станешь тут же зверем. Творили они в обличье таком дела свои темные, кровавые, а после вновь человеком оборачивались.
Но были и оборотни, что против своей воли таковыми становились…
Немало истоптал я дорог, обошел деревень да обстучал дверей, вызнавая по крупицам слухов и пересудов детали. Выспрашивал я заодно у баб-сплетниц, коими полна каждая округа, не было ли с полгода-год свадеб шумных да с невестами-женихами завидными. Бабы любят посудачить, стали охотно болтать, что по весне было несколько свадеб. Одна в Верхних Плавунах, где кривой Пронька на вдове Апраксии женился… Потом была пышная свадьба у купеческого сынка среднего Тошки. Кажется, к нему из соседнего села сосватали дочку зажиточного бондаря Велеоку… Ах да, и была еще…
Замолчали болтушки, потупились.
Еще была свадьба молодого дружинника Любомира и местной красавицы Оляны. С детства они друг к дружке прикипели, да только молодца отец отравил в острог службу нести в дружине. Оляна-то хоть и завидная невеста, а всем отворот давала. Ждала любимого. И дождалась – вернулся Любомир, окрепший, возмужавший. Богатырь. Чего тянуть – сразу свадьбу и решили играть.
Пышны были гуляния, звонки были песни, горьки были слезы наемных плакальщиц, пенны были бочки да вкусны яства. Вся округа на той свадьбе гуляла. Явился на пир странный незнакомец. Хмурый, молчаливый. Глазищами куда зыркнет – там смех затихает, веселье гаснет. Но не гнать же гостя, для всех открыт дом в радостный день. Молча он сидел за столом. Не пил, не ел, здравицу молодым не возносил. А как молодые перед холмом предков над огнем руки переплели лентой, вдруг вышел вперед и крикнул что-то. Не понял никто, что за слова то были, но злом повеяло. Да и дурная примета во время переплетения прерывать обряд.
Старшие, само собой, кто за мечи, кто за ножи. Глядь, а того незнакомца и след простыл. Как не бывало. Поискали, конечно, поспрашивали друг друга, кто знал его. Да плюнули и забыли. Не портить же веселье…
Бабы-судачки перешли на шепот, переглянулись.
Да только говорили, что ровно через месяц в доме молодых нашли поутру Любомира с разорванным горлом. Будто псы или волки порвали. А жены его, красавицы Оляны, нигде не было. Думали, что в беспамятстве от страха бежала. По лесам поискали, но та как в воду канула. Сгинула, видать, в чащах непролазных.
Мужа в домовину снесли ягам на милость.
Погоревали. Да время идет, все лечит.
Внимательно слушал я баб, складывал в уме черепки разбитых событий. По всему выходило, что бродит по лесам заложный оборотень. Человек в обличье зверя, проклятьем заточенный.
Конечно, окажись это колдун-оборотник, то делов бы было раз плюнуть – выследить, где воткнут нож заветный, да навести туда дружину из ближайшего острога. А уж они знают, как с почитателями пагубы разговор вести.
Завороженный оборотень сильно усложнял дело. Но обороть зверя надо было, и, судя по всему, скоро. Не пройдет и года от наложения волшбы, как вновь захочет он крови человечьей испробовать. И тогда уж назад ему хода не будет.
По всему видать, тот незнакомец на свадьбе – злой колдун. Наложил он заклятье на невесту, уж чем-то не угодили молодые. Или же просто решил зло свершить – сгубить молодую семью – это милое дело для лиходеев.
Долго выискивал я ходки оборотня. Будто охотник матерый, выглядывал зацепки, учуять пытался нечисть. Путал следы зверь, большими кругами бродил. Промышлял волкодлак по всей округе, а потому куда мне пешему за чудищем угнаться. Но все же смекнул я, что в прошлом след искать надо. Выследил.
В луну полную зверь ходил к одной домовине. Была она возле села, где жили когда-то молодые. В самой глухой чаще стоит, подальше от любопытных глаз. Оно и понятно – странная смерть Любомира заставила срубить пристанище для покойника на отшибе. Мало ли. Чтобы не вернулся нежитью в село.
Вот туда и приходил волкодлак, выл всю ночь напролет жалобно. Да не подобраться.
Не поймать зверя по лесам. А потому стал я выжидать да готовиться, чтобы до следующей луны поспеть…
Первым делом заявился я к той самой знахарке, что мужиков ведуна искать и надоумила. Каждый знает, что у таких хозяек всегда запас трав да настоев огромный. Поколениями передают свои богатства-запасы да секреты. Сердечной оказалась Агнеша, допустила в свои потаенные закрома. Я хоть и считал себя в травничестве весьма искушенным, а все же при виде запасов деревенской ведьмы даже растерялся. Много здесь было таких трав, за которыми я бы годами ползал по всей Руси, если не за перевалы дивьих людей или Большого Камня. А о некоторых вообще только читал.
Знахарка, добрая душа, помогла отварить настой, что чутье звериное сбивал. Не пожалела для дела припасов заветных. Лишь робко потом спросила разрешения записать на бересте секрет сего отвара. Да я противиться не стал – коль знание добру послужит, уже радость.
В леске неподалеку нарезал я молодой березки и мастерил между делом оберегов от укуса лихого, от порчи колдунской. Мои-то охранки заветные тоже могли сработать, но и лишний раз уберечься не мешало. Немало рассказывали наставники про тех ведунов, кто в себя излишне верил, – никто из них до возврата в капище не дожил, все ушли в Лес.
Пока ждал срока лунного да готовился, остановился я в доме старосты при той деревне, откуда знахарка была. И все нужное под боком, и до селения, откуда, предположительно, оборотень родом был, не больше дня ходу.
Покопавшись в заметках Ведающих, стал я прикидывать, как мне сподручнее борение сладить. Самым верным способом было «прижечь» волкодлака серебряным кругляшом наговоренным. Такой благо у каждого ведуна при себе с самого капища – многой нечисти белый металл укорот дает. Да только не лежала у меня душа просто силою изничтожить зверюгу. А коли внутри девка та заложная?